Эгоист

— Почему вы так равнодушны к лести, миледи? — спросил де Крей. — Это ведь самое тонкое из искусств. Я назвал бы лесть нравственной скульптурой — тот, кто владеет этим искусством, может придавать своим друзьям любую форму, какая ему понадобится. Мне и самому, хоть я и не очень-то в нем преуспел, довелось однажды заставить своего приятеля вести себя, как Соломон. Я добился этого тем, что постоянно восхвалял его мудрость. Уже после первых доз он стал проявлять благоразумие и с истинно восточной предусмотрительностью заранее взвешивать каждый свой шаг. Как знать, быть может, если бы я продолжил над ним работу дальше, он нанял бы младенца и парочку матерей, чтобы сотворить над ними Соломонов суд.

— Я хотела бы провести с вами день в Лондоне, — сказала леди Калмер, обращаясь к Кларе.

— А как бы он обошелся с царицей Савской?^{59} — спросила полковника миссис Маунтстюарт.

— С ее появлением дальнейший ход игры уже всецело зависел бы от нее самой, — ответил он.

— Если только вам не скучно ходить по магазинам и лавкам в обществе старухи, — не унималась леди Калмер, — и вы не станете над нею смеяться.

— Смеяться над теми, кого мы стрижем! — воскликнул доктор Мидлтон. — Как можно, леди Калмер? Нет, овечка — животное священное.

— Я в этом не совсем уверен, — отозвался Вернон.

— Обоснуйте свои возражения, — потребовал доктор Мидлтон.

— Инстинкт, побуждающий людей смеяться над теми, кого они стригут, заложен в них самой природой.

— Не могу с этим согласиться. Овечки, скорее, вызывают к себе инстинктивную жалость. В особенности, если они блеют, когда их стригут.

— Но вы исходите из того, что дарящие — это овцы, которых стригут. Я протестую, — сказала миссис Маунтстюарт.

— Сударыня, от нас ожидают даров; нас всячески подстрекают к тому, чтобы мы дарили; по милости прекрасного пола, свадебные подарки вошли в обычай. На того, кто не хочет или не может сделать ожидаемое подношение, смотрят с такой же неприязнью, как фермер на овцу со свалявшейся и ободранной шерстью: несчастная тварь только будит в нем воспоминание о соседской собаке, напавшей на его стадо. Даже капитан Бенджамен и тот, как вы видели, не мог противиться этому требованию. Нет, пара, собирающаяся связать себя узами Гименея, — это привилегированные пираты, шантажирующие нас всех; обычай этот достался нам в наследство от эпохи варварства. Но если и сегодня нас ощипывают столь же беспощадно, как в ту отдаленную пору, то я позволю себе все же сказать, что современные пираты больше не смеются над нами и не третируют нас, как прежде. Я полагаю, что мистер Уитфорд имел в виду разбойников более низкого пошиба.

— Позвольте заметить, сэр, что вы забываете комический вид жертвы, — возразил Вернон. — Я взываю к дамам: если бы на приеме у королевы им повстречался ощипанный страус, неужели он не показался бы им смешным, несмотря на то что в их плюмаже красуются перья этой бедной птицы?

— Вы избрали несколько экзотический пример, — сказал доктор Мидлтон, насупившись. — А это, на мой взгляд, — недозволенный прием.

— Отчего же, сэр? Мне кажется, что в данном случае мой пример вполне правомочен.

— Да, но возможен ли такой случай, позвольте вас спросить?

— В жизни? Тысячу раз!

— Увы, это так, — подтвердила миссис Маунтстюарт.

Леди Буш уже проявляла симптомы нетерпения: оборот, который принял разговор, ничуть не приближал ее к цели.

Вернон поднялся и взглянул в окно.

— Вы не видели Кросджея? — спросил он Клару.

— Нет, но я непременно хочу его разыскать, — сказала она и вышла из столовой. Вернон последовал за ней. У обоих был уважительный предлог.

— Как вы думаете, где наш бедный мальчик? — спросила она.

— Не имею ни малейшего представления. Но наденьте шляпу и идемте со мной, если хотите избавиться от этой парочки инквизиторов.

— Ах, мистер Уитфорд, какое унижение!

— Я подозреваю, что для вас оно меньше, чем кой для кого. К тому же дело идет к концу.

