Его последние дни

А потом я перевернул все с ног на голову, допустив, что она, например, лесбиянка. А потом еще раз – предположив, что она светская алкогольвица и просто выпьет духи.

Сестра остановилась у очередной двери и достала из кармана халата гранку! Я успел заметить, что рукоять ее обмотана изолентой. Надо будет порасспрашивать местных. Кажется, эти гранки в некотором роде артефакты, и наверняка есть интересные персонализированные экземпляры.

За дверью оказалась не палата, а ординаторская. Две женщины, сидевшие за столом, уставились на меня. Их лица не выражали никаких эмоций. Будто они смотрели сквозь меня, на стену за моей спиной. Я почувствовал себя неловко. Почему-то стало стыдно.

Я отошел в сторону, покинув их поле зрения. Покрутил головой. Видимо, психи уже спят – никого в коридоре не видно. Дверь с табличкой «Палата 1» открыта. Еще здесь есть столовая, судя по табличке, а рядом с ней незапертая дверь туалета. Чего я не ожидал увидеть, так это кулер. С одной стороны, ничего странного, а с другой – а если псих обварится кипятком?

Сестра вышла буквально через несколько секунд и наконец повела меня в палату. В изолятор, если опять-таки верить надписям. Расположился он по соседству с ординаторской и прямо напротив второй палаты.

– Переодевайтесь, я зайду через какое-то время и заберу сумку.

– Сумку-то за что? – удивился я

Она молча ушла. Я осмотрел палату. В обстановке опять-таки не было ничего примечательного. Кровать, тумбочка, стул и зарешеченное окно, дверь, видимо, ведущая в туалет. Нейтральные тона, легкий запах хлорки, линолеум. Должно же быть в этой, психиатрической, палате что-то, что отличает ее от обычной, больничной. В поиске таких особенностей я и организовал всю эту авантюру. Но пока – ничего.

Я зашел в туалет. Вот, уже интереснее. Нету зеркала. Кажется, Хичкок говорил, что нас пугают вещи, находящиеся не на своем месте. Как, допустим, клоун в лесу. Надо сказать, что отсутствие вещей на привычных местах тоже вызывает неприятные ощущения.

Я смотрел на кафель в том месте, где должно было быть зеркало и прислушивался к своим ощущениям. Тоска? Тревога? Выключил свет. Теперь я оказался в полутьме, и тревога усилилась. Как и тоска. Мне предстоит провести тут как минимум несколько дней. Стоило ли это того?

Я вышел из туалета и сел на кровать. Нельзя сейчас задавать себе такие вопросы. Стоило, конечно. Чтобы чем-то себя занять, я переоделся и медленно сложил разрешенное барахло в тумбочку. Потом выглянул в коридор. Вроде никого. Только вдалеке на своем месте сидит сестра.

Двери, что понятно, не запираются, поэтому придется полагаться на слух. Сестра может появиться в любой момент. Я взял упаковку туалетной бумаги и пошел в туалет. Неторопливо разорвал полиэтилен, достал все четыре рулона. Поставил их на бачок унитаза. Взял один в руку и внимательно осмотрел. Нет, не тот. Взял второй – на этот раз угадал.

Пришлось немного повозиться, но через какое-то время я таки извлек небольшую, с палец длинной ручку, даже не порвав рулон. Спрятал ее в рукав и, пританцовывая, вышел из туалета. Пока все идет по плану.

Я не успел как следует порадоваться – в коридоре послышались шаги.

– Да мне все равно, – сказал кто-то, открывая дверь палаты. – Но, как всегда, через жопу!

– Ну а я-то что могу? – жалобно оправдывалась сестра.

В палату вошел доктор. Темноволосый полноватый мужчина лет сорока с феноменально выразительными мешками под глазами. Следом за ним в дверном проеме показалась Ольга, но дальше не пошла, просто привалилась к косяку.

Я присмотрелся к бейджику. Если верить указанной информации, то передо мной доктор Эмиль Гусейнов.

– Добрый вечер, я дежурный врач, как самочувствие? – На меня даже не посмотрел, все его внимание занимали какие-то бумаги, которые он неторопливо пролистывал.

– Терпимо.

– И что конкретно терпите? – Он отвлекся-таки от бумажек и посмотрел на меня. – Вы же по суицидальной теме заехали?

– Да.

– И как сейчас? Кроет?

Я несколько растерялся от его тона. Почему-то почувствовал себя мешком с картошкой. Но это ощущение осталось на фоне, сейчас я быстро соображал, как себя вести. В психушку-то я попал, но теперь нужно не переигрывать, а то реально лекарствами напичкают.

– Да вроде нормально.

Врач сделал пометку в бумагах, потом осмотрелся.

– Состояние как, подавленное? Тревожное?

– Вот прямо сейчас тревожное.

– Что тревожит?

– Вы в основном.

Доктор снова посмотрел на меня и неопределенно хмыкнул.

– Померьте его, будьте добры, – обратился он к сестре.

Сестра померила. Ничего особого, давление (тут мне повезло, что ручка была в другом рукаве, но мысленное замечание я себе сделал), сатурация и прочее. Мене, мене, текел, упарсин.

– Хорошо, будем наблюдать. Сейчас вас пока в изолятор поместили, утром сдадите анализы, обследуетесь, и через какое-то время переведем в общую палату. Пока по лечению ничего сказать не могу. Завтра лечащего врача назначат, он уже будет разбираться. Утром не завтракаете, сразу на анализы.

– А…

– Санитар вас отведет.

– Ясно.

Он повернулся, чтобы уйти, но наткнулся взглядом на тумбочку, на которой лежали книги. Доктор снова заглянул в бумаги, потом повернулся ко мне.

– Ваша книга? – Он пальцем указал на тумбочку.

– Как видите.

Гусейнов взял ее в руки, покрутил, рассмотрел обложку. Кажется, переглянулся с сестрой, та пожала плечами. Он какое-то время рассматривал лицевую сторону, потом раскрыл книгу, чтобы видеть обе части обложки: переднюю и заднюю.

– Это тест Роршаха, что ли? – усмехнулся доктор.

– Да, стилизация под него.

Я никак не мог понять, какие чувства вызывает у меня этот человек. Скорее неприятные, но вот что именно меня в нем раздражает?

– А что такое Сато?

– Имя главного героя.

Гусейнов перевернул книгу и вчитался, потом будто бы опомнился и спросил, сделав жест рукой:

– Не возражаете?

– Нет.

Он полистал книгу, остановился на каком-то месте, прочел несколько строк, потом закрыл ее и снова повернулся ко мне.

– А зачем вы взяли с собой вашу книгу?

– Вы бы взяли чужую?

– Я имею в виду, зачем вы взяли книгу, которую сами написали? – усмехнулся Гусейнов.

– Это подарок.