Ее высочество няня

Этого хватило, чтобы молодая женщина нервно вздрогнула и расплакалась. Мысленно выругавшись, я прикинула, сколько чистых платьев у меня еще осталось, и нацепила на физиономию маску доброй подруги.

Через полчаса я знала все ее тайны. И, к моему облегчению, ничего слишком таинственного в них не было. Всего лишь молодая вдова, благодаря непредусмотрительному супругу оказавшаяся в сложной ситуации.

Глория выросла в приюте для благородных девиц. Проще говоря, в пристанище для тех, у кого кроме имени не осталось ровным счетом ничего. Разумеется, такая невеста не понравилась родственникам молодого офицера. Но тот топнул ногой и решил по-своему. Отец лишил смутьяна содержания, а заодно и наследства. Пару это не смутило. Офицерского жалования вполне хватало на их скромные нужды. Родился ребенок, а через месяц молодого отца не стало. Взбесившаяся лошадь, неудачное падение, и Глория осталась одна с младенцем на руках.

Самое неприятное, что погибший не успел еще отслужить пять лет, и по закону пенсион его вдове не полагался. Наступив на горло собственной гордости, она обратилась за помощью к родственникам покойного мужа. Но понимания не встретила. «Вы не интересовались моим мнением о вашей свадьбе, — отрезал свекор. — А теперь я не интересуюсь вашей жизнью».

История наверняка закончилась бы крайне печально, но тут понадобились кормилицы новорожденному принцу, и герцог ла Вейн вспомнил о вдове своего офицера. Для Глории это был шанс на спасение: главная кормилица у принца уже была, а ей предстояло жить с сыном при дворе на случай непредвиденных обстоятельств. Поначалу она боялась, что, случись в ней нужда, ее собственный сын окажется в приюте и там умрет. Но дни шли, о молодой вдове никто не вспоминал, и она успокоилась. И тут я затребовала ее в королевские покои, да еще и отпускать не спешу.

Я похлопывала несчастную по спине, стоически снося поток слез и причитаний, и мысленно решала очередную возникшую проблему. Если Глория будет бояться за собственного ребенка, о ее надежности можно будет забыть. Как она однажды плюнула на собственную гордость, так же плюнет и на верность, лишь бы сохранить жизнь сыну. И в то же время заменить ее было некем. Да и кто смог бы предсказать, не окажется ли замена в разы хуже не только наивной и мягкой Глории, но и недоброй памяти Грумель.

«Чертов ла Вейн! — злилась я. — Дай ей уверенность, что служба королю равна благу ее ребенка, и она горы свернет! Неужели нельзя было позаботиться о такой ерунде? Вот что мне теперь делать? Разве что… Разве что позаботится об этом самой?»

Идея осенила меня внезапно, заставив улыбнуться уже вполне искренне.

— Ну, хватит, Глория, — я похлопала рыдающую женщину по спине. — Я слышала, что от нервов молоко может стать горьким.

— Глупости, — всхлипнула та. — Вот пропасть, да, может.

— Ну и кому от этого станет легче? — закатила глаза я. — Его величеству, конечно, найдут другую кормилицу. А вашему сыну?

Вопреки моим надеждам, от испуга Глория разрыдалась еще сильнее, некрасиво шмыгая носом и вздрагивая. «Прощай, платье», — мелькнула в голове глупая мысль, и я со вздохом принялась успокаивать кормилицу. К моему удивлению, лучше всего подействовали невнятное бормотание и неопределенные обещания что-нибудь придумать. Наконец поток слез иссяк.

— Ну вот, молодец, — устало проворчала я. — Теперь подите займитесь своим сыном и возвращайтесь сюда. Ночью я вас снова отпущу на часок. Там есть кому за ним присмотреть в ваше отсутствие?

— Есть, — отозвалась Глория, и карие глаза снова наполнились слезами.

— Стоп! Стоп! Только не надо плакать! — перепугалась я. — Что опять не так?