Таким образом, к тому времени, как леди Буш и леди Калмер покинули столовую, мисс Мидлтон улетучилась. Ее не видно было поблизости, никто не знал, в какую сторону она направилась, так что нельзя было ни позвать ее, ни послать за ней гонца.

Сэр Уилоби извинился за ее исчезновение.

— Если бы я был доступен ревности, — сказал он, — то ревновал бы к этому мальчишке Кросджею.

— Вы — превосходный человек и великодушнейший из кузенов, — загадочно ответила леди Буш.

Леди Калмер стала изливать свои восторги по поводу необычайного оживления, которое царило за столом.

— Хотя, по правде сказать, я и словечка не поняла изо всего, что тут говорилось! У вас здесь всегда так?

— Да, пожалуй.

— Должно быть, короткие периоды скуки воспринимаются вами, как благодатный отдых.

— Вы совершенно правы. Но только слово «скука» я заменил бы словами «безыскусственность и простота». Всякий раз, что я стоскуюсь по этим качествам, я бросаю якорь подле Летиции Дейл.

— Хм! — произнесла леди Буш и кашлянула. — Зато миссис Маунтстюарт помешана на блеске.

— Я полагаю, миледи, что Летиция Дейл не уступит в блеске ни одной из звезд, которых мы с миссис Маунтстюарт собираем вокруг себя.

— Я имела в виду блеск остроумия, проявляющийся в разговоре.

— О, она не отстанет и по части разговора. Быть может, вы просто не дали ей случая блеснуть.

— Да, да, конечно, бедняжка умна. К тому же она очень похорошела.

— А мне так она сегодня показалась просто красавицей, — сказала леди Калмер.

— У нее день на день не приходится, — заметил сэр Уилоби.

Едва усевшись в карету, дамы погрузились в одну из тех бесед, при которых соприкасаются шляпки собеседниц. Цель их визита была достигнута, и говорили они отнюдь не о свадебных подарках.

Глава тридцать седьмая,

демонстрирующая некоторые ловкие приемы фехтовального искусства, а также необходимость в нем

Эта ужасная женщина, леди Буш, в свое время напророчила, — правда, задним числом, — бегство Констанции Дарэм. Она же, после того как Уилоби отправился в кругосветное путешествие, весьма скептически отозвалась о его якобы глубокой привязанности к Летиции Дейл. Незадачливая соперница миссис Маунтстюарт, претендовавшая на руководство общественным мнением округи, в своей непроходимой вульгарности объявила, будто самая форма его носа говорит о нависшем над ним роке. А теперь, со свойственной ей бестактностью, вынесла ему безапелляционный приговор. Как ни скудны были сведения, коими она располагала, она самым гадким образом толковала все чисто внешние приметы, попадавшиеся ей на глаза. А ее комплименты! Единственное, что она вменила ему в достоинство, это что он великодушный кузен. Велика заслуга — предоставить Вернону Уитфорду кров и пищу! Да и что еще могла она сказать человеку, которого почитала неудачником? Безмозглая, дурно воспитанная женщина, она тем не менее была богата, мастерица на сплетни — они так и разлетались от нее веером, как искры от наковальни! — и, в довершение всего, полностью подчинила своему влиянию леди Калмер. Обе эти дамы, едва покинув гостеприимный стол, отправились разносить зловещие слухи по всему графству. Он уже чувствовал, как из их уст на его свежую рану повеяло морозным дыханием света. Они совсем — ни та, ни другая — не походили на миссис Маунтстюарт, на эту умнейшую женщину, которую так легко обвести вокруг пальца! С тупым упорством, раз напав на след, они уже не позволяли себе сбиться с него, и единственный способ с ними разделаться было опередить их, схватить ожидаемое ими событие за рога и вывернуть его наизнанку, поразив их новым, совершенно непредвиденным оборотом дела.

— Как видите, сударыни, вы заблуждались.

— Да, сэр Уилоби, мы заблуждались и пришли с повинной. Но нам и в голову не приходило такое!

Сэр Уилоби представил себе подобный диалог со своими мучительницами, когда тем наконец откроется истинное положение вещей. Сэр Уилоби был мастер заглядывать вперед.

Все это хорошо, но чтобы перехитрить этих дурочек, надо прежде всего разделаться с фактами, принять самые решительные меры — увы, не в воображении, а в жизни! Тупорылая толпа судит по реальным делам. Воздушные замки, игра в «как будто» не производит на нее впечатления. Искусством фехтовальщика, даже самым виртуозным, ее не возьмешь.