Эффект тентаклей
Шрифт:
Адам застыл почти в таком же изумлении, как заколотый дровосек, но тут кто-то из артельщиков выкрикнул его имя.
Адам повернулся и увидел бегущего на него врага. Не думая, он выставил топорище, желая оттолкнуть противника, но задел того по лицу. Противник покачнулся, и Яр обрушил ему на голову железную палку.
Дальше бой пошел на убыль. Артельщики начали отступать к реке. Камни летели со всех сторон, так что бежать к лодке не получалось; по большей части они пятились, стараясь не пропустить свист пращей, из которых противники метали камни.
Ближе к реке крики нападающих слышались не так громко, зато отчетливо раздавалось повторяющееся тук-тук-тук: удары топора по дереву. К ним артельщики привыкли, но сейчас удары отдавались
Они перевернули лодку и обнаружили, что дровосеки Тука стащили их топоры и прочее добро. Не осталось даже веревки, чтобы связать бревна в плот и спуститься по течению, и они пошли в Элгород пешком. Путь, который на веслах проделали бы за час, занял остаток дня. Тука и его дровосеков они больше не видели, хотя поначалу вздрагивали и крепче сжимали палки от каждого шороха.
Понемногу холод, голод и усталость прогнали все мысли о Туке. Теперь артельщики думали об одном: как поскорее добраться до огней Элгорода. Берег казался нескончаемым. Сперва они шли по недавним вырубкам, где почти не было подлеска, но скоро начались старые вырубки, заросшие колючей ежевикой. Продираться через нее было трудно, а под ударами палки она только пригибалась и тут же распрямлялась обратно. Кое-где им из-за крутизны приходилось взбираться выше, что еще удлиняло путь.
Узел — артельщик, который во время стычки спас Адама, выкрикнув его имя, — совершенно отчаялся. Он и прежде смотрел на все в мрачном свете, так что товарищам часто приходилось его ободрять, а Рубу — понукать.
— Не может Элгород быть так далеко, — ныл он. — Мы точно заблудились и теперь идем вдоль какой-то другой реки. Она выведет нас в незнакомые места, где души, если они там есть, говорят на бессмысленном языке.
— Река всего одна, — возразил Адам. — Мы идем по правому берегу и все время ее слышим.
— Это ничего не значит, — ответил Яр.
— Вода течет вниз, — настаивал Адам. — Мы идем то ближе, то дальше от реки, но не могли оказаться на берегу другой.
— Может, в тех краях, откуда ты, и так, — пробурчал Руб, — но не забывай, Элгород основали про€клятые души, бежавшие от Элова гнева. Медвяна увидела свет Эла, возлюбила его и построила наверху белую башню, а все остальные укрылись от Эловых очей в темной долине. Они поселились средь диких душ, которые даже Ждоду не покорялись, не то что Элу. Река вполне может быть из числа таких. Я всегда чувствовал в ней что-то нехорошее. Она ненавидит нас за то, что мы рубим лес по ее берегам. Не удивлюсь, если она изменила русло и ведет нас к погибели.
— Бред какой-то, — заметил Адам.
— Ладно, вниз идти проще, так что идем вниз, — сказал Руб. — Куда бы ни завела нас эта треклятая река.
Узел продолжал выдавать другие мрачные пророчества, пока Точила не подняла его на смех. В наступившей блаженной тишине они вскоре услышали впереди шум порогов и, прибавив шагу, вышли к тому месту, где бурная Западная вливалась в медленную Среднюю.
— Наконец-то мы избавились от этой треклятой реки, — сказал Руб, хотя она вывела их куда надо, а значит, вовсе не была треклятой.
Дальше, по широкой пойме, идти стало легче, хотя иногда мешали кусты. С запада к долине подступал горный хребет, так что солнце село рано, и они шли в тени, хотя другой берег был по-прежнему ярко освещен. Ненадолго показалась белая башня Элохрама. Потом она вновь пропала из виду, но о древних зловредных душах никто больше не говорил.
