Его невеста

Эмиль стоял в центре кухни, залитой солнечным светом, словно забыл, что здесь делает. Взгляд пустой, потерянный, не знаю, обо мне он думал или о чем-то своем. Он нервно упер руки в бока, перебирая пальцами на ремне.

– Прости, – я развела руками. – Не хотела тебя расстраивать…

И зачем я взяла долбанное кольцо?

– Что ты сказала? – он поднял голову, сосредоточившись на мне. – За кого ты меня принимаешь?

Я бессильно опустила руки. Что ему сказать? Я не могла объяснить свой поступок.

– Ты что, издеваешься надо мной?! – заорал он. – Я полгода добиваюсь от тебя ответа, а ты взяла кольцо, чтобы его выбросить?

– Я не выбрасывала… – я так жалко мямлила, что разозлилась на саму себя. Я как ребенок, которого поймали на мелком воровстве.

– Знаешь, что мне хочется сделать? Послать тебя к черту.

Да уж знаю, Эмиль.

– Я не могу его взять! – проорала я. – Я не хочу быть твоей женой, Эмиль! Хотела когда-то в мечтах, а ты подогреваешь их своими бесконечными предложениями!

Он топтался по моим сломанным надеждам, а это все равно, что каждый день расковыривать незаживающие раны. Мне надоело верить, ждать, надеяться, сталкиваться каждый раз с реальностью, злиться… Факт в том, что я не могу его простить за те три года ужаса, в который он меня погрузил.

У тебя был выбор, Эмиль. Ты мог не распускать руки, мог поговорить, успокоить меня. Чего ты теперь хочешь? Хватит, перестань, не мучай. Отстань, если любишь.

– Быть со мной ты не хочешь, – заключил он. – Твой план не удался. Зачем же ты пришла?

Переход был таким внезапным, что стало больно почти физически. Я не этого хотела, когда кричала – не его безразличия, я хотела, чтобы он меня утешил.

– Думаю, что Лариса пожиратель, – слабо сказала я. – У меня ее кровь. Выпей, и узнаем точно.

– Я не подопытная крыса, – отрезал он. – Предложи Андрею.

– Если нет, ничего не случится, – я опустилась на колени и расстегнула сумку. Эмиль смотрел, как я вынимаю изо льда бутылку и обтираю подолом рубашки запотевшие бока. – А если да, то разве не в этом был план? Тебе это поможет.

Я открутила пробку и протянула бутылку, почти полную красной вязкой жидкости.

– Я не хочу стать психом, как Андрей. Терять контроль и не помнить себя? Яна, мне это не нужно. Ты не думала, что из-за этой крови он свихнулся, когда завязал?

– Зато ты можешь стать сильнее, – возразила я, хотя его слова остудили пыл.

– Я ему не верю.

Бутылка показалась слишком тяжелой, и я пристроила ее на столе. Андрей мучился, это правда. Может быть, все его странности – последствия, и добровольно не каждый полезет в черный ящик, в котором неизвестно чего больше: выгоды или потерь.

А еще Андрей мог меня обмануть или недоговорить что-то, как всегда.

Я понимала: Эмиль не хочет рисковать. Но сейчас он немного не в той ситуации, чтобы выбирать.

У меня был способ заставить его пойти на что угодно, только нечестный… И я безумно не хотела его использовать – ранить в больное место, чтобы заставить делать то, чему он противится.

– А знаешь, Эмиль, – я сглотнула, борясь со спазмом в горле. – Будь ты сильнее тогда, ты бы помог мне, а не смотрел.

Он пораженно застыл – не поверил своим ушам. Я хотела сказать это безразлично, как говорят о погоде, но к концу фразы у меня задрожал голос, губы, а потом затрясло все тело от дикого напряжения в мышцах. Самая большая обида в жизни, самая острая боль – сильнее, чем у него.

– Не надо, – попросил он.

Но он заслуживал обвинений – и я его обвиняла.

– Другим рассказывай о себе сказки! – крикнула я, глаза уже щипало от слез. – Это перед ними ты крутой и сильный, никто не знает, чего это стоило мне! Как мне из-за тебя досталось!

– Замолчи! – Эмиль ощерился, расправив плечи. – Всю жизнь будешь напоминать? Чего ты хочешь, каких оправданий?

Лицо стало брезгливо-уставшим – уголки губ опустились, словно он вспоминал неприятное. Затем он навис над столом, залпом осушил бутылку и пустую швырнул обратно. Она подпрыгнула, перекатываясь.

– Надоело, – Эмиль запустил напряженные пальцы в волосы. – Довольна? Это лучше, чем бегать.

Он ответил моими же словами. Или за годы мы так сроднились, что мыслим и говорим одинаково. Мой бывший муж ради цели готов на всё – на неоправданный риск тоже.

После правды, брошенной ему в лицо, я чувствовала себя обессиленной. Ничто так не раздавит, как откровенность и старые обиды. Можно делать вид, что это совсем-совсем не трогает, но ведь это ложь. Я вспомнила, сказала вслух, теперь это будет меня грызть. Когда делаешь вид, что кошмара не существует, как-то легче…

Я не заметила, как Эмиль оказался рядом. Он притянул меня к себе, и я скованно уткнулась ему в грудь. От него пахло как всегда – достатком, это особый запах благополучной жизни, обман в его случае. Я знала темные закоулки его души, благополучие там не ночевало.

Хотела уязвить его, а получилось, ударила по себе. У нас общая боль, все попытки зацепить возвращаются. Это было подло с моей стороны, нечестно, это удар ниже пояса. Но что бы ни случилось дальше, я всегда буду помнить, что он рискнул из-за того, что каждую ночь слышит мои крики. Из-за того, что был слишком слаб.

Мы долго так стояли, Эмиль тяжело дышал и перебирал мои волосы на затылке. Я гладила его по спине, просунув руки под пиджак, пока через тонкую ткань сорочки не ощутила, какой он горячий.

– Что с тобой? – я запрокинула голову, изучая лицо, изможденное первыми признаками лихорадки.

На лбу и висках выступил пот, сжатые в белую нитку губы дрожали, словно Эмиль терпел боль.

– Тебе плохо? – нахмурилась я.

Глаза стали мутными, с поволокой. Наконец, Эмиль расслабил губы, судорожно выдыхая.

– Яна… – еле выдавил он. – Я умираю…

Эмиль резко отпустил меня и оперся рукой на стол. По телу прошла дрожь – сверху вниз, напряженная рука затряслась. Задержав дыхание, он слепо смотрел в пол, сосредоточившись на ощущениях. Чтобы так внезапно выпасть из реальности боль должна быть чудовищной.

– Эмиль? – он не заметил, когда я положила руку на спину. С виска поползла капля пота, он резко вдохнул и опять задержал дыхание. – Что происходит?

– Ломка… Только сильнее, – выдавил он между вдохами.