Ефимка-партизан

— Погоня за Дубковым, из города.

— A-а! Значит, наши! Старший где?

— Что такое, в чем дело? — подскочил бородатый.

— Застава! — ответил важно солдат, — Какой части будете?

— Особого назначения. Не слышно ничего про Дубкова? — спросил бородатый.

— Не видать. Болтают много. Вчера какая-то банда подходила к нашей заставе; ничего, всыпали, до новых веников не забудут, дьяволы.

— Трогай, Ефим, — спокойно сказал бородатый.

Поехали. Застава пропустила, не сказав ни слова. Петухи еще раз где-то принимались петь, потом еще, чуть-чуть слышно. Стало рассветать. Ефима клонило ко сну.

«Утром всегда спать хочется, — сладко зевнул Ефимка. — Что-то Куташевой долго нет?» — мелькнуло в голове у него, но, одолеваемый сном, быстро забыл об этом.

V

Радостное и разноголосое пение птиц, журчание ручья и шум тайги, — вот что прежде всего услыхал Ефимка, когда проснулся и открыл глаза.

День ясный, теплый — весело!

Ефим сел и понять не может, где он.

Какая-то поляна, кругом лес. На поляне солдатские палатки; около — кони стреножены, оседланными ходят, и ни одного человека. Под низом ручей булькает.

«Что за чудеса, куда же я попал?» — Лес совершенно незнакомый. Спустился к ручью, напился, намочил голову, умылся — вода холодная. «Как у нас в Песчанке», — подумал Ефимка. Поднялся на берег, заглянул в палатку, спят трое вчерашних солдат, только бородатого не было. Обошел все палатки, во всех спят солдаты, а около них лежат ружья, сабли, сумки с патронами.

— Ага, значит здесь целое войско. Ну, Дубков не уйдет.

Ефимке сделалось весело, но вспомнилась почему-то звонкоголосая Нюрка, и опять стало тоскливо.

«Домой надо утекать, — думает Ефимка. — Пегашка выстоялся, наелся у дяди Степана, живо докачу до дому. Сказаться бы надо, а то потеряют меня. Но куда побежишь: дороги не видать, лес незнакомый, как раз заплутаешь».

Ефимка сел на пенек. Под ногами что-то зашуршало, Ефимка испугался, вскочил и стал наблюдать: вдруг из травы выскочил полосатенький с пушистым хвостом зверек, вскочил на дерево и быстро помчался по стволу кверху.

— Фу ты, как напугал; бурундук [3] , а я думал — змея, — облегченно вздохнул Ефимка.

3

Полосатая сибирская земляная белка, значительно меньше обыкновенной белки. Питается хлебными зернами и кедровыми орехами.

Бах! Бах! раздалось, и эхо забабахало, по всему лесу.

— Что это, стреляют? — У Ефимки затряслись поджилки. — Может, охотники тетеревов лупят?

Бах! Бах! Бах! Лес наполнился шумом, гулом. Где-то вдали трещало: тра-та-та-та...

— Нет, это не охотники, — решил Ефимка и стал прислушиваться, а у самого душа в пятки ушла от страха. Лес ожил, но как-то по-другому, по-новому.

Знал Ефимка лес в грозу, в бурю, когда трещало, стонало, гремело, делалось темно — ох, и жутко! Или в шишкобой [4] , когда триста колотушек стучат на перебой по кедрам, такой стукоток идет, точно дятлы в свои барабаны бубнят, но тогда весело и радостно.

4

Шишкобой — когда сбивают с кедра шишки с орехами.

А тут не то: солнце светит, как в шишкобой, а шум и буханье, как в грозу, — и страшно и весело.

«Что-то будет!» — подумал Ефимка и почувствовал, что недоброе надвигается.

Из лесу прискакал бородатый, громко свистнул в свисток у первой палатки, потом у второй, у третьей. Миг — и поляна ожила. Забегали солдаты. Седлали лошадей, надевали сумки с патронами, ружья, сабли.

— Домой тебе, Ефим, не пройти, — сказал бородатый, подъехав к Ефимке. — Ты останешься у нас, пока не пробьем себе дороги. Нас обошли банды! Понимаешь?

Ефимка понял только одно, что дома своего он теперь совсем не увидит, никогда, никогда! — И слезы подступили к горлу.

— Стрелять умеешь? — спросил бородатый.

Ефимка от страха не мог произнести ни слова и только покачал головой.

— На вот, поди поучись, — и бородатый вытащил из-за пояса револьвер и подал Ефимке.

— Вот туда пойди, к старой сосне, нажимай эту собачку и пали, пока не натореешь.

У Ефимки показались слезы.

— Э-ге, брат, никак слезы! Анютка твоя бойчее тебя, жалко, что она ушла, вот бы тебя пристыдила.

— Будь солдатом, вот как я! — и с этими словами бородатый выхватил из кармана револьвер и выстрелил вверх.

Ефимка вздрогнул; в ушах зазвенело.

— Иди! — твердо сказал бородатый и отъехал к выстроившимся солдатам.

У Ефимки в руках никогда не бывало ни ружья, ни револьвера. Потрогал рукой холодное стальное дуло, и дрожь пробежала по телу.

Боязно, а попробовать надо. Захотелось Ефимке быть таким же смелым, как этот бородатый, который все больше и больше ему нравился. Ефимка подошел к сосне, поднял револьвер, отвернулся, зажмурился и нажал собачку.

Бахнуло. Толкнуло что-то в руку, в ушах зазвенело, оглушило. Ефим открыл глаза — ничего, живой, только в ушах еще шумело.

— Не так страшно, — усмехнулся Ефимка.

Поднял еще, хотел смотреть, как пуля вылетит, но когда нажимал собачку, глаза сами закрылись.

Четвертый раз Ефимка выстрелил, не закрывая глаз, а шестой — старался всадить пулю в сучок.

Обернувшись назад, Ефим видел, как бородатый что-то громко говорил солдатам, размахивал руками, грозил кому-то кулаком. Последние слова Ефимка ясно слышал:

— Поняли? Вот так и валяйте... а Ефимка со мной пойдет.

— Научился? — спросил бородатый Ефимку, когда тот подошел поближе. — Давай револьвер, — и, зарядив, передал ему обратно.

— Катай еще в сосну, да меться, чтобы в цель!

VI

— Ну, вот, теперь ты настоящий партизан! — и бородатый похлопал Ефимку по плечу.

Ефимка не знал, что это: плохо или хорошо, но по голосу бородатого он решил, что лестно, и ему стало веселее.

С поляны солдаты все ускакали в лес, остались только двое вчерашних молодых солдат и бородатый.

Ефимке дали куртку и солдатский картуз.

— А вот тебе и оружие, и будешь ты Аника-воин, славный партизан. Врага рази без пощады, за товарища — умри. Вот наша клятва! — и бородатый передал Ефимке заряженный револьвер и запасные патроны.

Ефимка подпоясался кожаным поясом, заткнул револьвер за пояс, надел лихо шапку набекрень и погрозил кулаком:

— Теперь Дубков не уйдет!