Его
Шрифт:
— Кто первый?
Он улыбнулся.
— Я знал, что ты захочешь поиграть, — произнёс он.
— Откуда?
— Потому что ты маленький любопытный котёнок, вот почему, — заявил он, падая на бок рядом со мной.
Его рука опустилась на мою щеку, обхватывая её ладонью. Собственнически.
— Ладно, — произнесла я. — Ты первый.
Его рука лениво погладила мой подбородок.
— Первое, что ты помнишь?
— Самое первое?
— И никаких идиотских воспоминаний о том, как ты покидала утробу матери. Это ложные воспоминания.
— Нет. Я помню… — я закрыла глаза, мысленно возвращаясь обратно.
— И ты нашла?
Я покачала головой.
— Даже и не искала. Там был одуванчик, большой и жёлтый, и я выбрала его вместо клевера. Помнишь, что нам говорили, когда мы были детьми? Тебе нужно было понюхать одуванчик, думая о том, кого ты любишь. И если твой нос окрашивался жёлтым, это означало, что твоя любовь взаимна.
— И о ком ты думала?
— Ни о ком. Странно, правда? Мне никто не нравился. Но мне хотелось, чтобы мои родители любили друг друга.
— И?
— Это не сработало. Я даже не помню, как вернулась домой с пикника. Должно быть, я заблокировала это. Он… Не думаю, что он кого-либо любил. Не знаю, почему моя мама оставалась с ним.
— Уходить трудно. Моя мама тоже не ушла.
Его рука остановилась на моей коже. Я могла сказать, что он вернулся в прошлое, думая об этом.
— Ты ничего не мог сделать, чтобы это остановить.
Его глаза сузились, отыскав мои:
— Откуда ты знаешь?
— Ты ничего не можешь сделать, когда всё так. Они не изменятся. Я думала… Думала, что если перестану просить игрушки, перестану хотеть что-либо, то мой отец станет счастливее. Я думала, что если закроюсь, то не буду его беспокоить. Я не хотела быть обузой. Не хотела его злить. Но это не сработало.
— Дело не в тебе.
— Рассказывай это пятилетнему ребёнку, — ответила я, невесело хмыкая. — Но дело и не в тебе тоже. Ты не мог его остановить.
— Я мог убить его, — заметил он.
Я притихла. В его глазах не было злости, только сожаление.
— Где сейчас твой отец? — спросила я.
— Не знаю, — произнёс он. — Если бы знал, то уже убил бы его. Иногда мне кажется, что это единственный способ предотвратить возвращение тени. Однако я искал его и искал. Но он исчез.
— Мне жаль.
— Я бросил поиски. Может быть, он уже мёртв.
Молчание между нами было столь интимным. Я хотела податься вперёд и поцеловать его, обнять, притянуть к себе и сказать ему, что всё будет в порядке. Но ничего не могло быть в порядке, не с ним. Не со мной.
— Теперь твоя очередь, — прошептала я.
— Что мне сейчас делать? — спросил он.
Он не ждал ответа — это прозвучало скорее воплем в небеса, чем реальным вопрос.
Что мне было ему ответить? Я не знала, каково это — быть убийцей. Не знала, каково это — убивать людей, обладать мрачной потребностью. Я потянулась и взяла его за руку, поднося её к своим губам. Всё это время мои глаза не отрывались от его.
Если я никогда отсюда не выберусь, то могла бы сделать это для него.
— Я хочу, чтобы ты выместил на мне свой гнев, —
ответила я. — И всё остальное.Его отчаяние перевоплотилась в нечто другое. Его глаза бурлили эмоциями — так странно после столь долгого безразличия. В комнате становилось всё светлее с восходом солнца.
— Я не хочу тебя убивать, — произнёс он дрожащим голосом.
— Не надо меня убивать. Приблизься. Причини мне боль. Здесь.
Я подняла запястья. О чём ещё я могла его попросить?
«О том, чего ты действительно хочешь».
У какой-то части меня, давно спрятанной, были желания. Тёмные желания. Они вырвались, когда он связал мои запястья и мучил своим языком. Они стонали от удовольствия, пока его рука шлёпала мою кожу до красноты. Я хотела этого. Хотела его. Хотела стать его.
— Свяжи меня, — произнесла я. — Сделай всё, что тебе нужно. Я хочу этого.
Он взглянул на меня.
— Не хочешь. Не на самом деле. Если бы ты знала, чего желает моя тень…
— Ты не тень, — прошептала я. Он сделал паузу, своими глазами выискивая мои. — Я так долго хотела умереть, — выдавила я хриплым от волнения голосом. — Я не чувствовала ничего, кроме оцепенелой боли. А когда я с тобой… Она исчезает.
— Я тебя покалечу, — он сказал это так тихо, что слова получились почти неслышными.
— Я хочу, чтобы ты меня покалечил.
— Плохо. Я могу оставить следы.
Я вывернула запястья, демонстрируя шрамы, которые у меня были.
— Я уже помечена. Кроме того, — продолжила я, — кто ещё их увидит?
Гейб.
«Я хочу, чтобы ты выместил на мне свой гнев», — сказала она. И тень выскользнула, обнажая чувство, которое я не ощущал всё это время.
Страх.
Её запястья взывали ко мне, дабы я причинил ей боль. Но как я мог причинить ей ещё больше боли, чем до сих пор?
— Зачем тебе это? — осведомился я.
— Здесь я в ловушке.
Она перестала упрашивать меня. Перестала молить. Вместо этого она говорила спокойно и разумно. Предписывая курс процедур для моей болезни.
— Есть какая-нибудь альтернатива? — поинтересовалась она. — Если ты не хочешь меня убивать…
— Я не хочу делать тебе больно.
Это было ложью. Я хотел, чтобы её плоть окрасилась в красный, хотел заставить её кричать. Но в то же время я хотел доставить ей удовольствие. Хотел погрузиться в неё. Хотел разрушить её и собрать воедино.
— Ты опоздал. Мне больше не может быть больно. Не из-за тебя. Не из-за кого-либо.
Я взял рукой её запястья и вытянул их над головой. Её глаза расширились от страха. Правильно, она боялась. Даже я боялся того, что собирался делать.
— Увидим, котёнок, — произнёс я.
Кэт.
Я не могла перестать смотреть на него, пока он доставал верёвку.
— Вытяни руки, — приказал он.
Я вытянула. Я была послушным хорошеньким питомцем, который не прекращал играться, хотя это была уже не игра. Оставшаяся часть моей жизни была здесь, с ним, и я говорила себе, что могла бы этим наслаждаться. Здесь не было никакой необходимости в притворстве. Пока он четырежды оборачивал верёвку вокруг моих запястий, трепет пробегался вверх по моим рукам.