Егерь. Девушка с Земли
Шрифт:
— Ну, — сказала Реми, — в чем же дело? Бери и рви когти, толстый удод…
— Затем, детка! — Профессор понизил голос до шепота; в его глазах кривлялось безумие. — Отсюда выхода нет! Это — Карлик, грязнотулечка ты моя! А Карлик — есть время демонов, порожденных рифом. Они выходят из подземных укрывищ, чтобы устроить последний допрос душам заблудших. Потому говорю тебе: изыди, демоническая сущность! Мой час еще не пробил!
Спятил, толстяк…
Ремина постаралась отодвинуться от Колбасинского подальше. Тот не заметил этого, продолжил бормотать что-то, брызгая слюной и приплясывая на месте. Пока не получил по спине духовой трубкой. Тогда профессор замолк, ссутулился и тихонько заныл на одной ноте.
«Надо поискать других симмонсов, — решила Реми. — Жереха или
Ремина принялась озираться, разглядывая редкие человеческие фигуры в длинной череде аксл. Это не понравилось венценосному конвоиру. Темный вздыбил мерцающие кончики усов, злобно завибрировал горловым мешком, замахнулся каменным топором. Реми сжалась в ожидании удара.
Вдруг в голове очереди полыхнуло синим светом. В тот же миг раздался отчаянный, полный невыносимой боли крик. Толпа узников заволновалась, зароптала, заквакала, заметалась. Но конвой был начеку. На возмутителей спокойствия градом посыпались удары. Из-за вершин рифов выплыли живые дирижабли. Их круглые глаза вобрали в себя яростный блеск Карлика и осветили толпу узников, подобно прожекторам. Из-под брюха дирижаблей десантировались крабопауки, грозно защелкали клешнями. Акция устрашения удалась. Пленники — амфибии и люди — притихли. Только всякий раз вздрагивали и взвывали, когда тьма за распадком озарялась вспышками и вопли боли разбивали тишину ночи.
«Эндрю, милый мой, где ты? — думала Реми, покорно переставляя непослушные ноги. — Вернись, если ты жив, уведи меня отсюда… Я не хочу умирать! Я слишком молода, чтобы умереть. У меня же еще ничего не было в жизни. Даже любви, по-настоящему… И ни одного мужчины, кроме тебя, милый… Вернись, уведи меня отсюда!»
Она настолько ушла в свои мысли, что не услышала за спиной шепот.
— Вон, видишь, трещина? Ламинарией заросла…
— Вижу. И что?
— Что-что, придурок! Нырнем, пока конвой не смотрит, отсидимся.
— А Колбасинский?
— Да хрен с ним, козлом вонючим! Операцию прогадил! Если бы не он, сидели бы сейчас в салуне на Марганцовке, вискарь дули!
— Все равно, не по-братски это… Дознаются на Призраке, нам несдобровать!
— Идиот! До Призрака — триста парсеков, а до щели — тридцать шагов!
— Тогда и девку бы прихватить. Зря мы, что ли, тут колготились?
— Совсем сбрендил? Ты что, забыл? Пилот вертушки, перед тем как трап отстегнуть, показал двойной крест! Операцию отменили! Ты думаешь, с чего кипиш поднялся? С того, что пехотура высадилась. Не ниже батальона. Зачистка, не иначе!
— Выкрутимся, не впервой. Добраться бы до базы…
— Ну что, сваливаем?
— Сваливаем!
Реми очнулась, когда венценосный, пробегая мимо, едва не сбил ее с ног. Темный гнался за двумя мужчинами, что улепетывали в сторону дендрополиповой чащи. Мчали они прытко, поэтому и другим конвоирам пришлось броситься вдогонку. Ремина поняла, что это ее шанс. Последний шанс спастись от неведомой, но страшной судьбы. И она припустила в другую сторону.
Далеко уйти не удалось.
Она добежала до густой тени, которую отбрасывала колония ночных актиний, когда вдруг ослепительный свет «прожектора» пал сверху, а ноги на ходу захлестнула клейкая петля ловчей паутины. Ремина потеряла равновесие, пропахала носом коралловую крошку и взмыла в поднебесье. Вниз головой.
Через несколько мгновений она уже висела под брюхом у «дирижабля». Из носа ее лилась кровь. Летающий кит шумно хлюпал многочисленными жаберными щелями, обдавая ее кислой вонью. Но Реми не обращала на вонь внимания.
Она болталась вниз головой и смотрела сверху на грандиозную панораму захваченного ночными акслами атолла Алехандро. Захваченного и превращенного то ли в гигантскую псевдолабораторию, то ли в камеру пыток.
