Ее превосходительство адмирал Браге
Шрифт:
Первым делом, Виктор вскрыл свой тайник. Там в жестянке из-под печенья лежали все его документы, золотое кольцо «матери», старинный серебряный крестик на потемневшей цепочке и стальные траншейные часы [21] «деда». Кольцо и часы Якунов хранил в комоде, но, оставшись один, Виктор их перепрятал. Кому, на самом деле, принадлежало кольцо, он не знал, но оно хорошо подверстывалось к его истории. А документы он сделал себе сам. Забрался как-то ночью в церковь Архангела Михаила, из которой церковные власти все еще не удосужились забрать хранящиеся там документы, и вынес подходящие ему по годам метрические книги. В этих троечастных [22] книгах – благо записи в них велись малограмотными и не слишком прилежными попами, - Виктор добавил данные о бракосочетании его «матери» Софии с неизвестным ему лично офицером, погибшим во время Себерско-Польской войны, а так же о своем рождении и крещении. Вместе с документами бригадира и «собственноручно» написанным завещанием Петра Якунова эти записи превращали случайного приблуду в чистокровного дворянина и владетеля. Ну а верность записей
21
Траншейные часы (поначалу называвшиеся «запястник») - тип часов, по сути являющийся переходным от карманных часов XIX века к наручным часам XX века. Своим названием траншейные часы обязаны тому факту, что они были сделаны для ношения на запястье военными, поскольку пользование карманными часами в боевых условиях было затруднительно.
22
Метрическая книга рассчитывалась на год и состояла из трёх частей (отсюда её второе, менее распространённое наименование — троечастная книга): «О родившихся», «О бракосочетавшихся» и «О умерших».
Кроме жестяной коробки, в тайнике находились два золотых червонца, серебряные рубль и полтина, и револьвер системы наган, выпущенный тридцать лет назад Ижевским оружейным заводом. Патронов к револьверу было мало, - всего десять штук, - но оружие было исправное и содержалось в чистоте. Это Виктора еще покойный бригадир научил, заставлявший мальчишку чистить хранившееся в доме оружие. Собрав свои ценности в старый гренадерский ранец из телячьей кожи, он добавил туда несколько книг, которые жалко было оставлять на произвол судьбы, одну из двух более-менее приличных рубах, запасные портянки, чистое исподнее и дневник с техническими идеями, которые предполагал воплотить в жизнь, когда подрастет и выучится на инженера. Переоделся – поношенные, но все еще крепкие сапоги, доставшиеся ему в наследство от бригадира, исподнее, чистая рубаха, а также штаны и куртка, перешитые из офицерского мундира, - опоясался ремнем, повесив на него второй свой револьвер в потертой поясной кобуре, надел полевую фуражку без кокарды, и после недолгого раздумья приготовил себе в дорогу «припас на первый случай»: хлеб, вяленое и копченое мясо, сушеная клюква и обшитая тканью фляжка из немецкого серебра [23] с самогоном. Самогон, к слову, он гнал сам, построив для этого неплохой перегонный куб и соорудив систему угольных фильтров.
23
Немецкое серебро – мельхиор.
«Надо было сторговать «машину» с мытарем… - подумал он с сожалением. – Ну, да ладно. Другой раз умнее буду. Хотя…»
Идея, пришедшая ему в голову, была проста, но при этом, как говорили в прошлой его жизни, имела потенциал. Оставалось ее реализовать, чем он и занялся, едва на Филиппову Гору вернулся мытарь с двумя стрельцами.
– Ну, пойдемте, что ли, господа стрельцы! – позвал он стражников. – Покажу вам хозяйство.
Первым делом он провел их по терему, показав помещения пригодные для жизни, если конечно починить кровлю.
– Окна целы, - объяснил он, - но в рамах щели. Если сами умеете, почините к зиме, а то дует ужасно. Инструмент есть, я вам потом покажу. Ставни тоже целые, но кое-где не хватает петель. На погосте есть кузнец, Кузьмичом кличут. Он может сделать. Печи исправные, но крыша протекает, да и ненадежная, если будут сильные снегопады, а они будут, может рухнуть. Одному мне было не починить, но, если хотите жить с комфортом, пила, топор, рубанок и долото есть, древесины – хоть завались, а гвозди можно в Вилгорте прикупить.
