Эффект тентаклей
Шрифт:
Прим была девушка воспитанная, поэтому при виде ульдарма еле сдержалась, чтобы не пожелать ему доброго дня и не отпустить замечание о погоде. Однако от таких, как Прим, ульдармы ждали только приказа либо мольбы о пощаде.
И приказ последовал — от кого-то из соседнего помещения, на том грубом языке, на котором автохтоны отдают распоряжения ульдармам, так что Прим ничего не поняла. Ульдарм щелкнул каблуками, повернулся и слабой левой рукой указал на дверь. Прим поняла, что должна туда войти. Тут стало ясно, для чего нужны длинные столы, — на один из них автохтон велел ей положить суму для досмотра.
В
Автохтон велел ей собрать вещи и пройти в следующую дверь. За дверью была винтовая лестница. Прим поднялась на второй этаж и прошла мимо очередного ульдарма в комнату со столом, двумя стульями и окошком, выходящим на улицы Второэла. Внизу происходила некая странная торговля, в которой каждый играл свою роль, сообразно тому, кто он: ульдарм, появленец, автохтон или…
— Порожденье, — произнес женский голос.
Прим повернулась и увидела, что, пока она смотрела на улицу, в комнату вошла автохтонка в длинном белом платье. Ее желтые волосы, длинные и густые, были заброшены за спину, а держалась она так прямо и величаво, что казалось, они так и останутся за спиной, даже не колыхнутся. Прим не могла угадать, давно ли автохтонка на нее смотрит. Однако приятный аромат, коснувшийся сейчас ноздрей Прим, подсказывал, что женщина вошла мгновение назад.
— Души, созданные по образу Весны и по ее представлениям о том, как должны выглядеть люди, — пояснила та. — Порожденье. Так мы называем их. Тебя.
— А вы… — начала Прим.
— Внешне такие же. И даже неотличимы. Если отбросить соображения красоты. — Женщина оглядела Прим с головы до пят. — Мир был бы проще, отличайся мы с виду от порожденья так же, как здесь. — Она подняла руку, так что белый рукав соскользнул с тонкого бледного запястья, и постучала себя по лбу. — Однако Эл в своей мудрости наделил нас одинаковой формой.
Произнося имя Эла, она полуобернулась к востоку и склонила голову. Прим вспомнила про вежливость и поступила так же.
— Впрочем, это хорошо уже тем, что мы можем говорить между собой, как ты и я сейчас. Оттого-то вы служите для нас неисчерпаемым источником удивления и восхищения.
— Рада служить, — ответила Прим. Красота женщины и ее диковинные слова настолько поражали, что Прим думала об одном: как бы не сбиться с притворного северного акцента. Ибо автохтонка говорила на языке оскольского порожденья как на родном и быстро заметила бы ошибку в произношении.
— Тогда окажи мне еще одну услугу — напиши слово.
Женщина взяла коробочку Прим и начала по-хозяйски рыться в ее письменных принадлежностях.
Вынула чистый лист и разложила на столе. Достала перо, встряхнула чернильницу и вытащила пробку.— Галл, — сказала она, понюхав. — Или, на вашем языке, чернильный орешек. Хорошая вещь.
Трудно было понять, всерьез это сказано или с ехидством.
— Можешь написать свое имя, — сказала автохтонка, глядя в лицо Прим.
— Каким алфавитом?
— А это важно? Цель одна — проверить твою историю. Пиши, как написала бы Пест. Давай.
Прим исписала сотни страниц и древним алфавитом, и новым, и многими другими. Почерк у нее был быстрый, уверенный, однако показать это сейчас значило бы себя выдать. Поэтому она окунула перо в чернильницу и вывела «Примула» с медлительностью, которая наверняка была так же мучительна для автохтонки, как и для самой Прим. При этом она не забыла поставить несколько клякс. Потом выпрямилась, давая понять, что закончила.
— Что ж, преподавателям академии придется помучиться. — Автохтонка взяла листок и прочла написанное. Однако смотрела она на бумагу так долго, что Прим почувствовала — что-то не так.
— Тебя зовут Примула?
— Можно просто Прим. А можно мне узнать твое имя?
Автохтонка глянула на нее так, будто крайне удивлена вопросом.
— Мое полное имя — Истина Эла. — Ее как будто изумило, что кто-то может такого не знать. — В того рода речи, какую использует порожденье, это громоздко, так что можешь называть меня Истиной.
— Спасибо, — ответила Прим, гадая, какого еще рода бывает речь.
— Ты с дальнего северного оскола.
— С Трещенберга.
Истина немного поежилась:
— Немудрено, что ты ходишь закутанной в одеяло. Язык ваших краев наверняка очень древний и странный. Мы здесь называем примулами маленькие ромашки, которые первыми появляются по весне.
— Да. У вас это ромашки.
— Так на Трещенберге они есть?
— Там теплое время коротко, — ответила Прим. — Только самые простые цветы успевают вырасти и зацвести.
Истина глянула на нее пристально:
— У этого имени… долгая и сложная история, восходящая к древним временам и чрезвычайно для нас важная. Если твои родители изучали древние мифы, они могли бы поостеречься и не называть тебя Ромашкой. Но да, для них это просто местный полевой цветок. Они без всякого умысла дали такое имя дочери, не думая, что она когда-нибудь покинет Трещенберг и окажется в цивилизованных краях.
У Прим вспыхнули щеки. Она прекрасно знала легенду. Ромашка вошла в Пантеон Ждода последней. Согласно старым мифам, она внезапно явилась перед самым приходом Эла, чтобы предупредить Пантеон, и была заброшена на небо вместе со Ждодом и остальными.
— Хорошо, Примула, в приличном обществе я буду называть тебя Прим и надеяться: никто больше не знает, что это синоним ромашки.
— В приличном обществе?
— Среди таких, как я, — пояснила Истина.
— Я бы хотела продолжить путь, — сказала Прим.
— К чему такая спешка? Академия Пест существует с начала эпохи.
— Мне сказали, не стоит задерживаться в городе после наступления темноты.
Прим, изображая напуганную деревенскую простушку, глянула через окно на улицу, где уже пролегли длинные тени.