Эффект искажения

– Чистое серебро, – он вытащил из кармана ключ и отпер решетку. Осторожно, медленно, стараясь не делать резких движений, вошел в камеру, выставив перед собой правую руку с зажатым в ней стилетом.

Тварь подалась вперед, жадно глядя на приближающегося человека. Пасть ее наполнилась слюной, которая капала с клыков, текла по подбородку. В светящихся глазах читалось голодное вожделение.

– Сидеть, – как собаке, приказал Харитонов. – Сидеть, или ты знаешь, что будет. – Сидеть! Сидеть!

Несколько раз повелительно повторив это слово, он сумел сквозь безумие существа достучаться до его сознания. Шипение и вой перешли в разочарованный стон. Не сводя со своего мучителя горящих желтых глаз, монстр медленно опустился на колени.

– Хорошо, – одобрил Николай Григорьевич. – Смотреть в пол! Руку вперед!

Тварь заскулила, но ослушаться не посмела: опустила взгляд, вытянула руки перед собою, растопырив пальцы и упершись ладонями в пол. Вжала уродливую голову в плечи, съежилась, точно бродячая собака, ожидающая удара.

Сергей продолжал держать существо на прицеле. Харитонов склонился над пленником и на несколько секунд загородил его широкой спиной. Видно было только, как хозяин взмахнул левой рукой. Вдруг в уши ударил полный боли визг. Тварь орала так отчаянно, что вопль ее резал душу, вызывая жалость пополам с гадливостью. Николай Григорьевич убрал охотничий нож в ножны, попятился к выходу, а узник упал навзничь и пополз, отталкиваясь ногами. Уперся головой в стену, на мгновение замер, потом осторожно поднялся и уселся в угол, скорчившись и не переставая верещать.

Харитонов вышел из камеры, запер решетку и только тогда расслабился, перевел дыхание.

– Можно глянуть на стилет? – спросил Сергей.

– Ты сначала на это погляди.

Николай Григорьевич продемонстрировал что-то белое, дергающееся, похожее на живого червя. Он держал это двумя пальцами, брезгливо отстранив как можно дальше от себя. Предмет сочился прозрачной розоватой жидкостью, извивался и, казалось, пытался вырваться. Когда он особенно сильно дернулся, Харитонов швырнул его на пол. Нечто попыталось уползти в камеру, и только тут Сергей понял, что это вовсе не червь, а палец. Тонкий, с узловатыми суставами и длинным черным когтем, скребущим по камню. Отрубленный палец, который не желал становиться мертвым.

Существо, скрючившееся в углу, продолжало орать, баюкая левую руку.

– Ты отрезал ему палец… – растерянно сказал Сергей, пытаясь понять, зачем это было нужно.

За три года службы в милиции он видел всякое – и расчлененку и сгнившие трупы. Но вид костлявого пальца, живущего отдельной от тела жизнью, показался ему гораздо страшнее.

– Средний, – уточнил Харитонов. – Погоди.

Он растер дрыгающийся обрубок тяжелым ботинком, хладнокровно, будто давил таракана. Раздался противный хруст. К горлу подкатил вязкий ком тошноты, рот наполнился слюной. Николай Григорьевич достал из сумки прозрачный пластиковый пакет, наполненный темной жидкостью.

– На, жри! – Он швырнул пакет в камеру.

Существо подавилось криком, стремительно подскочило и на лету схватило подачку. Гортанно заклекотало от нетерпения, отгрызло угол пакета и жадно присосалось к нему, причмокивая и урча.

– Это кровь, – пояснил Харитонов. – На станции переливания покупаю.

Он что-то говорил о группе и резус-факторе, но Сергей слушал вполуха. Он не мог оторвать взгляда от твари, с которой происходили жуткие метаморфозы. Лицо преобразилось еще сильнее, превратившись в курносую гиенью морду. Спина согнулась, образовав горб, руки удлинились почти до пола, ноги выгнулись подобно задним лапам животного. Перед Сергеем стоял дикий зверь, невиданный, а потому особенно страшный. Отшвырнув опустошенный пакет, он высунул синеватый длинный язык и облизал окровавленную пасть. Припал на передние лапы и угрожающе зарычал.

– Сейчас успокоится и обратно перекинется, – прокомментировал Николай Григорьевич.

И точно: вскоре рычание стало затихать, желтый блеск в глазах потускнел, а пленник приобрел прежний облик получеловека. Но это больше не было слабое, вызывающее брезгливую жалость существо. Даже в мертвенном свете было заметно, что кожа его утратила бледность и старческую сухость, а на скулах появился слабый румянец. Движения сделались гибкими и полными силы.

– А теперь внимание, фокус, – объявил Харитонов. – Покажи левую руку, чудище.

Огрызнувшись, тварь с детским упрямством спрятала руки за спину, посмотрела злорадно.

– Мне снова к тебе зайти? – грозно осведомился Николай Григорьевич.

Вместо ответа существо издевательски оскалилось и выкинуло вперед левую руку с вытянутым в общеизвестном жесте когтистым средним пальцем.

– Как это? – с туповатым видом спросил Сергей.

Он же видел, точно видел, как Харитонов сначала отрубил этот палец, а потом и вовсе раздавил его на полу!

– Регенерация, – спокойно проговорил Николай Григорьевич. – Все отрубленное отрастает снова.

– То есть их почти невозможно убить?

– Почему невозможно? Серебро – стопроцентная гарантия. Пуля в голову или в сердце – мгновенная смерть. И если бы палец был отрублен серебряным ножом, он бы не вырос снова. Правда, страшилище? Покажи правую лапу!

Вампир неохотно вытянул руку. Только сейчас Сергей заметил, что на ней отсутствует большой палец.

– Регенерация происходит при одном только условии, – продолжил Харитонов, – упырь должен питаться человеческой кровью. Иначе все процессы замедляются.

– А если крови не будет? Он умрет?

– Он бессмертный, – поправил Харитонов. – Так что просто постепенно впадет в полубессознательное состояние. Вроде комы или анабиоза. Вампиры могут спать сколь угодно долго. А потом, как почуют добычу, просыпаются. Я этого два года продержал на голодном пайке. Ничего, не издох, завонял только сильно. Еще отупел и не может полностью в человека перекидываться. Они от долгого голода зверьми становятся.

– Два года? Сколько же он у тебя?

– Да лет уж… – Николай Григорьевич поднял глаза к потолку, пошевелил губами, вспоминая. – Около двенадцати.

– И откуда он взялся?

– Это долгая история… Пошли отсюда. – Харитонов махнул рукой. – Любоваться тут особо нечем. Поглядел – и хватит. Лучше выпьем еще.

По дороге он рассказывал:

– Я ведь тогда запил сильно, после похорон-то… Ну наши с пониманием отнеслись. Оформили отпуск за два года, потом – еще без содержания отправили. Все надеялись, что очухаюсь. А мне все равно было. Так бы и спился. Да только однажды проснулся утром: башка гудит, сердце давит, печень в пузе прыгает. Встал, гляжу на себя в зеркало и думаю: «Что ж ты, сукин сын Харитонов, с собою делаешь? Тебя сломать хотели, а ты рад стараться! И какой же ты мужик после этого? А кто за девчонок твоих отомстит?»