Ее величество
Шрифт:
Понимаешь, нам легко отождествлять себя с теми, кто наверху, а им представить себя на нашем месте куда сложнее. Вот и не находим общего языка.
«А может, наоборот?» – усмехнулась я, не сумев представить себя в роли чиновника.
«Чиновник слушал внимательно. Ну, думаю, это хороший знак, на этот раз мы смотрим на вещи одинаково, вот-вот вслед моим словам грянет положительный ответ. Умно ведь всё обосновала, даже процитировала недавно «сверху» спущенный указ о поддержке предпринимательства, эрудицию проявила. Посчитала, что восхитит его моя осведомлённость, невольно зауважает. Не зря же перед походом к нему как студентка засела за конспекты и газеты. Загодя готовилась, чтобы не попасть впросак. Корячилась, красноречием блистала перед гадом, надеялась, что оценит. Но в азарте не заметила насмешки
Смотрю, чиновника неприятно передернуло, потупился, сразу не нашёлся что ответить. Лицо сделалось ещё суше, суровее. Сидит, не мычит, не телится. Поскучнел как-то. Чувствую, погрузился в думу и никак не может оттуда вынырнуть. Что-то меня во всем этом насторожило, но я не реагирую, терпеливо жду его «приговора». И тут старикашка сменил презрительно-унижающее выражение лица на невыносимо-обжигающее, злое, потом – на каменно-беспощадное. Сидит точно памятник мифическому повелителю мёртвых. Похоже, обнаглевший от безнаказанности, сладко вообразил себя Голиафом. Ну, думаю, такой за милую душу проглотит. Опять потянулись минуты тяжёлой паузы. Я чуть не застонала от нетерпения. Совсем невмоготу мне стало. Чувствую, я на грани. Ещё минута – и я рухну. Долгое молчание меня очень обеспокоило.
«Держу пари, не посмеет отказать», – больше себе в утешение подумала я.
И вдруг злая улыбка перекривила его бледные синеватые губы и маленький подбородок приподнялся уверенно и надменно. «Ну – решила я, – убить не убьёт, а нагадит крепко». И он зло этак прошипел: «Не по чину себя ведёшь. Надеялась, на телеса твои клюну?» «Уйди», – прибавил несколько тише, но ещё более ядовито и так повелительно, что я мгновенно повиновалась.
И конечно… накося, выкуси… Ему я была неминуемо обязана окончательным провалом. И ничто больше не оскорбляло немедленно воцарившейся тишины. Долго соображал, но придумал-таки чем меня унизить и найти повод для категоричного отказа. «Я перед ним на цырлах стояла, а он и не помышлял помочь мне! – психовала я потом, пытаясь утолить воспылавшее желание мучительной мести. – Я его интеллектом, а он – гнида! подонок! – оскорбить меня решил гадким намёком, будто я готова была с ним, со старикашкой, в постель лечь! Я научу тебя свободу любить! Ты у меня, зараза, ещё попляшешь на горячих угольках! В мою честь будет играть музыка! – распалялась я обидами, как сухим хворостом, швыряя свой многострадальный портфель с документами то на стол, то на диван, а то и об стену. – Думаешь, я безгласная! Если захочу, я то же самое над тобой смогу проделать. Ты у меня как ужаленный подскочишь!» В пространство кричала…
А на самом же деле всё внутри меня гулко опустилось, опало. И в пустой душе будто собака завыла горько и безнадёжно. Я была в плену страданий. От всех проблем хотелось нырнуть в тихий тёмный уголок или даже запить. Откуда в нас это физиологическое чувство раба? Как избавиться от униженного почитания власти, от страха перед ней? – сдерживая совсем уж грустные нотки, прорывающиеся в голосе, жаловалась мне Алиса. – И поделом мне. Не нарывайся. Чиновники воспринимают и усваивают только информацию, подслащенную комплиментами, любят, чтобы им поддакивали. Тогда они слушают и млеют. Даже простой народ не против, чтобы ему тёплую лапшичку на уши навешивали.
А следующий орать на меня стал. Нравилось, видно, покрикивать да командовать. Взглядом прожигал насквозь. Думал, я из страха перед его чином вынуждена буду помалкивать в тряпочку и всё исполнять. Я могу уважать за ум, за руки золотые, но не за кресло, добытое по блату. Напряг он меня. Ох и дорвалась я! В надлежащем порядке выдала ему всё, что о нем думала, выплеснула в его наглую рожу всё, что накопилось во мне, пока бесполезно блуждала по коридорам власти. Дала волю нервам... Чёрт дернул меня высказываться! Вне всякого сомнения, благоразумие подсказывало
не задираться, притихнуть в присутствии чиновника. У нас даже шутка тогда между предпринимателями появилась: «Человек – хозяин своего молчания». А я сорвалась, как бешеная колотила руками по столу. Ну и чего добилась? А, да бог с ним: сгорела хата, гори сарай! Так в моем детстве говаривали», – с трагическим надрывом закончила Алиса.«Я бы ещё в рыло заехала», – успокоила я подругу.