35
В душевой пещере сочилась вода, и Скворцов с наслаждением подставил голову под прохладную морось. Тонкие струйки потекли за ворот рваной камуфли, каплями поползли по щекам. Будто слезы. Но егерю было не до слез, его душила ярость. Только понимание бесполезности и несвоевременности
этого чувства удерживало Скворцова от нелепого поступка — кинуться на толпу венценосных бандитов, чтобы душить, рвать зубами, разбивать камнями плоские головы. Ярость душила егеря и не находила выхода…У входа в грот возникла смутная тень и неуверенно квакнула.
Ах ты!
Скворцов сорвался с места. Венценосный не успел опомниться, как человек повалил его в коралловое крошево, стиснул кадыкастое горло безжалостными пальцами.
Темный еще несколько мгновений хрипел и бился, но это уже была агония. Скворцов подождал, пока абориген затихнет, и только потом отнял руки от раздавленного горла акслы. Огляделся. Тихо? Тихо… Хотя, какая там тишина? Атолл Алехандро гудел, как улей. Венценосные оцепили лагуну: ни дать ни взять — колохра во время облавы в трущобах Прозерпины. Правда, облава в окрестностях атолла уже завершилась. Наступала кульминация. Шли последние приготовления к главному действу. И он, экзобиолог Андрей Валентинович Скворцов, обязан был досмотреть его до конца.
Даже ценой жизни, если придется…
Он поднялся. Побрел в поселок волонтеров.
Над атоллом висели дирижабли. Летающие монстры вращали глазищами, улавливая сияние лун и блеск Карлика. Столбы синего света плясали над лагуной, выхватывая странное сооружение в ее центре.
«И когда они только успели?»
Посреди лагуны возвышался живой помост из бегемотов. Четыре особи, бок о бок. Бегемоты сдержанно мычали, но с места не двигались. Венценосные акслы сложили на их спинах платформу из листов термопластика, содранного с волонтерских хижин. На платформе возлежал громадный (егерь никогда не встречал таких) электрический слизень. В отличие от флегматичных бегемотов, слизень был зол, как тысяча чертей — между рогов его то и дело проскакивали голубые молнии. Раздражение не мешало слизню пожирать охапки водорослей, которые подкладывали венценосные.
«Так-так, — думал Скворцов, — вот тебе и еще один пример управляемой эволюции…»
Слизни, как и бегемоты, — животные дневные. На время Карлика они прятались в естественных убежищах или впадали в спячку. Но эти, судя по всему, не только бодрствовали, но и чувствовали себя недурственно. Выходит, они не были дневными животными, а чем-то другим. Ночной модификацией. Мутантами. Егерь вспомнил гигантский скелет в пещере. Неудачный лабораторный образец? Не исключено. Значит, где-то в подземельях Хардегена скрывались и живые образцы. Экспериментальные модели, на которых отрабатывались все новые и новые улучшения.
Оцепление заволновалось, задвигалось, пропуская к лагуне чудовищную процессию. Это были коньки-осьминоги. Потешно (хотя Скворцову было не до смеха) кивая лошадиными головами, они надвигались на берег сплошной желеобразной массой, в которой с трудом можно было различить отдельных особей.
Егерь притаился за автоматом для «попкорна», молясь, чтобы телепаты с щупальцами не почуяли его. Но конькам было не до человечишки, они занимали плацдарм. Скворцов видел, что коньки пытаются выстроиться в шеренгу, создать оцепление внутри оцепления. Получалось у них плохо. Пришлось вмешаться венценосным. Темные акслы бесцеремонно хватали телепатов за щупальца и отводили каждого на положенное место. Кваканье и визг при этом стояли адские.
Наконец как-то все устроилось. Коньки растянулись неровной цепочкой вдоль кромки лагуны и застыли. Если можно считать застывшим непрерывно взбалтываемый студень.
Скворцов затаил дыхание. Он понимал, что этот парад — неспроста, что сейчас появится кто-то главный. Видно из-за автомата было хреново. Егерь, рискуя быть обнаруженным, передвинулся чуть ближе.
И тогда он увидел.
Со стороны Хардегена бесшумно выплыл живой дирижабль. Самый огромный из всех. Он затмил своей тушей звезды, луны и Карлик. Прожектора меньших дирижаблей погасли, но гигант развернул к ночному солнцу исполинские глаза, и в Алехандро стало светлее, чем днем. В этом мертвенном свете было отчетливо видно, как из-под брюха летающего Левиафана спускаются крабопауки. Между их панцирями висела паутинная сеть, которая поддерживала еще одного конька-телепата…