Его изумительный поцелуй
Шрифт:
— Рабочие должны немедленно получить дополнительную порцию воды и еды, вы за это отвечаете! Они трудились как волы, чтобы прославить этот дворец и имя Зин аль-Фарука. И я не хочу, чтобы они голодали или чтобы с ними плохо обращались в награду за их труд!
Работников слова султана явно подбодрили, а надсмотрщик, еще раз поклонившись, бросился исполнять приказание хозяина. Эш вздохнул. Если бы Фарук взял кнут и содрал им несколько полосок кожи со спин рабочих, у Эша появилась бы причина взяться за пистолет и застрелить его.
Рабочие стали быстро спускаться по грубым, наспех
— Идея усовершенствовать укрепления принадлежит Тарику, — признался султан, сложив руки на пояснице. — Благодаря способности моего отца удачно вести переговоры мы сейчас можем наслаждаться беспрецедентным периодом мира и преуспевания в Эль-Джадиде. Однако, боюсь, мой дядя по-прежнему видит врагов, прячущихся за каждой пальмой, за каждой песчаной дюной.
— Он мудрый человек, который по достоинству оценивает своих врагов, — промолвил в ответ Эш, чувствуя себя последним из предателей.
— Но разве не может настать то время, когда враг захочет сложить оружие и стать другом? — спросил Фарук, в черных глазах которого появилась неприкрытая тревога. — Неужели если наши предки воевали друг с другом, мы обречены навечно быть врагами? Если бы мы двое встретились на поле битвы, то, возможно, нам никогда бы не пришлось преломить хлеб — и мы оба проиграли бы от этого.
Теперь Эшу хотелось вынуть пистолет и застрелиться самому. Не в силах выдерживать серьезный взгляд Фарука, он внимательно разглядывал носки собственных сапог.
— К сожалению, в мире есть еще немало вещей, которые могут стать яблоком раздора для мужчин. Несогласие в вопросах религии, раздоры из-за территории, воды, богатства… женщин, — добавил Эш, искоса поглядывая на Фарука.
Султан рассмеялся, запрокинув голову.
— Едва ли в мире найдется много женщин, ради которых стоило бы устраивать войну, мой друг, — проговорил он. Вдруг его улыбка медленно погасла. — Впрочем, есть одна-две, ради которых можно было бы умереть.
Ожидая, что Фарук вот-вот назовет имя Кларинды, Эш замедлил шаг и поднял глаза к небу, молясь о том, чтобы вспышка молнии озарила безоблачный голубой небосвод и прекратила его страдания.
Но тут его внимание привлекло какое-то движение на верхней части стены. Кто-то другой мог бы и замешкаться, но Эша не подвела интуиция, отточенная за долгие годы участия в сражениях. Когда малейшее промедление означало разницу между полноценной жизнью в будущем или жалким существованием в виде безногого калеки, который выпрашивает на углу улицы куски хлеба. Бросившись вперед, Эш столкнул Фарука с дорожки за считанные мгновения до того, как с неба на нее обрушился огромный каменный блок.
Глава 16
Эш бросил султана на землю и упал рядом с ним. На несколько секунд у обоих от изумления перехватило дыхание, они лежали неподвижно, думая о том, что могло произойти, а потом одновременно подняли головы, чтобы увидеть валявшийся на дорожке валун всего в шаге или двух от того самого
места, где они стояли какое-то мгновение назад.На несколько мгновений двор замка погрузился в тишину, нарушаемую лишь каким-то скрипом. Эш осторожно поднял взгляд от упавшего валуна к перетертой веревке, которая свешивалась с блоков над их головами. Веревка раскачивалась на жарком ветру, как петля палача, приготовленная для преступника.
Пока ошеломленные рабочие приходили в себя, к султану с Эшем, заламывая руки и быстро тараторя что-то по-арабски, бросился надсмотрщик. Эш понимал каждый слог из его речи, но даже сторонний наблюдатель, не знающий ни слова по-арабски, глядя на обезумевшие глаза и слыша истерические нотки в его голосе, сразу понял бы, что он до безумия боится одновременно потерять и работу, и голову.
Фарук поднялся на ноги, отряхнул штаны от пыли и отмахнулся от потока отчаянных извинений и объяснений надсмотрщика.
— Ни к чему брать на себя вину, — сказал султан. — Это я приказал рабочим спуститься со стены до того, как все камни были закреплены.
Надсмотрщик направился к рабочим, то и дело оборачиваясь и кланяясь султану, а Эш тем временем медленно поднялся и, прищурившись, стал осматривать верх стены. Он не был полностью уверен в том, что случившееся — результат беспечности работников. За долю секунды до того, как его мозг уловил опасность, он заметил, как солнечные лучи заискрились на чем-то блестящем — в этом Эш был готов поклясться.
Это что-то весьма походило на клинок кинжала.
Эш начал подозревать, что враги Фарука прячутся не за стенами замка, а в их пределах.
Но не успел он привести эту мысль к какому-то мрачному выводу, как Фарук сильно хлопнул его рукой по плечу. Эш неохотно повернулся к нему лицом, сдерживая стон, готовый вырваться из его груди, когда он понял, что сделал.
Если бы он позволил валуну превратить Фарука в мокрое место, ему никогда больше не пришлось бы смотреть на то, как султан властно поглаживает затылок Кларинды, в то время как сам Эш, давясь от ярости, пытается проглотить кусок еды, поданной на ужин.
— Благодаря бесконечной милости Аллаха ты уже дважды спас мне жизнь. — Фарук с силой сжал плечо Эша своей большой рукой, а в его глазах вспыхнул огонь, пугающий больше, чем блеск в глазах наемного убийцы. — С этого дня и навсегда, Берк-младший, ты мне больше не друг. Ты — мой брат!
— О, Кларинда, сейчас тако-ое произошло! Ты слышала о?..
Взволнованная речь Поппи резко прервалась на полуслове, когда, ворвавшись в одну из комнат гарема, она заметила акварель, приколотую к стоявшему в углу мольберту.
Кларинда лежала на плюшевой кушетке, а ее лицо скрывалось под толстым слоем ярко-зеленой косметической маски, пахнувшей так, будто ее сделали из брюссельской капусты с глазом тритона. Кларинда опустила свиток, который изучала до прихода Поппи, а ее подруга подошла к мольберту и, прищурившись, стала внимательно разглядывать иллюстрацию.
— Боже правый, что это такое?
— А ты как думаешь?
Поппи склонила голову на одну сторону, потом — на другую, осторожно поглядывая на рисунок.