Эффект Эхо
Шрифт:
Она набрала номер Павла Михайловича. Радостная новость, что пострадавшая переведена из реанимации в обычную палату, наполнила душу теплом. Прогнала сумрачные страшилки, соткавшие паутину на притолоке.
— Можешь ее навестить, Олик! Забавная тебе старушка под колеса упала. Блаженная чуток и в рубашке родилась. Сегодня посещения до шести, постарайся успеть. Седьмой этаж главного корпуса, палата 11. Не прощаюсь, — травматолог отключился.
Слава Богу, пронесло. Она не убила человека!
Стоило шагнуть на территорию больницы, Оля остановилась в нерешительности. Мысли ее до сих пор
Повернув от лифта седьмого этажа направо, она столкнулась со спешащим ей навстречу врачом.
— Молодец, что пришла. Сейчас твою бабушку повезли на ЭКГ, подожди ее.
Ольга замялась и вопросительно взглянула на Павла. Тот скривился в ухмылке. Ох уж эти женщины…
— Опять забыла, голова — решето!! Отдыхать пора. Номер 11, — и полетел по неотложным делам.
Оля следовала номерным указателям, попала в небольшой бокс с душевой, туалетом и двумя палатами.
— Неплохо, — произнесла вслух, припоминая, что в старых корпусах туалеты — унисекс располагались на этаже в единичном экземпляре. Современная планировка повернулась лицом к людям. Сделав глубокий вдох, постучала.
— Входите, отрыто! — послышался задорный девичий голос.
Оля перешагнула порог.
Вера Артуровна получила койку у двери. Об этом можно догадаться методом исключения, остальные кровати были уже заняты.
Молодая девушка у окна, чей голос пригласил ее войти, разочарованно уткнулась в толстый журнал, всем видом показывая, что ждала она явно не Ольгу.
Другая больная лежала неподвижно, в нелепой позе, растянутая ужасающими ржавыми блоками, словно препарированное насекомое. Рука, закованная в гипс, покоилась на одном шарнире, нога болталась на другом. Забинтованное от макушки до подбородка лицо-маска, на котором жили лишь глаза и губы, вызывало воспоминания из лавкрафтовских ужастиков.
Увидев вошедшую, женщина-кокон дернулась, шарниры подвесов пришли в движения, вызывая скрежет и хаотическое движение конечностей.
«Странно, больничку облагородили, а на инструментарии сэкономили? Средневековье какое-то».
Ольга отвернулась, пряча в глазах страх.
Еле слышно пролепетала:
— Я к Вере Артуровне. Не скажете, где ее тумбочка?
Узкоглазая чернявая девушка, отложила Караван в сторону, спустила на пол забинтованную ногу.
— Вот та, у холодильника. А Вы кто ей, родственница?
Ольга задумалась, пытаясь найти подходящее пояснение.
«Я та, что чуть не угробила старушку», явно не подходило, хотя являлось истинной правдой.
— Я ее дальняя родственница, — лазейка нарисовалась в последний момент. И как оказалось, довольно глупая.
Потому что в ответ раздался язвительный смешок.
— Ну, надо же. А мы решили, что бабушка одна одинешенька на белом свете. Сиротинушка.
Пытаясь сохранить спокойствие, Ольга достала из сумки пакеты с соком, творожок и несколько яблок.
«Почему не сказать — просто знакомая? Что тебя за язык потянуло? Стоит больной появиться — обман раскроется».
Девушка с перебинтованным коленом, опираясь на спинки, подковыляла ближе, присела
на кровать, принадлежащей Вере Артуровне, вытянула вперед больную ногу.«Видно давно здесь», — мелькнула в Олиной голове мысль, — «освоилась».
— Перелом?
— Нет, хуже, мениск выскочил. Подрезали. Скоро побегу на короткую дистанцию. Меня Римма зовут. А Вас?
— Ольга, — произнесла непрошенная гостья. Аккуратно разложив гостинцы на тумбочке, отступила к стене. Глаза ощупали комнату, ища опору — стул. Но он был в единственно числе, задвинутый далеко под стол.
Римма, внимательно следящая за ней, не предложила им воспользоваться. Нарочито ли? Не известно.
А Ольга не решилась спросить разрешения. Так и замерла спиной к стене. Словно чужая. В принципе — так и есть.
Римма несколько минут разглядывала ее. Изучала. Хитрые глазки — бусины внимательно ощупали приобретенный в лондонской командировке костюмчик от Армани. Какая разница, что с половинной скидкой, главное бренд. Он дорогого стоит. Любопытный сканирующий взгляд переметнулся на элегантную сумочку, брови татарки завистливо взлетели. Закутанная в затрапезный байковый халат девушка по достоинству оценила вложение средств.
«Кого она мне напоминает?» — пыталась припомнить сроднившаяся со стеной Ольга. — «Ну да, маленького монгольского баскака, сборщика податей из сказки. Те же бегающие жадные глазки, плоское лунообразное лицо, причмокивающие губки бантики».
Закончив осмотр, баскак в больничном халате зажмурилась и протяжно вздохнула.
Ольга представила воочию ее завистливые мысли, но оказалась далека от истины.
— Дальняя родственница говорите. Понятно. Были бы близкая, знали бы, что бабушка ваша уже год без крыши над головой живет, словно пес приблудившийся, милостыню по дворам просит. У киосков с протянутой рукой стоит! Вот где справедливость? Чтобы я свое матери слово злое сказала? Или куска хлеба лишила? А Ваши единокровные лиходеи старуху на улицу выгнали. Алкота проклятая! А эта пришла на цирлах, упакованная с витрины, словно не при делах…
Внутри Ольги все похолодело. Такого поворота она не ожидала. Удивленно приоткрыв рот, слушала незаслуженные обвинения и дрожала от негодования.
В горле затвердел комок — не продохнешь, никчемные слезы скопились под накрашенными ресницами, готовые скатиться по щекам.
Черт ее дернул назваться…
Поток грязи прервал скрежет подвесных блоков. Женщина — насекомое дернулась, разом приведя в движения скрипучую проржавевшую конструкцию. Словно присоединялась к услышанному обвинению, или, наоборот, выражала немой протест.
Татарка ойкнула, прервала порицательный монолог, поднялась с койки Веры Артуровны и, схватившись за больное колено, поковыляла к соседке по палате.
— Людмила, что-то не так? Тебе помочь? Может утку? Или сестру позвать?
Голос Риммы дрожал.
Глаза перебинтованной женщины пронзительно смотрели на нее, словно отдавали неслышимый приказ.
Ольга в полном недоумении наблюдала странный диалог. Хлопочущее причитание сердобольной сиделки, сменившей мантию прокурора на рясу сестры милосердия и многозначительные настороженные взгляды покореженной и собранной по частям больной.