Ее величество

Инна добавила огоньку в разговор Ани и Жанны:

– Мне «Крейцерова соната» Льва Толстого вдруг вспомнилась. Из благородных был, интеллектуал, а убил.

– Интеллектуал, но не интеллигент. Злой, эгоистичный, мнительный к тому же. Копался только в своих чувствах, а проблемы жены его не интересовали. Она от него ждала внимания, ласки, а он был грубый, невоздержанный. Псих, – отреагировала Жанна. – Дети ему были не нужны. Они бесили его. Он сам не знал, что ему надо. То хотел от жены избавиться, то ревновал ее, подозревал во всех смертных грехах, фантазировал, наворачивал... Не понимал и не хотел понимать, что ее истерики – следствие его раздражительного характера. Убил… и не раскаялся. Утверждаю с полной уверенностью, что она на такое никогда бы не решилась. Только защищая своего ребенка, женщина готова на всё. Главное – спасти, остальное в этот момент для нее уже не имеет ни малейшего значения. А в нем говорил зверь. Вообразил себя высшей силой, имеющей право карать другого… за свои же слабости! Как же он похож в этом на некоторых знакомых мне мужчин!

– А соната Бетховена? Она сопровождала самый жуткий момент в повести и как бы подкрепляла чьи-то слова: «Крейцерова соната» – музыка чрезвычайных обстоятельств. Она может вдохновить на что угодно. Она – катализатор действия», – сказала Инна.

– Происшедшее – не проклятье музыки, а проклятье жестокого человека, дьявольски страшно воспринимающего великое произведение! Муж убил, потому что не смог смириться с тем, что жена выше его, талантливее. Она чувствовала на себе дыхание, прикосновение гения Бетховена. Помнишь, как она играла со знаменитым скрипачом? Ее муж на миг ощутил и осознал свое ничтожество и всё… Апофеоз насилия нельзя связывать с Бетховеном. Он в самом человеке-звере, – горячо возразила Аня. – А помните «Лунную сонату»? Траурная мелодия. Она будто хоронит любовь. Я так ее воспринимаю.

– Чьи это слова: «Сонаты кандалы… по площади повлек Бетховен». Мандельштама? Нет. Как же его… склероз, черт возьми… Бродского? Нет. Память теперь ненадежная штука. Пастернака!

Лена ворочается и тихонько постанывает. Инна шепчет ей на ухо: «Расслабься, получи удовольствие от нашей болтовни. Прояви милосердие… к самой себе».

– Милосердие, всепрощение, – бормочет Лена и устало склоняет голову мимо подушки.

Жанна с Аней отдельно секретничают. А Инна всё об Эмме продолжает сетовать:

– …И вдруг оказалась ни на что не годна, кроме как слезы лить. Смотреть на ее жалкое оцепенение было больно. Для таких, как она, не знать об изменах лучше, чем знать.

– Никому бы не знать, – тихо сказала, как выдохнула, Аня.

– Лучше бы молчал, чем врал.

– Молчание – тоже форма лжи.

– Инна, почему ты назвала Эмму слабой и жалкой? Я не согласна с тобой. Только сильная неповторимая личность по своей воле может отречься от своего «я» и полностью раствориться в любимом или в детях, – твердо выразила свое мнение Жанна. (Себя подразумевает?)

–… Еще одна странность: Федор азартно клеймит других за то, что сам с удовольствием себе позволяет. Я слышала, как он зятя клял, да так искренне! Но он же не лучше его, даже напротив. Адресовать упреки, самому не следуя нормам порядочности? Будучи сам… скотом, он не имел на это морального права, – возмутилась Аня. – Он совершенно не задумывается над своим поведением, совершая массу абсурдного по отношению к людям. Но что интересно: если несправедливо, как ему кажется, поругают его самого, тут он на высоте: умный, строгий и даже гневно-беспощадный в оценке его критикующих. Никому не спустит обиды. И это касается всех областей его жизни. Это свойство всех мужчин или только «избранных»? – Аня обратила свой вопрос к Жанне.

