Эгоист

— Без любви?! — Тон сэра Уилоби достаточно выразительно говорил за себя.

— И вот я обнаружила, что любви-то у меня и нет. Должно быть, я вообще не способна любить. Ничего из того, что рассказывают, описывая это чувство, я не испытывала. Я совершила ошибку. Это легко сказать, но — как больно! Поймите меня правильно, я молю о свободе, о том, чтобы не быть больше связанной словом. Освободите меня и, если можете, простите или хоть обещайте, что простите меня со временем. Скажите мне одно доброе слово, и я пойму, что только оттого не могла отдать вам всю любовь, которую вы вправе ожидать от жены, что стою неизмеримо ниже вас. Отпустите меня! Не я, а вы расторгаете наши узы, обнаружив, что у меня нет сердца. Мне все равно, что подумают люди. Я хотела бы доставить вам как можно меньше неприятностей.

Она остановилась: ей показалось, что он собирается что-то сказать.

Он видел, что она ждет, чтобы он заговорил, но в душе его царили смятение и хаос, и ради спасения собственного достоинства он решил обмануть ее ожидания.

Голова его покачивалась, как верхушка пальмы, которая дарует благодатную тень разгоряченному путнику пустыни, на лице блуждала сдержанная улыбка; он вопрошал себя, как, не уронив себя, высказать этой полубезумной молодой женщине в достаточно внушительной форме свой горестный укор. Он не ставил перед собою вопроса — что думать? Главным для него сейчас было — что делать?

Он стиснул обе ее руки в своих, затем раскрыл дверь настежь и, часто-часто мигая, сказал:

— Идемте в лабораторию. Там мы можем говорить без помех. Я полагаю, что это остатки завтрака так неприятно действуют на обоняние. Теперь я понимаю, отчего наши заокеанские кузены вечно «полагают» и говорят при этом в нос. Впрочем, я, вероятно, чрезмерно жестоко с ними обошелся — вы ведь знакомы с моими письмами? Они вечно либо «полагают», либо «считают». Слов нет, поездка в Америку поучительна, но не столь романтична. Не столь романтична, как поездка в Италию, хочу я сказать. Бежимте же от этих остатков лукуллова пира!

Она уклонилась от подставленной руки. Несчастный, видно, он совсем лишился рассудка! Ей было искренне его жаль, но подхвативший ее бурный поток нес ее неудержимо вперед, и она не могла ни остановиться, ни изменить направления.

— Ах, нет, здесь, сию минуту! — сказала она. — Я никуда отсюда не пойду — там пришлось бы начинать все с начала. Отвечайте здесь: намерены вы исполнить мою просьбу? Одно слово! Если же вы найдете в себе силы также и простить меня, это будет верхом человечности. Во всяком случае — отпустите меня!

— Но, право же! — возразил он. — Все эти чашки, хлебные крошки, яичная скорлупа, остатки икры, масло, говядина, бекон! Разве можно? И этот ужасный воздух!

— Хорошо. Я покуда пройдусь с мисс Дейл. А когда я вернусь, мы еще поговорим, да?

— Я всегда к вашим услугам. Да, да, идите гулять с мисс Дейл. Но, дорогая моя! Моя радость! Что же это такое? Ссоры между влюбленными в порядке вещей, я знаю. Но дело в том, что я никогда не ссорюсь. Это моя особенность, И вдруг вы начинаете обсуждать меня с моим кузеном Верноном! Право же, слово есть слово, оно как стальной трос — его нельзя порвать! Здесь какой-то выверт ума! И изо всех людей — избрать в наперсники Вернона. Что за дичь! Моя милая намечтала себе идеального героя, и ее бедный Уилоби не выдержал сравнения с ним. Но, Клара, поймите — невеста есть невеста, и вы принадлежите мне, мне, мне!

— Уилоби, вы упомянули тех… кто разводится. Вы сказали, если они не любят друг друга… Ах, ну скажите, разве не лучше так, чем… потом?

Он воспользовался ее застенчивостью, помешавшей ей назвать вещи своими именами.