С грехом пополам я выяснила, что служанке тоже надо платить, а почти все свое жалование женщина отдает за карточные долги покойного мужа.

— Я и не знала, что он играл! — сокрушалась она. — И когда только успевал? На службе у них это не дозволялось, а в любую свободную минуту он домой бежал…

Я заподозрила, что покойный бы тоже сильно удивился, узнав не только о карточных долгах, но и о своем умении играть в карты. Но разбираться с этим сейчас мне было недосуг. Я всучила Глории несколько монет из собственного кармана, выслушала длинные заверения, что она обязательно вернет все до грошика в начале месяца, и выпроводила из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я едва не крадучись подошла к колыбельке и осторожно заглянула под полог. Маленький король спал, смешно причмокивая губами. Темные ресницы отбрасывали длинные тени на розовые щечки. Из-под расшитого кружевами чепчика виднелась прядь темных волос.

«И почему я думала, что все младенцы лысые?» — удивилась я, подавив желание коснуться умильного локона.

Я осторожно выпрямилась: еще только не хватало разбудить малыша, когда сама же отпустила кормилицу. Но улыбка не желала покидать мои губы: одного у старого разбойника Густава на отнимешь — сынок у мне получился чудесный.

«И вот это чудо чуть ли не каждый мечтает если не убить, то подчинить своему влиянию, — напомнил о себе здравый смысл. — Вот как тут извернуться, если я брожу как глухой в потемках, даже не представляя, кому можно хоть немного доверять, а кому нет?! Ла Вейн! Наглый, беспардонный, невоспитанный дурак! Это надо было догадаться нанять охранника и не объяснить, от кого следует охранять его сокровище».

При одной мысли о герцоге руки сами собой сжались в кулаки. Вот кого я бы с удовольствием подержала за горло! Все его объяснения, если несколько фраз, которыми мы обменялись, можно было так назвать, сводились к собачьей команде «Охраняй!». А кто или что угрожает маленькому королю, наглец уточнить не удосужился. И еще эта оговорка маркиза ла Брука… «Сохраните ему жизнь. Пока не получите других указаний». Вот как я должна была это понять? Что потом могут появиться другие указания? Например, отнять жизнь?

Я заскрипела зубами: «Ну, уж нет! Точно нет! Если не будет другого выхода, я его украду. Воровка я или нет, в конце концов?!»

Дикая идея, рожденная воспаленным мозгом, нравилась мне все больше и больше. А что? Корона это хорошо. Но жизнь важнее. А такой малыш в отличие от меня даже и не вспомнит, что когда-то вообще имел отношение к сильным мира сего. Правда, придется уезжать. И подальше. В этом королевстве ищейки ла Вейна рано или поздно меня найдут несмотря на все мои умения. Значит, понадобится другое королевство. Только и всего.

Приняв решение, я сразу успокоилась. Если не будет другого выхода, я увезу малыша подальше от всех убийц скопом. Увы, и от короны тоже. Но я в свое время предпочла бы жизнь, даже вздумай Орта поинтересоваться моим мнением.

Но проклятый герцог не желал покидать мои мысли. Да, грубый и властный, но было в этой грубости что-то располагающее. Какая-то прямота, что ли? Открытость? Искренность?

«Открытый и искренний глава тайной службы королевства! — я тряхнула головой. — Ты сама-то себя слышишь, бывшее высочество? Скорее уж можно поверить в милосердие ядовитой змеи или сострадание стервятника!»

— О чем задумались, ла Рум? — раздался вкрадчивый голос у меня над ухом.

Тело среагировало мгновенно, но все же недостаточно быстро: руку со стилетом перехватили в полете:

— Думать — это хорошо, это полезно, — тихо, почти нежно прошептал мне на ухо проклятый герцог. — От этого появляются умные мысли и развивается разум. Если вам знакомо это понятие…

Пока он наслаждался своим превосходством, я успела прийти в себя. Недаром матушка Орта всегда твердила: «Сначала убедись, что противник мертв, а потом рассказывай ему о своей победе».