Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

Гайдар полностью сломал систему госрегулирования как цен, так и производства товаров. Предприниматели развернули инициативу, а до того пустые прилавки начали наполняться импортными товарами. Никогда не забуду то непонятное выросшим уже в России молодым людям впечатление, когда приходишь в магазин и можешь все купить…» (Анна Каледина, «Комсомольская правда»).

«Помню, меня пытали в то время журналисты – контролирует ли правительство потребительский рынок для того, чтобы там не завышались цены? – вспоминает Андрей Нечаев. – Например, говорили они, пошли резко вверх цены на стиральные порошки, а вы бы дополнительно закупили где-то крупную партию и выбросили в продажу?»

Но министр отвечал им:

«…Более мы, правительство, стиральные порошки вообще не закупаем, и в этом вся прелесть. Введя свободу внутренней и внешней торговли, свободу закупки и продажи любых товаров без всякой административной привязки, мы внедрили саморегулирующийся рыночный механизм. Сама его суть в том и состоит, что если цены на стиральные порошки вдруг сильно пошли вверх, тут же находятся сотни “экономических муравьев” – торговых фирм, “челноков” и т. п., которые немедленно ради собственной выгоды, а не по плану, начинают закупать эти порошки у нас или за рубежом. И в течение короткого времени ситуация приходит в норму».

Нарочно выделила слова «ради собственной выгоды» – чтобы обратить на них ваше внимание.

Да, в рыночной экономике все ищут свою выгоду. И тут нет ничего плохого (вспомним уже известного вам Адама Смита!), если торговцы при этом никого не обманывают – ни своего поставщика, ни покупателя. Если с поставщиком они честно расплачиваются, а покупателю не подсовывают что-то недоброкачественное.

…Но крупные централизованные закупки на первых порах были – например, правительство закупило много картофеля в Польше.

Почему картофель, а не те же стиральные порошки?

«…Потому что, – объясняет гайдаровский министр Андрей Нечаев, – это не мобильный товар».

То есть картофель либо есть зимой на базах, а если нет – значит, нет. Потому что нельзя было ожидать, что его подвезут быстро. Потому что еще не было настоящей конкуренции: когда один продавец старается опередить другого в доставке на прилавок товара, имеющего спрос, и тут уже он не считается со сложностями транспортировки…

26. Время – бесценная вещь

«…Не мальчики и девочки, а злые волшебники и злые волшебницы сидели за столом! Вот ведь как, оказывается, устроено на свете: человек, который понапрасну теряет время, сам не замечает, как стареет. И злые волшебники разведали об этом, и давай ловить ребят, теряющих время понапрасну. И вот поймали волшебники Петю Зубова, и еще одного мальчика, и еще двух девочек и превратили их в стариков. Состарились бедные дети, и сами этого не заметили – ведь человек, напрасно теряющий время, не замечает, как стареет. А время, потерянное ребятами, забрали волшебники себе. И стали волшебники малыми ребятами, а ребята – старыми стариками.

Как быть?

Что делать?

Да неужели же не вернуть ребятам потерянной молодости?»

И один из ребят-старичков подслушал, что надо сделать, чтобы всем им вернуться в свой возраст.

«Прежде всего – надо было найти всех-всех, кого волшебники состарили, всем собраться – и вместе отправиться к этому домику с огромными часами на стене…»

(Евгений Шварц. Сказка о потерянном времени).

Замечаешь ты время, когда готовишь уроки? Сколько минут пошло на упражнение по русскому языку, на решение задачи, на параграф по истории или географии?..

Есть и такие, кто по минутам вообще счет вести не может – только по часам: «С пяти часов сижу над алгеброй…»

Егор Гайдар с детства привык беречь и рассчитывать время – всегда хотел побольше успеть.

Но в новой должности счет пошел на секунды.

Картинка с натуры – вечером после какого-то совещания в вестибюле стоит Егор Гайдар и быстро заканчивает деловой разговор с двумя или тремя людьми. Сам же в это время, не прекращая разговора, привычно протягивает обе руки назад – и на него натягивают зимнее пальто. Он застегивается, прощается с собеседниками и быстрыми шагами выходит в подъезд к машине – возвращается на свое рабочее место.

Тот, у кого время ежедневно утекает между пальцев и вечером он горестно замечает, что не сделал почти ничего из намеченного утром, увидит эту сценку по-своему.

– Ишь, – скажет, – барин какой! Даже не смотрит назад – есть там кто с его пальто в руках или нет! Привык, чтоб холуи вокруг него суетились…

Так подумает тот, для кого счет времени никогда не шел по минутам. Тем более по секундам. А Гайдару до зарезу нужны были те секунды, которые он выгадывал, протягивая руки назад и не прерывая разговора.

Как он работал в те годы, я знаю от Леонида Гозмана – он был тогда советником вице-премьера. Достаточно будет одной фразы:

– Я приходил к нему в кабинет с докладом в 4 часа ночи, а в 8 утра у него уже было назначено заседание правительства.

Через несколько лет Гайдар будет вспоминать о главной проблеме «адаптации к работе в правительстве, особенно в условиях экстремального кризиса, – это радикальное изменение протяженности времени. Ученый планирует свою работу в размеренности лет, месяцев, недель. Советник измеряет время в часах и днях. Руководитель правительства вынужден оперировать временем в секундах, в лучшем случае в минутах… В течение получаса провести важное совещание, за три минуты успеть связаться с Минфином – дать распоряжение, за две минуты пообедать, еще через одну минуту выскочить из кабинета, чтобы мчаться выступать в Верховный совет – вот это норма, и такая круговерть беспрерывно в течение дня, с раннего утра до поздней ночи».

Нарушено привычное общение с друзьями: «Нельзя же пригласить близкого друга для общения в два тридцать пять ночи, уделив ему семь минут. Так просто не делается».

Круг общения неизбежно сжимается – «до тех, с кем видишься только по делу».

Мама Егора Гайдара Ариадна Павловна рассказывает:

– Когда в правительстве он сутками работал, он ночью нам звонил или даже заезжал. Уже не мог смотреть – глаза стеклянные. Но все-таки заезжал: как у вас дела? А отец ему: еще вы не сделали то, вы еще должны сделать это… Егор только смотрит и повторяет: «Отец, я работаю

18 часов, я не могу больше. Больше не могу».

.. На самом деле он работал больше 18 часов в сутки – просто не хотел пугать маму.

Сам он вспоминал: «Времени не хватает даже на самых близких людей. За весь 1992 год, наверное, всего раза три успел выбраться к родителям, и каждый раз уже под утро и смертельно уставший».

Он был совсем необычный высший чиновник – например, ненавидел то, что на чиновничьем языке носит название «протокол». Это – некие обязательные действия, от которых никакого прямого проку нет. У каждого лица государственного масштаба – свои.

«Когда смотришь по телевизору, как какой-нибудь государственный деятель обходит почетный караул, подписывает бумаги, поднимает бокал шампанского на званом обеде, можно подумать, что работка в общем-то не пыльная. Может быть, оно и так, когда государственная машина работает спокойно и размеренно. А в 1991—

1992 годах, когда столько всего было нужно успеть, становилось безумно жалко каждой потерянной минуты. Всякий раз, когда выяснялось, что надо ехать кого-то встречать, провожать, принимать и всегда в самое неподходящее время – испытывал бессильное бешенство» (Е. Гайдар, 1996).