— О чем мы с вами говорим? Разумеется, невеста есть невеста, жена — жена, но человек чести чувствует себя связанным после помолвки, как если бы брак его уже свершился. Я не могу вас отпустить. Мы с вами связаны вечными узами. Поймите: связаны! Как можно отпустить жену?

— А если она сбежит?..

Это было сказано так прямолинейно, что ее собеседник не мог больше прикидываться непонимающим. Доведенная им до крайности, Клара впервые явственно представила себе то, о чем до сих пор говорила, не вникая как следует в смысл своих слов; теперь же, прозрев, она в азарте отчаяния выпустила этот могучий снаряд, который неминуемо должен был разбить броню непонимания — подлинного или напускного, защищавшую этого человека.

Но уже в следующую минуту она залилась краской. Неподдельный ужас, который она прочитала на лице сэра Уилоби, передался и ей. Но одновременно в ее душе поднялась и радость — она радовалась тому, что в ней еще не вовсе, оказывается, умер стыд.

— Сбежит? Сбежит? Сбежит? — произнес он скороговоркой и часто-часто заморгал в такт своим словам. — Как? Куда? Что за мысль!..

Он с трудом удержался от того, чтобы не выпалить такое, что навеки разрушило бы его собственное представление о девственном неведении, в коем, по его мнению, пребывали юные представительницы прекрасного пола.

Как могло случиться, что Клара, находясь еще в столь нежном возрасте и воспитанная в строжайших правилах, знала уже о том, что жены сбегают от мужей, и знала это не от него? А она, оказывается, понимала даже и то, что муж вынужден отказаться от погони и от всех своих притязаний на беглянку. И как могла она хоть на минуту представить себя на месте подобной жены? Как только у нее язык повернулся выговорить это слово: «Сбежит»!

Подобно всякому мужчине-эгоисту, Уилоби представлял себе прекрасный пол в виде восковых обитательниц паноптикума. И если бы Клара развила мысль, прорвавшуюся в ее кратком возгласе, этот идеал рассыпался бы в прах.

Отчаяние открыло Кларе глаза на то, что еще минуту назад было для нее далеким и смутным, как льды Заполярья. Ведь если, собравшись с духом и преодолев стыд, она покажет, будто знакома с изнанкой жизни, он наверняка отвернется от столь развращенной особы! Соблазн был велик. И все же Клара удержалась: ей претило подобное унижение женского достоинства — даже перед ним!

Дверь была открыта — а что, если заключить короткое перемирие и выбежать на воздух?

Но беглым взглядом, как бы со стороны, окинув свое положение, она подумала: «Как, оказывается, мучительно расторгать помолвку, предварительный сговор! Каково же приходится бедняжкам, пытающимся выпутаться из брачных уз?»

Выскажи она эту мысль вслух, сэр Уилоби, быть может, убедился бы, что она менее искушена в житейских делах, чем это могло показаться. Он понял бы, что она действовала вслепую, инстинктивно, как зверек, что пытается перегрызть свои цепи; понял бы и то, что это он сам указал ей оружие, за которое она ухватилась.

Повторив про себя сакраментальную для всех женщин и постоянно ими нарушаемую клятву: «Все равно я не буду принадлежать никому», она произнесла вслух:

— Вот и все, что я имела вам сказать. Мне нечего к этому прибавить.

В коридоре послышались шаги. Вошел Вернон. Он извинился и объяснил причину своего появления:

— Доктор Мидлтон оставил здесь книгу — томик Гензиуса^{24}. Да вот она!

— Книгу? — повторил сэр Уилоби. — Ха! Засвидетельствуйте мое почтение доктору Мидлтону и передайте ему, что если бы люди не уносили книг из библиотеки, их бы не пришлось искать в столовой. Он волен поступать, как ему заблагорассудится, конечно, однако порядок есть порядок. Идемте же в лабораторию, Клара! Извольте полюбоваться, господа поклонники человечества, — где бы ни побывал человек, он неизменно оставляет за собою беспорядок! — Сэр Уилоби слегка кивнул то ли Вернону, то ли неубранному столу. — Клара, я вас жду!