Он вел их по замку, оставив мытаря, составлять опись принадлежащего Виктору имущества – книг, охотничьих ружей и инструментов, - показывал где, что. В том числе, и запасы продовольствия.
– А это самогонный аппарат, - показал он им перегонный куб. – Там, в бочонке, очищенный ректификат, настоянный на травах. Хотите купить, отдам все, и аппарат, и бочонок за два червонца ассигнациями, а нет, так попрошу сейчас господина Ануфриева уничтожить…
В результате, сторговались за тринадцать рублей. На том осмотр замка закончился, бумаги были составлены, и Виктор, по всей видимости, навсегда покинул Филиппову Гору. Возвращаться сюда, раз уж уезжает в большой мир, он не предполагал.
В Усолье Камское прибыли только в середине октября. Виктор смотрел на город, но не узнавал, да и не мог, если честно. В свое время, он прожил здесь совсем недолго, обретаясь большей частью на задворках речного порта. Там, у рыбачьей пристани, он и украл лодку, на которой пять лет назад уплыл искать счастья на реке Колва. Теперь вот вернулся, но уже не сам по себе, а под надзором чиновника Пермской пятины Ивана Ануфриева. Для начала мытарь сводил его в торговые ряды на Чердынском тракте, где помог купить, не переплачивая, пристойную одежду – брюки, льняную рубаху-косоворотку, свитер грубой вязки, бекешу темного сукна на сайгачьем меху и волчий малахай [24] , - а затем направил в баню и к цирюльнику. Так что в уездную управу Виктор пришел, имея вполне пристойный вид. Это произвело приятное впечатление на чиновника, принявшего их с мытарем Ануфриевым, но, как бы то ни было, в Усолье несовершеннолетнему владетелю Филипповой Горы делать оказалось нечего. Не нашлось здесь для него подходящего по статусу интерната или гимназии с пансионом, и Виктора отправили дальше – на этот
раз в Хлынов. Посадили на поезд, передав по телеграфу на станцию назначения имя и приметы пассажира, и «езжайте к лучшей жизни», господин Якунов. Но для него – учитывая, что дело происходило поздней осенью - не сыскалось подходящего места и в Хлынове. Все-таки голубая кровь как-никак, куда ни попадя не сунешь, и местные власти отправили Виктора еще дальше. Сначала в Вологду, затем в Кострому, а еще позже в Тверь, куда он добрался лишь в начале ноября. Однако не срослось и там, и Виктор уже всерьез задумался о том, чтобы «соскочить» и, послав всех служивых и чиновников далеко и надолго, отправиться в свободное плавание, тем более, что, пусть и небольшой, начальный капитал у него все-таки имелся, как, впрочем, и боевой револьвер, страху ради. Но тут ему неожиданно повезло, и ударяться в бега не пришлось.24
Малахай (большая, ушастая (или с лопастями) шапка на меху, две лопасти кроют щеки, одна затылок, небольшая, четвертая - лоб).
В Твери по случаю находилась комиссия министерства Народного Просвещения, и Виктор попался на глаза ее председателю, - советнику министра Павлу Николаевичу Головнину, - который с удивлением обнаружил, что этот юный дворянин из далекой приуральской провинции, кроме родного русского, говорит и читает на двух иностранных языках, недурственно знает историю и географию и более чем хорошо разбирается в алгебре, геометрии, физике и химии. Это и решило судьбу Виктора Якунова, и он нежданно-негаданно оказался под опекой одного из самых влиятельных людей нынешнего министерства, с которым и прибыл в первых числах декабря в господин Великий Новгород – старую столицу республики Себерия.
