Его уже не ждали

Зозуляк направился в подвал, чтобы собственноручно повесить замок на «мешкання», как он громко называл два сарайчика, кое-как приспособленные для жилья.

В эту минуту у Ромки родился дерзкий план. Не теряя времени на совет с друзьями, он, точно мышонок, шмыгнул вслед за домовладельцем в подвал.

— Пан Овсянко, а чи вы собираетсь платить мне за мешкання? — сердитым голосом обратился Зозуляк к столяру. В большом подвале без единого окошка, где всегда горела керосиновая лампа, была квартира и мастерская чахоточного столяра Овсянка.

— Так, так, пан Зозуляк, — поспешил заверить столяр. — Я получил заказ от отца эконома на дюжину оконных рам для доминиканского монастыря. [53] Я вам уплачу с процентами свой долг, пан Зозуляк. Так что, прошу покорно, не извольте беспокоиться, пан Зозуляк, — кланяясь, говорил вслед домовладельцу столяр.

В дверях мастерской неожиданно появился Ромка.

— Тебе что? — удивился столяр.

— Прошу пана… Дайте мне немножко клею, — тоном заговорщика попросил мальчик.

53

Монастырь, принадлежавший монашескому ордену доминиканцев, основанному в XII веке испанским проповедником Доминиканом для борьбы против «еретиков» и вольнодумцев.

— Бери, вон там, на верстаке.

Пока Зозуляк возился с замком возле дверей квартиры, которую прежде занимала семья Ясеней, Ромка, пробегая мимо домовладельца, незаметно прилепил ему на спину какую-то бумагу.

Зозуляк вышел во двор, самодовольно играя ключом на шнуре.

Под стеной, где были сложены вещи Ясеней, Ромка что-то таинственно шептал Грицю и Давидке, а те едва сдерживали смех.

— Прошу, панове, — обратился Зозуляк к полицейским, — мы можем идти.

Но только Зозуляк с полицейскими направились к воротам, как в толпе, заполнившей двор, зашушукались, послышался смех, и вдруг грянул взрыв хохота. Зозуляк и полицейские удивленно обернулись. Смех оборвался. Только торговец, владелец будки «Пиво — лимонад», толстый пан Рузевский, стоя у окна, трясся от хохота.

— Хо-хо-хо! Хо-ле-рра!

Ему что! Пан Рузевский не боится. Пан Рузевский за свои гульдены может не только квартиру снять, где ему вздумается, а и собственный дом приобрести. Торговец однажды попытался откупить у Зозуляка дом, но хозяин заломил такую цену, что пан Рузевский сказал себе: «Пусть Зозуляка скорее холера хватит, чем я дам ему такие деньги за дом!» И сейчас, прочитав на спине Зозуляка написанное сажей «холера», торговец ликовал.

Как ураган, во двор влетела Катря Мартынчукова.

— A-а! Вы еще тут, ироды! Чтоб вас шляк трафил! Явился: «Проше пани, проше пана!» И это пугало притащил с собой! Выбросили! Гром бы вас побил, проклятых! Да что ты плачешь, Христина? А вы там, соседи, чего испугались? Га? Помоями их облейте!

— Пани! Прикусите язык! Не то… — угрожающе рявкнул полицейский.

— И-и-и! Закукарекал, петух навозный! Проваливайте, пока ноги не переломали!

— Не связывайтесь, прошу пана, — тронул за рукав полицейского Зозуляк. — Это прачка Катря Мартынчукова, жена каменщика. Ведьма, прошу пана, сумасшедшая. Ее вся улица боится.

— У-у, холера! Паук пузатый! — бросил вслед домовладельцу Ромка и даже погрозил кулаком.

Глава восьмая ДВА ИМЕНИННИКА

Наступил вечер. На старой железной кровати лежали одетыми Ромка и Гриць. Они молча смотрели на усыпанное звездами небо.

Подошла Катря. Поставила на ящик перед мальчиками миску с горячей дымящейся картошкой и спросила:

— А где Давидка?

