Эффект Ребиндера

И что Таня находит в своей постной подруге? Тысячу лет они знакомы, и тысячу лет она всем и всеми недовольна! И в первую очередь, как ни смешно, именно Левой. Чем он ей так не угодил, спрашивается? Ведь всегда принимал, терпел, общался, даже подарки привозил из-за границы. Танина подруга детства, что поделаешь! А сколько набегался с пропиской. И это после чернобыльской аварии, когда один бог знает, что творилось в Москве! Ладно, зачем вспоминать, удалось помочь, и хорошо. Ольга сама нахлебалась с Чернобылем на всю оставшуюся жизнь. Матвея жалко, хороший был мужик, только мало успели пообщаться.

Надо надеяться, насущные проблемы скоро закончатся, и подруга уберется. Хотя с женщинами всего можно ожидать. Вон, опять завздыхали и заохали. Слышимость жуткая, не стены, а истинный картон в цветочек!

Черт, не везет так не везет! Так он и знал! Сегодня на повестке дня не цены и не внучка, но грандиозные переживания по поводу Ольгиного обалдуя Ленечки. Да-а, это надолго! Оказывается, Ленькина соблазнительница и растлительница на днях прилетает в Штаты и, кажется, будет именно здесь, в Пенсильвании. Страшная история! Шекспировские страсти!

Когда пару лет назад Ольга позвонила и начала рыдать в трубку, Лева даже склонен был ей сочувствовать. Все-таки вдова, единственный сын, совершенно бесперспективная ситуация в России. Почему не попробовать помочь? Тем более парень уже не ребенок, третий курса мехмата. Вполне можно поискать недорогой американский колледж, Тане несложно узнать.

Тогда, в тупой спешке отъезда, Лева почти не думал про собственное трудоустройство в Америке. Вывезти детей из бездарной разваливающейся страны, избавиться, наконец, от чувства вины перед ними. А может быть, просто бежать от невозможной, но случившейся разлуки с Кирой? В любом случае, он не мог больше выносить здешнюю жизнь. Он не желал революций и перестроек, он достаточно читал про революции в книгах, понятно, что ожидались годы бардака, разрухи и жестокости. Ничего, в конце концов, можно работать таксистом, развозить пиццу, чего он не боялся, так это работы!

Они даже не решили толком, где стоит поселиться, еще ночевали в куцей случайной квартирке в пригороде Бостона, когда Таня получила прекрасное, немыслимое предложение! Таня – его вечная умница, достойная ученица профессора Ребиндера! Другие бабы-эмигрантки только и делали, что ныли и ругали медицинские страховки, а она через три месяца уже продолжала тему докторской. Университет немного периферийный, но вполне достойный. И чудное место – старый парк, озеро, учебные корпуса с башенками и каменной кладкой.

В том же году дочь Саша с мужем нашли работу и перебрались в Филадельфию, а Боб остался в Бостонском университете, как сын малоимущих родителей он получил возможность учиться бесплатно.

И вдруг для Левы наступило странное, медленно текущее время. Будто жизнь сделала неожиданный немыслимый кувырок и вернулась в то, полное одиночества и потерь сонное лето Хабаровска 56-го года. Но тогда он не мог оценить даровой абсолютной беззаботности! Роскошной возможности никуда не торопиться и ни за что не отвечать.

Он поздно вставал, допивал оставленный Таней остывший кофе – просто от лени и нежелания разогревать кофейник, – и шел через парк к мелкому, затянутому травой озеру, где толстые гуси неторопливо плавали вдоль самого берега. Иногда он приносил корки хлеба, оставшиеся от завтрака, гуси слегка оживали, хлопали крыльями, якобы отгоняя друг друга.

А на Чистых прудах птиц осталось совсем мало – шумная голодная стайка уток и воробьев. «Не бросай большими кусками, – волновалась Кира, – они же подавятся, вот дурочки!»

