Эффект матрёшки

Лола приглашала собачьего психолога, по его совету они вместе посещали тренинги и пили успокоительное. Бесполезно! Каждый вечер перед уходом Лола взывала к собачьей совести, клялась в любви и умоляла держать эмоции под контролем. Раз она все же сорвалась и ударила пса. А после, уткнувшись носом в мягкую шерсть, просила прощение и плакала, плакала, о песьей своей жизни… Умные глаза все понимали. Пес слизывал слезы с ее щек и, простив, всё так же выл, лишь только за Лолой защелкивалась входная дверь.

Как-то нежным утром в начале лета, вернувшись домой, она его не нашла. Его не было. Нигде. Она, молча, обошла квартиру. Заглянула под диван, куда тапок-то с трудом прошмыгнет, и поняла: жизнь кончалась.

Собачьи приюты, объявления, расспросы – все тщетно. Теперь она уходила и приходила при полной тишине. Соседи были довольны, но больше всех хаус-мастер.

По утрам, теряя окончание и широко улыбаясь, он все так же выплевывал ей навстречу резкое «мони» и, не дожидаясь ответа, отгораживался глухой спиной. Она подозревала свиноподобного управдома в гнусном преступлении против добряги боксера. Но кто ей поверит. Бесправной эмигрантке сомнительного происхождения и рода занятий. Оставалось терпеть и ненавидеть.

Опустив голову и волоча поросший рыжей шерстью живот по зеркальному кафелю, «нижний» с грациозностью тюленя, подполз к ногам фрау Лол и подобострастно лизнул кончик лакового ботинка. Раб уважал орднунг! Поднять глаза на Хозяйку по собственной воле – нарушить субординацию. Массивный ошейник в два ряда металлических сегментов соединенных между собой стяжками в виде букв «B» «O» «S» «S» сдавливал шею извращенца, изрядно диссонируя с рабским пиететом. Рыжие редкие усы топорщились, ламбрекены век стыдливо прикрывали взор. Фрау Лол подошла с тыла и, разогревая клиента, слегка ощупала стеком битую веснушками спину. Удар… еще… и еще… Она охаживала хауз-мастера по вытертому заду и сальным бокам с наслаждением и аппетитом истинного садиста. Как в прописях у отличницы кровавые борозды аккуратно ложились на конопатую шкуру домоуправа. Довольный Раб лишь вожделенно вздрагивал упитанной спиной. Он оплатил унижения, но не порку. Смекнув свою выгоду и расслабившись, мазохист отдался халявному наслаждению…

Но тут случился экшен!

Избивая ненавистную тушу уже не хлыстом, а тростью, первый раз за всю практику она ощутила опьянение, восторг и наслаждение. Игры кончались! Размеренное, глубокое дыхание Раба сменилось на прерывистое. Сливаясь с воплями «нижнего», ротанг не свистел – выл!

Её насилу оттащили.

Оставляя кровавый след, хауз-мастер пополз к выходу и, прижавшись щекой к металлической двери, стал тонко визжать и царапать её ногтями.

С переломом копчика его увезли в больницу. Через неделю её списали за профнепригодность.

И тогда Лола решила вернуться.

Обновленная родина напоминала пустой вареник в бурлящем котле, возле которого толкутся повара, яростно споря, что ж заложить внутрь, в то время как вареник уже начал расползаться. Не сомневаясь ни хвылыны, Лола отметила транзит и рванула на север, поближе к привычной стабильности.

Тридцать семь лет возраст спелости тела. Её роскошные конфигурации, затянутые в латексное белье еще будоражили, оставаясь востребованными в рамках избранной профессии. Так зачем подтирать за богатыми говнюками в их родовых коттеджах, прикинула Лола, если в другом месте те же говнюки охотно доплачивали за удовольствие быть тряпкой у её ног. И тогда щедро закатав силикона в обе губы, она вернулась все к той же теме.

Для рабского наслаждения с утра к Фрау Лол уже доставили десять метров капронового шнура местной крутильно-сетевязальной фабрики имени Максима Горького. Садо-мазо инвентарем Госпожу снабжал Натан – офис-менеджер, завхоз и хозяин в одном лице.

– Практически bondage-special снасть! – нахваливал веревки Натан. – Ты пощупай, пощупай… Сердечник поролоновый… легкая, стирается отлично. Капрон сто процентов! Загляденье! Не намокает, не травмирует… и вязать и по деньгам – одно удовольствие!

Он деловито пересчитывал метраж локтями, озвучивая себе под нос намотанные полуметры. Лола подхватила свободный конец веревки и покатала межу пальцев.

– Синтетика? – вроде разочарованно произнесла она. Натан кивнул. – Синтетикой «под японию» нельзя. – Она говорила совсем без акцента.

– Под Японию… Да хоть под бибигонию! Только смотри мне, Лолка… чтоб ВИПа до смерти не замотали!

– Мы будем делать европейский бандаж? Он в Теме?

– Разбирайтесь сами. Человек желает быть униженным. Так унизь его красиво! Пусть поймет, чем отличается миндаль от жопы! Хы-ы-ы…

В кармане зазвенело. С трубкой у уха Натан вышел в коридор, а возвратившись, решил задержаться. Потирая бугристый затылок, он погрузился в уютное кресло и приказал, копошащейся возле веревок Лоле, сварить кофе. Прихватив веревки, Лола послушно направилась в подсобное помещение. Её круглый загорелый зад, точно солнце проглядывал сквозь молочную органзу юбки.

– Ты чего так и по улице ходишь? Без трусов? – вслед удаляющейся хозяйке равнодушно заметил Натан, дернул узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу и запрокинул голову к потолку, туда, где огромная перламутровая муха прибывала в состоянии экзистенциального покоя. – Жопу прикрой… – чуть повысив голос и не сводя глаз с мухи, добавил он. – Слышь? Ко мне сейчас люди зайдут… Ты тут не сверкай, а то ослеп…

Он не успел договорить, как электронный привратник запищал, сообщая о приходе гостя. Мужчины, обменявшись рукопожатиями, прошли вглубь комнаты.

Тихий уголок. Что еще нужно для дружеской беседы? Разве что взаимопонимание и отсутствие проблем.

– Садись, Вилорыч. Все, что от меня зависит, конечно, сделаю. В план вобьет – обещаю! Если откажет в пыточную не пущу! – Секунд тридцать Натана разрывало от удачной шутки. Его затылок мелко бился о спинку дивана, а когда смех иссяк, и взор очистился от слез, он посмотрел вверх. Муха была на месте. Тогда он зачем-то представил себя на потолке… и тут же, упорно раздувая сосуды, кровь прилила к голове, а вместе с ней густая, тягучая боль.

Конец ознакомительного фрагмента.