Его личная звезда. Разрушая преграды

Глаза Богдана стали практически черными. Он с безумной жадностью наблюдал, как Ирида выплескивает эмоции, впитывал её яростные вскрики, перемешанные с матерными словами, явно почерпнутыми из лексикона Стаса, и глубоко внутри зарождалась ответная буря. И он не мог её удержать. Да и не хотел.

В какой-то момент просто поднял руки и ловким движением перехватил её запястья. Рванул девушку на себя, впечатывая в свою грудь, чтобы в следующий момент, не прерывая контакта двух тел, впиться в губы Ириды голодным поцелуем. Сделать то, о чем он мечтал последние часы - вновь испить сладость её рта. Ирида глухо зарычала, приоткрыла рот... но лишь для того, чтобы впиться зубами в губу ненавистного мужчины. Так она считала...

Причиненная боль и появившаяся кровь должна была остановить их, образумить. Но оказалось всё наоборот. Ириду точно переклинило, по-другому и не скажешь. Пытаясь вырваться из захвата крепких мужских рук, она стала извиваться всем телом, тем самым подливая масла в огонь страсти Славинского. Тот, несмотря на укус, зарычал и сильнее прижал к себе Ириду.

Привычный мир рухнул, уступив место чему-то странному, сумасшедшему, яростному, стихийному, не поддающемуся разумному объяснению. Ирида замычала и, согнув ногу в колене... забросила её на бедро Богдана. Девушка продолжала выкрикивать матерные слова, ставшие неразборчивыми, потонувшие в страстном поцелуе Славинского, и одновременно её тело перестало подчиняться здравому смыслу, оно отчаянно потянулось к другому телу, более сильному крепкому, обещавшему дать такую необходимую разрядку.

И Богдан уловил изменения. Глухо зарычав, точно раненый зверь, вырвавшийся из когтистых лап другого хищника, он резким движением подхватил Ириду под ягодицы и прижал спиной к стене. Ирида зарычала в ответ и ногтями впилась в плечи Богдана.

Дальше началось безумие. Мужчина и женщина рваными, судорожными движениями спешили избавить друг друга от одежды, ткань, не выдерживая подобного обращения, трещала по швам. Но двум одержимым первобытным порывом, сплетенным в страстном танце, было плевать. Они отчаянно желали прикоснуться к коже другого, почувствовать исходящее тепло. Хотя - нет. Это неправда. Они не желали просто прикасаться. Они жаждали брать, вонзать, требовать, получать.

Ирида, как обезумевшая, царапалась и кусалась. Как только Богдан перестал терзать её рот, она, издав очередной непонятный звук, набросилась на плечи мужчины. Она слизывала солоноватые капельки пота, засасывала твердую закаленную плоть, чтобы в следующую секунду впиться в неё зубами. И эта дикость, это хождение по острию лезвия, когда привычное восприятие партнера исказилось, пронзало насквозь, пробуждало в её теле непонятную дрожь, берущую своё начало внизу живота и стремительно распространяющуюся в крови, ударяющую в голову, застилающую глаза. Ирида перестала быть собой, её чувства - обоняние, осязание - все обострились. Жар, что выжигал грудь, требовал выхода. И находил его. В яростных поцелуях и в крепких объятиях.

Стоило Богдану безжалостно разорвать свитер, таким же образом поступив и с лифчиком, освободить её груди с заостренными сосками, что изнывали от непонятной, пугающей Ириду потребности, и впиться жадным поцелуем в эти самые сосочки, как Ирида откинула голову назад, не заметив легкого удара затылком о стену, и вцепилась одной рукой в короткие волосы Богдана. Она прижимала его к себе, стараясь получить максимум новых чрезвычайно острых и не менее сладостных ощущений. И Богдан их ей давал. Давал столько много, что голова закружилась, а ноги перестали Ириду держать.

Но ей было мало. Ничтожно мало.

Она действовала так же стремительно, как и мужчина. Краткий миг позволила ему пососать соски, и, собрав воедино остатки сил, оттолкнула Славинского, но лишь для того, чтобы самой наброситься на его обнаженную грудь.

И снова стон, похожий на рык...

И снова ласка, похожая на укус...

И снова лавина эмоций, уже ни на что не похожая...

Терпеть более сил не было. И Богдан, глухо выругавшись, расцепив их тела, оторвался от Ириды лишь для того, чтобы одним сильным движением разорвать, снять с девушки брюки вместе с трусиками. Следом стянуть свои и ворваться в истекающее влагой лоно.

Ирида закричала в голос, стоило ему заполнить её. Вцепилась в стальные плечи, чтобы удержаться, чтобы найти опору и сразу же податься Богдану навстречу. О, да, она прекрасно видела, знала, чувствовала, кто только что ворвался в неё! Богдан Славинский. Ворвался так стремительно, словно в этом желании заполучить её заключалась его основная жизненная потребность. И Ирида не могла не ответить тем же. Её женское естество завопило от радости, всё сжалось, чтобы сразу же раскрыться и потянуться к чему-то неведанному, но невообразимо сладостному, тому, что долго дремало внизу живота и терпеливо ждало своего часа. И этот час настал.

Нет, Ирида не стала более осторожной, не пришла в себя, не испугалась животной страсти Богдана. Напротив, она накинулась на его губы, сама желая, во что бы то ни стало, усилить контакт их двух тел. Соединения в одном месте ей было мало. Да, мало...

Их губы изучали друг друга с бешеной одержимостью, с тоской, которую нельзя высказать вслух, с затаенным наслаждением. Они пробовали на вкус, пробовали на прочность. Исследовали. Давали небольшую передышку, чтобы снова кинуться в пучину первобытной страсти.

Толчки Богдана были остервенелыми, жесткими, резкими. Он врезался в женское тело, не щадя его, на подсознательном уровне чувствуя, что дает именно то, что требуется ЕГО девочке. Она отзывалась на каждое движение стоном, вскриком, новым поцелуем. И опускалась на его бедра, стремясь вобрать в себя как можно больше его.

Разрядка не заставила себя долго ждать. Обрушилась на вспотевшую, не похожую саму на себя Ириду, поглотив её окончательно. Показав, каково это - получать удовольствие. Её скрутило внутри, подкинуло вверх и оттуда стремительно сбросило вниз.

И, не успев прийти в себя, с закрытыми глазами, с пересохшими губами, пытающимися втянуть в легкие хотя бы жалкую долю кислорода, с телом, отныне познавшим новые ощущения, Ирида почувствовала, как Богдан изливается следом.

Тишина в спальном отсеке оглушила обоих. Снова вернулся привычный мир. Снова в организм хлынули привычные звуки и эмоции.

Так Ириде показалось в первое мгновение.

Она ошиблась.

Мужские руки захватили в плен её лицо, и хриплый голос надрывно приказал:

– Назови моё имя.

Ирида открыла глаза и затуманенным взором впилась в лицо Славинского. Она словно впервые увидела сеточку морщин у глаз, более глубокие - на лбу. Крупный нос с трепещущими крыльями ноздрей. Губы, чуть потрескавшиеся, жесткие на вид и мягкие на ощупь. Россыпь мелких капелек на лбу, прокладывающих дорожку по вискам и убегающих на скулу. Подбородок, безупречно выбритый.

– Богдан, - вымолвила она с придыханием и снова прикрыла глаза.

Ей было хорошо. Ей было безумно хорошо.