Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

К началу 70-х, когда идет разговор друзей, уже немало сделано для того, чтобы заставить людей забыть правду страшных начальных месяцев – разгром наших войск, непрерывное отступление и миллионы наших военнопленных.

Попытки наступления были редкими и желанными. Забывая себя, люди шли на смерть, стремясь уменьшить страшные последствия преступного сговора Сталина с Гитлером в 1939 году и его ставшего губительным для миллионов людей доверия весной 1941 года тому, кому не доверял уже никто в мире.

«Приказом о наступлении командующий армией подчинял Щербатову еще одну дивизию… Но Щербатов знал то, что, видимо, не знал еще командующий армией: дивизии этой не было. Она не дошла до фронта. Ее разбомбили в эшелонах, в пути. Единственный полк, успевший выгрузиться и двигавшийся на машинах днем, походной колонной, заметила немецкая авиация, слетелась отовсюду и уже не выпустила живым. На песчаной вязкой дороге Щербатов видел колонну грузовых машин, растянувшуюся на два километра. Они стояли среди бомбовых воронок, сгоревшие, пробитые осколками. Но были и совершенно целые машины. В кузовах вповалку лежали бойцы. Как сидели они тесно, с винтовками между колен, так лежали сейчас, расстрелянные сверху из пулеметов. Молодые, крепкие ребята, во всем новом, с противогазами в холщовых сумках, со скатками через плечо, иные – в касках. Возможно, даже увидели самолеты и смотрели на них снизу: любопытно – немецкие, не видели еще ни разу. И далеко по обе стороны от колонны лежали в поле убитые: кто успел выскочить и бежал и за кем гонялись самолеты.

Вот эту дивизию подчиняли сейчас Щербатову приказом о наступлении».

Одной фразой автор дает представление о грозной стремительности немецкого наступления – командующий армией уже не имеет представления о реальном количестве того, что называли живой силой и техникой.

К середине июля 1941 года – меньше чем за месяц едва начавшейся войны – наша армия потеряла свыше двух миллионов человек, более 3 500 танков, 6 ООО самолетов.

Немцы, по-видимому, не ожидали встречи с нашими в основном немощеными дорогами. Шестого октября выпал первый снег, который, растаяв, превратил эти пыльные дороги в реки грязи. Наша спасительная осенняя распутица вместе с резко возросшим сопротивлением опомнившихся от первого шока людей начали менять ситуацию.

Но в июле 1941-го до этого было еще далеко.

Живой, углубленный интерес к реальной, а не пропагандистской истории Великой Отечественной войны, подлинное ее знание замечали знавшие Егора в разные годы его жизни. Так, однокурсник вспомнит, как летом 1980 года жили они в палатке недалеко от Ржева – «и Егор рассказывал нам о “ржевском котле”, что там происходило».

Конечно, и о «власовцах» – о тех, в основном военнопленных, умиравших с голоду в немецких лагерях почти с самого начала войны, кто согласились вступить в части, воевавшие на стороне немцев, – у него было более объемное представление, чем у его одноклассников.

Много лет спустя об этом явлении так напишет вернувшийся из лагерей Колымы и повидавший там и «власовцев» – рядом с героями Брестской крепости – Семен Виленский: «Чтобы многие тысячи россиян воевали на стороне захватчиков – такого в истории нашей страны не было: ни в совсем давние времена, ни при наполеоновском нашествии, ни в Первую мировую войну – это стало следствием необъявленной войны против собственного народа, которую вели большевики, превращавшие трудолюбивых хозяев и их детей в бесправных рабов, выброшенных из родных мест, из отчих домов» (2000 г.).

– Играли в шахматы, проводили турниры, – вспоминает Виктор Васильев. «Лучше всех играл Заполь, потом Егор, потом я. Заполь по всем известным обстоятельствам поступил в МИСИ – туда евреев принимали. У него родители оба были инженеры-строители…»

Поясним слова «туда евреев принимали».

Вскоре после войны Сталин начал преследование евреев – будто задумав продолжить дело, не завершенное Гитлером. В 1948–1952 годах прошли аресты и расстрелы – расстреляны писатели и поэты, писавшие на языке идиш. Среди них – замечательный детский поэт Лев Квитко. Известный всем детям страны в прекрасных переводах не меньше, чем Маршак или Барто, он в одночасье исчез из библиотек и книжных магазинов – безо всяких объяснений.

В январе 1953 года арестованы известные врачи – в основном евреи. Многие поверили официальной информации о том, что они разными способами умерщвляли своих пациентов. По стране прокатилась паника – наиболее легковерные отказывались лечиться у врачей-евреев.

Один из арестованных врачей (почти все они были людьми пожилыми) умер под пытками. Гибели остальных помешала только смерть Сталина (5 марта 1953 года), который вынашивал мысль публично повесить их на Красной площади. Вскоре после его смерти, в апреле, «дело врачей» официально признали сфабрикованным, оставшихся в живых освободили. В печати сказано о «недозволенных методах следствия», при помощи которых были получены их признания в убийстве пациентов.

.. Это выражение поставило тогда в тупик многих подростков, ничего не знавших о сталинском терроре 30-х годов и о применявшихся с санкции Сталина жесточайших пытках… Они спрашивали друг друга: «Не знаешь, что это такое – “недозволенные методы следствия?”».

Прямые репрессии против евреев прекратились. Но тогда же власть создала препятствия для их поступления в высшие учебные заведения. В сущности, была вновь введена процентная норма, существовавшая в дореволюционной России и отмененная Временным правительством.

Разница, и существенная, состояла в том, что царское правительство, во-первых, никогда не скрывало этих ограничений, а советское правительство всегда их отрицало. Во-вторых, ограничения в дореволюционной России носили конфессиональный, а не расовый характер. Еврей, принявший лютеранство или православие, для власти переставал быть евреем; выкресты, как их называли, получали те права, которых они были лишены, пока оставались иудеями – евреями, исповедующими иудаизм.

Поясним подробней отвратительную черту послевоенного сталинского общества, о которой редко упоминают.

После победы над расистской идеологией нацизма советская власть – в точности следуя стандартам нацизма, против которого только что воевала и одержала победу, – стала считать евреем не только всякого, у кого был евреем один из родителей, но и всех имевших еврейских родственников (например, кого-то одного из четырех бабушек и дедушек). Таким абитуриентам чинили препятствия при поступлении в Московский университет и институты; они, в сущности, вынуждались – ради высшего образования – менять фамилию, национальность в паспорте, а потом еще подвергаться за это насмешкам антисемитов.

Эти негласные ограничения действовали вплоть до прихода Горбачева.

До начала Перестройки было несколько институтов, куда евреев принимали почти без ограничений. К ним и относился Московский строительный, о котором упоминает Виктор Васильев.

«.. Егор в классе был самый зрелый, взрослый человек. Он мог с учителем разговаривать на равных, его переубеждать. Получалось вполне…

Учился на одни пятерки. В гуманитарной сфере он был абсолютный лидер, его аргументация была совсем на другом уровне, чем у остальных, по математике я был сильнее…