– Выдумываешь на ходу или где прочитала? – отмахнулась та.

– Я о двойных стандартах в поведении наших мужчин хотела поговорить, – снедаемая раздражением промямлила Аня, чувствуя, что то, что волнует ее, не задевает других.

– …Эмма слишком правильная, а с отличниками скучно, – сказала в пространство Инна, и тем самым перевела разговор в иную плоскость.

– Лодырям скучно. Изменяют те, у кого нет других интересов и забот, кроме работы, – возразила Аня. – Мужчины, как правило, ленятся больше женщин. Если есть малейшая возможность филонить, они будут филонить. Отсюда все последствия. А нам в любом случае некогда скучать. Только ни у мужчин, ни у женщин нет права изменять, – категорично высказалась Аня.

– Права?.. Ха!

Аня захлопала глазами и нахмурилась то ли от обиды, что ее не так поняли, то ли попыталась вникнуть в логику Инниных выводов… Потом спросила, ни к кому не обращаясь:

– Если пораскинуть мозгами, стоил ли Эммин муж – этот чертов стрекозел, петух ощипанный – ее слез?

«Для ответа на этот вопрос достаточно одного молчаливого отрицательного кивка головы, а они, наверное, сейчас разведут канитель», – вздохнула Лена.

– Петух – глупое, но по-своему социальное животное. Он умеет блюсти и отстаивать свои интересы, никогда не теряется, – рассмеялась Инна, с обычной насмешливой непримиримостью взглянув на Аню. – Моя соседка в деревне страшно обижалась, что ее куры бегали в мой двор до нашего петуха.

Аня на этот раз не растерялась, не смешалась и не дала повода неверно истолковать ход своих мыслей. Она тигрицей набросилась на Инну:

– Общаясь с Федором, Эмма теряла свою жизненную пульсацию! А тебе всё хаханьки. Ты никогда не сходила с ума от любви?

– Не встретился такой, чтобы свел, – невесело призналась та.

– А может, подлинная причина в другом? Ты просто не способна терять голову от любви. Или погорела… перегорела. В чем завязка композиции твоей жизни?

– Ну, уж не в любви к такому, как Федька.

– Кому что требуется… – усмехнулась Жанна.

– Это уж точно. «В каждой избушке свои погремушки», – бойко отреагировала Аня и была вознаграждена добрым смехом подруг. Но это был не тот смех, который Лена слышала от них в семнадцать лет. В нем было много такого, что своими отзвуками лишь оттеняло прежнюю беззаботность и искренность. В нем присутствовала беззащитная грусть и усталость возраста.

Веки Лены склеились и уже не подчинялись ее воле. Она и не пыталась их разлепить, надеясь хоть немного вздремнуть.

– …Я хотела бы своим подопечным девочкам мужей, которые восхищались бы ими, радовались за них, чтобы своей порядочностью вселяли уверенность, что любят и не оставят семью. Это внесло бы в их отношения покой и искреннюю радость. Как говорила Эмма: чтобы были «в доме и в душе покой и тишина». Им так хочется быть банально защищенными! И чтобы мужчины понимали, а не утверждались за их счет… – размечталась Аня. – Это вопрос культуры?

– Не жди, чтобы мужчина занялся повышением самооценки женщины. Скорее наоборот: станет принижать, считать, что раз женился, этим уже достаточно ее поднял, – рассмеялась Инна.

– Сколько у женщин причин для разводов! Неуживчивый, влюбчивый, пьющий, жестокий… – вздохнула Аня.

– У нас тоже хватает недостатков, – сонным голосом заметила Лена.

– Намного меньше.

– Инна, почему ты второй раз замуж пошла? Говорят, первый был красавец. Я много лет замужем за Колей и хочу быть с ним до конца наших дней. До сих пор сердце замирает, как подумаю, что его могло бы не быть рядом. Нам вместе комфортно. Мы принимаем друг друга со всеми недостатками. С годами наша любовь набирает силу. Я сейчас его люблю сильнее, чем тогда, когда мы только поженились. Мы удачно нашли друг друга. Он моя половинка.