Эффект преломления

Мужик упорно молчал.

— Не так надо, Ванюська! — вмешался Чонг. — Сразу видно, не жил ты при династии Цин. [13]

Он присел над раненым, с любопытством оглядел его бледное лицо, потом сунул палец в рану на животе. Боевик закричал от боли.

— На кого ты работаешь? — с дикой улыбочкой спросил китаец, ворочая палец в ране.

Крик перешел в глухой хрип. Чонг вытащил палец, с аппетитом облизал его, снова погрузил в рану.

13

Цин— древнекитайская императорская династия, при которой применялись особенно изощренные пытки.

— Так на кого, я не расслышал?

Зрелище издевательств вызывало у меня омерзение. Это был уже перебор. Договоренности договоренностями, следствие следствием, но я не мог позволить упырю пытать живого человека, даже если этот человек — мой враг.

Вытащив кольт, я прижал дуло к затылку Чонга:

— Предупреждал же: попытаешься жрать людей — башку снесу.

Китаец легко поднялся, как будто и не было у его головы дула. Прохладно ответил:

— Да кто его жрать-то будет? Он издыхает уже, а мы трупами не питаемся.

Я скосил глаза на боевика. Действительно, тот в последний раз содрогнулся в агонии и замер. Так ничего и не сказав…

— Можешь им сам перекусить, если хочешь, — добавил Чонг. — Вы же, люди, любите трупятину…

Я молча смотрел на его затылок, испытывая непреодолимое желание нажать спусковой крючок. А эта тварь, как ни в чем не бывало, продолжала развивать свою мысль:

— А что? Разве мясо, которое вы едите, — не самая настоящая мертвечина? Еще какая! Да не просто мертвечина, а часто лежалая. Сколько мясо валяется в супермаркете? На складе? Ему только холодильники разложиться не дают. А по сути — труп он и есть труп.

— Заткнись.

— Не нравится правда? — захихикал киан-ши. — А еще нас называете упырями. За что? За то, что мы питаемся вашей кровью? Но вы точно так же питаетесь мясом животных. Мы хотя бы употребляем свежую пищу. Пора признать: мы — высшее звено пищевой цепочки, венец творения, торжество эволюции. А настоящие вурдалаки, трупоеды — люди. Особенно христиане — те даже тело своего бога жрут, и кровь, кстати, тоже пьют…

Это он уже напрасно сказал. Еще не хватало, чтобы проклятый глумился над моей верой. Пришло время показать упырю его место:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради мя святыми Твоими ангелы и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы…

Чонг задрожал, упал на колени:

— Не надо, прошу!

— Что, в этот раз берушей нет и костюмчика резинового тоже? — издевался я. — …и Приснодевы Марии, Силою Честнаго и Животворящаго Креста…

— Все-все, хватит, я понял! — простонал киан-ши, крючась в припадке. — Я упырь, ты венец творения, а твой Бог рулит форева…

Я замолчал, опустил кольт. Можно было и посильнее его припугнуть, да вдруг бы издох — отчитывайся потом перед отцом Константином.

Не имеет значения, какой веры придерживался упырь при жизни. Хоть атеистом был, хоть деревьям молился. Главное, вера охотника. Тогда на проклятого действует любая молитва. Мусульманские чистильщики читают суры из Корана, иудеи цитируют Талмуд, буддисты… вот насчет них не знаю, там из-за запрета на насилие все сложно.

— Спасибо, — выдавил Чонг, сдерживая дрожь.

— В следующий раз не забывай, с кем имеешь дело. Я тебя все еще не грохнул только потому, что начальство будет недовольно.

— Я тебя — по той же причине, — буркнул китаец себе под нос.

— Обыщи лучше покойника.

Проклятый обшарил карманы трупа. Добыча была небогатая: три тысячи долларов сотенными купюрами, армейский нож, фляга с коньяком. Никаких документов, ни единой бумажки. Примерно такой же набор обнаружился и при других боевиках. Ничего, что указало бы на заказчика. Единственное — у каждого в телефоне имелось мое фото. Зато журналы звонков и списки контактов у всех были девственно чистыми — никакой информации.

— Твои поклонники, видать, — заключил китаец, рассовывая по карманам пачки денег. — Фан-клуб на прогулке…

— Ладно, давай убираться отсюда, — мрачно сказал я. — Наверняка полицию уже кто-нибудь вызвал. Стрельбу до самого Уссурийска слышно было.

Чонг легкомысленно отмахнулся:

— Ну и что?

— Включи мозги, тухлятина. На свежем месте преступления еще одна куча трупов, и мы посреди нее.

— Ах, это… сейчас.

Упырь ухватил двух ближайших боевиков за ноги, преобразился, легко взмыл в небо, полетел над тайгой и пропал. Вскоре вернулся, утащил еще два трупа. Последним стал мужик с вырванной ногой и сама конечность. Потом Чонг загнал джип в лес.

— Вот и все. Теперь их долго не найдут.

Я не стал уточнять, каким образом он спрятал тела. Уселся за руль.

— Кстати, Бэй, скорее всего, пошел в тайгу, — сказал китаец, усаживаясь рядом. — Я там еще у опушки следы видел. Потом они исчезли, видимо, он взлетел.

— Что ему делать в тайге? На браконьеров охотиться?

— Не знаю, — протянул Чонг. — Но, похоже, он целенаправленно шел из города сюда. Зачем только?

Из истории рода Батори

Замок Чахтице, июль 1585 года от Рождества Христова

— Тужься, тужься, госпожа! Уже головка показалась…

Эржебета послушно тужилась, выталкивала из себя что-то словно бы невероятно огромное. Обливалась п о том, изнемогала от боли и жары. Казалось, тело сейчас не выдержит — лопнет, разорвется на куски. Закушенные губы кровоточили, ноги сводило судорогой от напряжения. Кровь на лице, кровь на постели…

Дарволия, засучив рукава, стояла над госпожой, держа туго скрученный кусок полотна.

— Держись, госпожа, тяни на себя — легче будет. И не останавливайся, не останавливайся! Ребеночка удушишь!

В окно заглядывало горячее солнце, шумели деревья, лето было в разгаре. В душной комнате время замерло, прислушиваясь к стонам роженицы.

Наконец Эржебета издала дикий крик, и следом раздался плач ребенка. Дарволия перехватила дитя, подняла, показывая графине:

— Девочка, госпожа! Да красавица какая — волосики черненькие, личико белое, чисто ангелочек…

— Анна. Аннушка, — едва выговорила Эржебета и тут же уснула.