Таня иногда забегала домой обедать, но чаще оставалась в лаборатории, она страшно уставала из-за английского, боялась не понять местный рокочущий говор, и Леве становилось немного стыдно за свою никчемность и лень, но и стыд тут же уходил, растворялся в пустой всеобъемлющей тишине. В принципе, получаемых Таней денег вполне хватало на пропитание и оплату дешевой университетской квартиры, развозить пиццу явно не требовалось.

В выходные приезжала Сашка, ворчала на апатию отца, настаивала на поисках работы, и Лева даже разослал автобиографию в несколько известных оркестров, но понимал, что не поедет, не сможет, что он не в силах уже приспосабливаться к новому дирижеру, доказывать свое видение, рваться в солисты.

Но прошел месяц, второй, листья в парке пожелтели и принялись опадать, как и положено осенью…. Нет, это была иная, незнакомая, немыслимой красоты осень, кипящая красками, прозрачная, полная воздуха и простора! Даже наглецы-гуси выглядели нарисованными и сказочными на фоне красно-оранжевых ликующих платанов. И однажды, шагая знакомой тропинкой от озера к дому, Лева впервые за месяцы спячки в своем зазеркалье почувствовал, что живет, дышит и даже участвует в незнакомом, но веселом празднике.

Таня немного освоилась, начала новую серию опытов, дети привыкали к сытости и изобилию магазинов, уже строго выбирали особую марку кроссовок и джинсов, уже критиковали фастфуд, хотя еще недавно первый московский Макдоналдс казался им пределом мечтаний. Боб бодро тараторил на жутком местном английском и страшно гордился собственным автомобилем, огромным облезлым «шевроле» 75-го года. И никто из них не удивился, когда позвонил Марик Бронштейн.

Марик, уже десять лет игравший в симфоническом оркестре Филадельфии, почему-то считал Леву одним из своих учителей. Хотя никакой настоящей учебы не было, Краснопольский иногда натаскивал студентов к конкурсу выпускников, но Бронштейна все равно потом провалили в аспирантуру, и он тут же подал документы на выезд. И вот теперь Марик звонил, чтобы рассказать, что есть шикарное место работы! Очень высокий уровень подготовки музыкантов. И как раз требуется преподаватель скрипки. Нет никаких сомнений, что Лев Борисович справится, здесь музыке учатся только старательные и послушные азиаты! И совсем близко, тот же штат, буквально сто миль, ничтожные сто миль от вашего городка!

В целом Марик оказался прав, с учениками маэстро Краснопольский вполне справлялся. Секрет оставался прежним – легкость и индивидуальность! Главное, в одном из зданий колледжа Леве выделили собственную комнату, бывшую учительскую, с вполне приличным диваном, холодильником и слегка облезлым, но замечательно певучим роялем. Поэтому «ничтожные» сто миль (положим, не сто, а сто двадцать восемь!) приходилось проделывать только дважды в неделю, на выходные, а остальные дни он мог оставаться в колледже и вскоре полюбил свою «берлогу», заваленную книгами, дисками, нотами, коробками из-под печенья и вчерашними рубашками, которые Лева честно собирал и отвозил строгой Тане. Она категорически запрещала надевать рубашку больше одного раза.

И вот в кои веки раз выбрался в середине недели, мечтает о домашней еде и уюте, а вместо этого вынужден подслушивать разговор двух кумушек про бедного Ленечку!

Тогда, два года назад, оказалось, что речь идет не о продолжении образования, а о «спасении» Ольгиного ребенка, потому что этот великовозрастный балбес ухитрился завести роман с собственной тетушкой, женой Ольгиного брата. Лева в его годы уже пережил десяток романов, был женат и ждал рождения Сашки, а этот тип не смог разобраться между мамой и тетей, разрушил всю семью и как ни в чем не бывало явился в Америку. Таня ужасно переживала, потому что в семейные разборки увязали и малолетнего Ваньку, сына тетушки-соблазнительницы, в результате парень убежал из дому, отказывался общаться с родителями, и дело чуть не дошло до милиции. В конце концов из Израиля приехала Иринка и забрала Ивана. Мол, у нее уже растет четверо детей, найдется место и для пятого!