По крайней мере, так думал Адам, пока они не обогнули излучину и не увидели впадение Восточной. Сразу
за ним начинался Элгород — столбы дыма, подсвеченные закатным солнцем. А над самым впадением высился холм. Нижние, испещренные пнями склоны лежали в тени, но верхушка была еще озарена словно бы угасающим пламенем. Исполинское дерево вздымало к небу облетевшие ветки, как будто ловило уходящий свет.— Последний раз ты надо мной смеешься, старая коряга, — сказал Руб.
Адам не сразу понял, что слова обращены к дереву.
— Раз моей лодки больше нет, займемся тем, что поближе. Нынче ночью мы перекуем наши палки на топоры, и Точила их навострит, а завтра придем за тобой.
46
Замысел Руба потребовал больше времени, чем тот ожидал. Артельщики так утомились, что весь следующий день не могли приступить к работе, наутро третьего дня проснулись с мыслью, как же все будет сложно — ведь мало срубить исполинский ствол, для сплава по реке его надо еще разделить на части. Адам не интересовался их планом и потому не вникал в частности, но, когда он через несколько дней переправился в Элгород, все там уже знали о затее и как-то в ней участвовали — по крайней мере, говорили, что Руб поручил им то-то и то-то. Надо было, как говорил Руб, сковать топоры, но, кроме того, требовалось сплести веревки, изготовить клинья и собрать припасы для лагеря, который Руб намеревался разбить под деревом. Работы предстояло на месяц. Вскоре Руб решил выстроить на холме новое поселение, и это еще оттянуло дело.
Для осуществления своего замысла Руб вычел еще бревна у Адама и других артельщиков. Он сделал это, когда никто не видел и не мог возразить, а позже объяснил, что взятые бревна — необходимые вложения, которые окупятся сторицей, когда свалят большое дерево.
Адам не хотел больше вкладываться в затею, которая не нравилась ему сразу по нескольким причинам, поэтому обменял часть оставшихся бревен на одежду и другие детские надобности, а остальные за несколько дней перегнал плотами на берег под Станом. Для этого ему пришлось на время взять пример с Руба и нанять помощников. Поначалу это казалось разумным, но в итоге мороки вышло больше, чем пользы. Души ухитрялись все делать неправильно и бесконечно спорили. Споры свои они считали такими важными, что требовали от Адама их рассудить, и никто не бывал доволен его решением. Как ни мало Адам любил Руба, он быстро понял, отчего тот так обходится со своими помощниками.
Адам работал на Руба, чтобы выстроить дом побольше для себя, Евы и детей, но скоро выяснилось, что его усилия были разом недостаточными и чрезмерными. Недостаточными, потому что дети росли очень быстро и Адам не поспевал бы рубить деревья и расширять дом — им бы все равно было тесно. Чрезмерными, потому что их скоро устроили в других жилищах Стана. Жилища эти обветшали, потому что хозяева ушли или стали забывчивыми, и Адамовы бревна, когда их наконец втащили на холм, за несколько дней ушли на починку покосившихся домишек.
Скиталец упомянул, что с ним в Переселение ушли и другие старые души. В их числе был Каирн, но остальных Адам с Евой поначалу не видели. Теперь все изменилось. Дети подрастали, и весть о них добралась до старых душ, которые обитали в отдаленных уголках все те долгие годы, что Скиталец пил чай и делал зарубки на стене. По большей части души эти были не столь диковинного облика, как Каирн, а больше напоминали Скитальца. Однако один из них так долго жил средь диких зверей, что сделался похож на медведя, а другая вовсе не имела физической формы, но воплощалась в движениях воздуха, видимых лишь по облачкам пыли. Зверя и Пыль связывала тесная дружба, и они много времени проводили вместе — он сидел на земле, голый и волосатый, а она пыльным смерчиком увивалась вокруг него. В обществе таких душ дети учились ползать, потом делать первые шаги и произносить слова. К тому времени как малыши стали ходить, они были уже в половину Адамова роста.