Эхо Непрядвы

Было еще светло, в тереме не зажигали свечей, вечерний луч, просачиваясь в слюдяные оконца, озарял простое убранство княжеской гостевой. Навощенный дубовый пол, дубовый стол посередине, деревянные стулья с незатейливой резьбой, лавки у стен, над ними на медных гвоздях развешаны щиты, мечи, саадаки, кинжалы, шкуры медведей, рысей и волков, лосиные и оленьи рога. В красном углу – образ Спаса и Богородицы с ребенком.

В дальнем углу с лавки поднялся пожилой поп, благословил вошедших, певуче заговорил:

– Слыхал я, батюшка боярин, ты князю большой друг, так помоги решить спор наш.

– Зря ты, отче, впутываешь дорогого гостя в это дело, – с досадой сказал Хасан.

– Заговорили – так уж выкладывайте, – отозвался Тупик.

– Да просят мечеть наши мусульмане. Хотя бы за стенами…

– Не мечеть надо ставить, – запричитал поп. – Крестить надо весь народишко, в веру святую обратить.

– Так ты и крести, коли можешь! Тогда речи не будет о мечети.

– Не простое это дело, княже. Люди качаются, время надобно – разуверить их в басурманстве и язычестве поганом.

– Время! Им молиться каждый день надо. Мне тысячник Авдул снова сказал нынче – его люди собираются муллу привезти. Есть в Казани такой, старый доброхот Руси. А коли мечети не поставим, он глянет да и уйдет от нас.

– И бог с ним! Нам единая вера потребна.

– Ты бы, отче, коломенского епископа Герасима поспрошал, – посоветовал Тупик. – Он умеет смотреть далеко. Будет у вас мечеть – новый народ повалит в удел. А уж дело святых отцов – перетягивать их в церковь. Запретом же легко отпугнуть тех, кто нынче не хочет креститься. Да и разнесется – будто мы на Руси к иноверцам нетерпимы, крест на шею силой вешаем. Государь даже язычников силой крестить запрещает.

– Дак ты думаешь, батюшка боярин, епископ Герасим не станет возражать против мечети? – поп смотрел удивленно.

– Я одно знаю: епископ Герасим государевым делом живет.

Священник помолчал, пригласил обоих к вечерне и удалился. Вошел слуга – высоченный сутуловатый молодец в белой рубахе, неслышно ступая босыми ногами, начал зажигать свечи в медных светцах, прибитых к стенам.

– Гаврила, довольно четырех свечей, – сказал Хасан. – Устинье скажи, чтобы позвала княжну Надежду. – Когда слуга удалился, глянул в глаза Тупика: – Не верится, что доживу до покрова, до нашей свадьбы. Очень боюсь за нее, Василий.

– Чего бы?

– Мне донесли: Тохтамыш ищет следы сгинувшей дочери Мамая. Зачем она ему? Хан может украсть человека даже за морями.

– Однако ты прибедняешься, князь, говоря, што в Орде у тебя нет ушей и глаз…

Незаметная дверь в стене, прикрытая медвежьей шкурой, отворилась. В сопровождении сухонькой горбатой старушки вошла бледнолицая девушка в длинном прямом сарафане из простой набойки. Жемчужная нить украшала ее темно-золотистые волосы, заплетенные в две тугие косы. Тупик, видевший девушку в ином наряде, посреди блестящей Мамаевой свиты, сейчас не узнал ее. Обыкновенная боярышня или дочка среднего купца. Но едва очи-миндалины обратились к нему и тут же словно скатились в медвежью полсть, разостланную на полу вместо ковра, вдруг нахлынуло такое, что Васька невольно начал шарить у пояса, ища свой меч: как будто стоит он, полоненный, посреди вражьего стана, и на нем испытывают колдовские чары…

– Княжна Надежда, – ласково заговорил Хасан. – Это мой побратим, московский боярин Василий Тупик. Я хочу, чтобы ты его полюбила, как я. Знай: если что случится со мной, у этого человека ты найдешь защиту.

Тупик поклонился, княжна сказала:

– Тогда, на Дону, я желала добра вам обоим. Если бы Орда и Русь побратались, как побратались вы, сколько других людей стало бы счастливыми.

– Будь это в моей воле, княжна, я бы отдал жизнь, – ответил Тупик.

Хасан вздохнул:

– Однако, пора в церковь.

Девушка шла впереди, опираясь на руку бабки, осторожно и скованно – словно ребенок, недавно научившийся ходить. Возле церковной паперти сидело несколько нищих странников, княжна обошла всех, одаряя медными пулами.

После службы Тупик подошел к попу:

– Батюшка, согрешил я, хочу исповедаться. Душу гнетет.

Поп внимательно глянул, пригласил в исповедальню.

В узкой высокой пристройке Тупик опустился на колени перед попом, стал рассказывать. Батюшка слушал с непроницаемым видом, потом положил руку на обнаженную Васькину голову:

– Немал грех твой, сыне, но грех этот плотский, от слабости он человеческой да от молодости. Покаяние твое есть искупление. Жену не тревожь признанием, а женщину эту удали от дома свово, не то прахом пойдет твоя семейная жизнь и погрязнешь ты во грехе, аки свинья в нечистотах.

– Исполню, батюшка.

– Епитимью же назначаю тебе такую: возьмешь образок, что нынче пришлю тебе, да из Москвы сходи в Троицу, освяти его у Сергия. Потом пришлешь к нам и тем поможешь приобщению здешних язычников к вере православной.

– Исполню, батюшка.

– Аминь. Ступай, сыне, князь поджидает. А к епископу Герасиму я непременно съезжу.

Хасан ждал его в опустевшей церкви. Когда вышли, у ворот острожка услышали отрывистые голоса. Из сумерек возник начальник стражи в сопровождении вооруженного воина.

– Важная весть, князь. Говори, Маметша.

Воин заговорил по-татарски, речь его Тупик понимал.

– Мы, князь, следили за тем мурзой, которого Акхозя-хан послал из Нижнего в Рязань.

– Да.

– Они вернулись обратно, мурза и его воины.

– Почему?

– Мы догнали их и спросили. Мурза сказал, что на всей дороге видел глаза людей, полные ненависти. Даже мальчишки бросали в него камнями, а мужики прямо грозили расправой, не подпускали к колодцам, не хотели продавать мясо и хлеб. Мурза побоялся быть убитым в пути, поэтому пошел обратно.

– Надо было идти той дорогой, што им указана! – с досадой вырвалось у Тупика. – А народ-то, вишь, совсем потерял страх перед Ордой.

– Говорят, будто князь Донской велел устрашать послов? – спросил воин Маметша.

– Сказки, – ответил Тупик – Димитрий сам отправлял нас. Он не велел пускать большого ордынского отряда, штоб беды не вышло. А послу с сотней стражи – даже оказывать честь. Однако, повернули – черт с ними, нам забот меньше.

– Меньше ли, Василий?

– Пошли спать, Хасан. Завтра с зарей – в Коломну.

Утром Хасан проводил его за ворота, обнял.

– Когда-то снова увидимся, Василий?

– В покров, на твоей свадьбе. Помни: я дом буду готовить к твому приезду. Так што – прямо ко мне.