«Знаю, отстаивая свою точку зрения, ты могла бы… Вот и я вознамерилась справедливость восстанавливать! Ясно как день, что глупо себя повела. Ему же от меня ничего, кроме денег, не надо было. Но так вдруг захотелось порядочности! А она всякий раз ускользала… как сквозь пальцы. Смотрю, глаза у чиновника сделались бешеные. Чувствую, пора линять. Не слишком я огорчилась, знала исход. Долго учили меня «жизни». Не я одна оказалась такой по-советски непонятливой. Повальное тупо-умие было и неосведомленность. Мы привыкли, чтобы всё в нашей жизни было расписано до мелочей. Поучительная история. Но ведь обидно, время упускала.
Вспоминается мне нервно ропщущая толпа людей, оказавшихся в длинном перечне лиц, не попавших к кормушке, – я ни в коей мере их не осуждаю, даже сочувствую, – тревожным диким табуном рванула она в приёмную, где их и перехватили… Некоторые, которые поумней или предупрежденные осторожными друзьями, миновали скандала, отхлынув в боковую дверь. Мне тогда невероятно повезло остаться на месте… Всякое было. Душу мне чиновники вывернули наизнанку. Только и помню пренебрежительную жестикуляцию их рук, то и дело отсылающих всех куда-то вверх, поверх голов. На таких кулак сам лезет. Тому отстегни, другому… Одни траты. Теперь я их не боюсь, потому что ничего от них не жду.
«С гоголевских времен ничего не изменилось в России», – беззаботно-невозмутимо прокомментировала я слова подруги.
«И все же я в основном считаю причиной моих бед в бизнесе не систему власти, а личные качества некоторых, встречающихся на моём пути людей, их гнусную природу. И при социализме такие вот перекрывали кислород, требуя мзду или твою неприкосновенную плоть. Они тоже могли отторгнуть, отхватить что-то уж совсем никаким боком им не принадлежащее. Но денежные ставки были меньше, боялись. А теперь беспредел.
В общем, не дали мне чиновники ни копейки и тем обрекли на самостоятельное выживание. Да и надоело мне становиться в строй просителей по денежному ранжиру. Сама справилась. Ты же знаешь, я та ещё штучка. Многие боялись мне пальцы в рот класть. Недаром мужчины шутили: «Где чёрт не сможет, там женщина управится». Это теперь законы появились, государство ощутимее помогать стало. Но я всё равно больше никуда не суюсь с протянутой рукой. Бог с ними, я не блатная и откаты никому не хочу делать».
«Ты определись с терминами «не хочу» и «не могу». Наведи между ними порядок», – пошутила я.
Но Алиса продолжила серьёзно:
«В те трудные времена начала перестройки многое в человеческой натуре, едва различимое ранее, стало чётко проявляться, становиться более выпуклым, рельефным. И плохое, и хорошее тоже. Долго чиновники и разного рода начальнички в мутной воде ловили рыбку, пока в стране наводился порядок. Да и теперь ещё предостаточно любителей содрать чужую шкуру на свой полушубок. Всех не переловишь. Из давних лет тянется эта верёвочка. Особенно если городок небольшой. А всё это
безобразие ложится на плечи простого народа.
Дочка, бывало, увидит, как я убиваюсь, жалеть меня начинает: «Ну что ты, мама, надо не надо трепыхаешься, как воробышек? Стоит ли брать в расчёт такие мелочи? Всё образуется, обойдётся. Береги себя. Тебе обязательно надо самой всюду поспевать? Может, я чем смогу помочь?» Боялась без меня остаться, студенткой тогда была. Конечно, вовремя и к месту оказанное содействие никому бы не помешало, но я не сидела у власти на коленях и помощи ни от кого не ждала. Совковая наивность – моя ахиллесова пята, но осторожность – мой внутренний редактор по жизни: надеюсь на лучшее, а готовлюсь к худшему. Меня один из бывших друзей детства предупредил в самом начале моего пути: «Если собираешься хоть чуть-чуть возвыситься над массами – готовься к большим проблемам. Иначе в нашем деле нельзя. В этом есть свой резон». И я его совет учитывала.