Ни в прошлой своей жизни, ни, тем более, в нынешней, Виктор в Хольмгарде [25] не бывал. Каким город был где-то там когда-то в будущем другой реальности, не знал, но сейчас, проезжая по улицам Новгорода в шикарном локомобиле статского советника Головнина, пришел к выводу, что прежняя столица республики представляет собой причудливую смесь русской и западноевропейской старины и западного модерна в стиле Петербурга, Лондона или Стокгольма конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Старинные белокаменные церквушки и русские терема соседствовали с фахверковыми «залами гильдий» и «залами комиссионеров», напомнившими Виктору об Амстердаме и Стокгольме, краснокирпичными зданиями школ и больниц, помпезными, одетыми в гранит и мрамор дворцами, строгими – в лучших традициях классицизма - корпусами коллегий, банков и прочих сооружений общественного, правительственного или религиозного назначения. Большинство жилых домов, во всяком случае в центре города, были построены – на взгляд Виктора – в семнадцатом и восемнадцатом веке, хотя, наряду с по-настоящему древними, - вроде того же новгородского кремля, - встречались и более современные постройки.
25
Хольмгард – древнее скандинавское название Новгорода Великого.
– Нравится? – спросил его Головнин.
– Да, ваше высокоблагородие, - подтвердил Виктор. – Могу я спросить, куда мы едем?
– Павел Николаевич, - поправил его собеседник. – Я уже говорил вам, Виктор, мы не на службе. Имени и отчества будет вполне достаточно. А едем мы ко мне домой. Поживете пока у нас. А я в это время подыщу вам подходящее учебное заведение с полным пансионом.
– Спасибо, Павел Николаевич!
Что ж, так все и обстояло. Встретился на пути хороший человек, и жизнь сразу же начала налаживаться. Разумеется, Виктор не знал пока, насколько кардинальными станут грядущие перемены, но, тем не менее, предполагал – и, кажется, не без оснований, - что «зима тревоги нашей миновала» [26] и что все, что не делается – все к лучшему.
26
Виктор не совсем точно цитирует слова Ричарда III из одноименной пьесы Шекспира: «Зима тревоги нашей позади, к нам с солнцем Йорка лето возвратилось».
Между тем, попыхивающий паром локомобиль достиг тихого пригорода, застроенного старинными особняками в два-три этажа – каменными, под многощипцовыми черепичными крышами. Вдоль улиц и около домов росло много деревьев: старые клены, ясени и вязы. За выкрашенными в зеленый цвет штакетниками были видны цветочные клумбы и разросшиеся кусты сирени, смородины и малины. В общем, красивое место, - даже зимой, припорошенное кое-где снегом и с черными силуэтами облетевших деревьев и кустов, - уютное и уж точно, что небедное.
– Добро пожаловать в Троекурово, - улыбнулся Головин. – Думаю вам здесь понравится.
Виктору и в самом деле понравилось, хотя он и не понял, отчего это должно его занимать. Ему в этом доме не жить, да и на вечное покровительство Павла Николаевича Головина надеяться не стоило. Все проходит, как говорил Экклезиаст, пройдет, верно, и эта, пожалуй, излишне экзальтированная вовлеченность столичного чиновника в судьбу самородка из дальней провинции. Тем не менее, на данный момент хорошо было оказаться в гостеприимном доме статского советника, где Виктор был радушно принят супругой господина Головина Анастасией Игнатьевной, накормлен вкусным и сытным обедом и устроен на ночлег в гостевой спальне, находившейся во флигеле – небольшой относительно новой пристройке в левом крыле особняка. И более того, в доме статского советника Головина Виктор впервые в этом мире обнаружил нормальную ванную комнату, в которой стояла большая чугунная ванна на довольно высоких массивных ножках и куда вода поступала по трубам. Здесь имелась даже угольная колонка для подогрева воды, так что сразу вспомнилось, что в той, прошлой, жизни ванные комнаты являлись непременной частью любой городской квартиры. Однако нагреватели там, вроде бы, были газовыми и электрическими, если предусматривались вообще, так как в некоторых местах горячая вода поступала в квартиру извне. Правда, вспомнить, откуда она в этом случае бралась, Виктор так и не смог.