— Побежал милостыню просить, — ответил Гриць. — Ему хорошо, он сирота, ему можно…

— Стыдно просить! Я сдох бы скорей…

— Ешьте и укладывайтесь спать, — устало проговорила Катря и ушла.

Мальчики набросились на картошку. Появился вислоухий черный щенок и жалобно заскулил.

— Лови, Жучок! — бросил ему Ромка картофелину.

— Смотри, жадюга какой, даже не жует.

— Голодный, как и мы, — серьезно объяснил Ромка.

В окнах, выходящих во двор, постепенно гасли огни. Залаяла собака. Жучок навострил уши и тотчас же отозвался.

— Слушай, Ромка, утром мама меня перекрестила, поцеловала и сказала, что сегодня мне одиннадцать лет исполнилось.

— Вот как! Когда у меня будут деньги, я куплю тебе подарок, — пообещал Ромка и спросил: — Грицько, а кем бы ты больше всего на свете хотел быть?

— Пекарем! — не задумываясь, выпалил Гриць.

— Пекарем? — разочаровался Ромка.

— Угу! Пекарем быть хорошо. Хлеба ешь вдоволь, да и деньги хозяин платит… Каждую субботу. Зимой в пекарне знаешь как тепло!

— А я буду опрышком, [54] как Олекса Довбуш. [55] Вот тут у меня — топорец. За чересом [56] — длинные пистоли и флояра. Я еду в Карпаты верхом на коне! Вот по дороге едет карета… ну, этого самого… графа Потоцкого! Стой! Все богатство, ну, там., золото, деньги отнял бы и бедным раздал…

54

Повстанцем.

55

Прославленный народный герой, руководитель опрышков. Погиб в 1745 году.

56

Гуцульский пояс с карманами.

— Йой! И Зозуляку долг наш отдашь?

— А дулю с маком Зозуляку! Я у него и дом отберу!

— Я тоже буду с тобой, — заволновался Гриць. — А скажи, то правда, что Олекса Довбуш клад в пещере закопал?

— Клад? — встрепенулся Ромка. — Эге! Чтоб меня громом убило, если брешу. Вчера в бакалейной лавке пани Эльзы старый пекарь, ну, который с бородкой, кричал: «Ты такая скряга, как тот купец, что жил в большом доме около моста: грабил, грабил, сам не жрал и другим не давал! Все награбленное на Высоком Замке закопал, а сам сдох, как пес. На тот свет ничего с собой не заберешь! «Подавись, — кричит он пани Эльзе, — гульденами, которые у меня украла!» И как плюнет ей в лицо. Вот! Понял?

— А что?

— «А что?» — с досадой передразнил Ромка. — Так и не понял?

— Ну, понял, — угрюмо пробормотал Гриць.

— Что понял?

— Ну, ну… это… — И наконец, обрадованно выпалил: — Пекарь плюнул на пани Эльзу!

— Ну и дурень же ты, Гриць!

Однако, увидев, что Гриць обиделся, Ромка доверительно прошептал:

— Клад на горе… Под самым нашим носом, на Высоком Замке закопанный, слышишь?

— А-а-а! — только и вымолвил пораженный Гриць. И через мгновенье, с опаской озираясь, зашептал: — Найти б тот клад! Тата б вызволили из тюрьмы… Купили б хлеба…

Внезапно Гриць схватил Ромку за плечо:

— А что если клад заколдованный?

Ромка пододвинулся к Грицю и скороговоркой начал рассказывать:

— Старые люди говорят, будто раз в год закопанный клад ровно в двенадцать ночи горит голубым пламенем. Кто увидит, должен перекрестить то место и кинуть что-нибудь. А утром приходи и бери клад.

— И мы ночью пойдем?

— Да, ровно в двенадцать.

— А покойники? — Гриць испуганно перекрестился. — Они тоже из гробов ровно в двенадцать выходят… Лучше утром…