Эхо проклятия

Хаммер потягивал коньяк с олимпийским спокойствием, которое защищало его, как подушки безопасности. По-видимому, даже пьяная ощутила это и целиком сосредоточилась на мне.

– На твоем месте я держалась бы от него подальше. Смерть – заразная штука.

– Ну ты-то пока жива.

– Только снаружи, голубок, только снаружи. Внутри я мертвее, чем лунная пыль. Это сделал он. – В ее голосе появились нотки, похожие на звуки, которые издает ноготь, скребущий по стеклу. – И его проклятая вера. Он хотел уберечь мою душу от дьявола только для того, чтобы забрать ее себе. Думаешь, есть разница? Ни хрена подобного. Он лишил меня сна, забрал силу жизни, отучил смеяться. Он забрал моего ребенка. Погубил мой талант...

Хаммер засмеялся.

– Эта идиотка считала себя певицей. Жаль, ты не слышал ее мяуканья...

Вязкий, бессмысленный разговор окутывал нас, как гиблый туман. И не разговор даже – нескончаемая жалоба. Я не понимал, зачем Хаммер позволил этой пьянице болтать так долго. Может быть, для того, чтобы я тоже почувствовал себя дряхлеющим маразматиком, ведущим пустые беседы с кривыми зеркалами.

Помню, когда мне перевалило за первую сотню, стало трудно воспринимать мир иначе чем сумасшедший дом, населенный опасными клоунами и злобными недоносками. Прошлое – резервуар с бетоном. Ловушка, из которой нет выхода. Если только раз этак в тридцать лет не вырезать себе раковые клетки памяти. Далеко не все способны на такую радикальную операцию.

Когда-то я был молод, слеп и любил полное ничтожество. По-настоящему любил. Но ей не нужна была любовь. Эта дешевка простых кровей мечтала о золотой клетке. Даже сейчас, столетия спустя, я порой испытываю невыносимую горечь при мысли о том, что низкая тварь владела и играла моим сердцем. Все было: стихи, страсть, ревность, дуэли, пролитая кровь, худшая из измен – измена самому себе – ради того, чтобы удержать безмозглую птичку с ярким оперением. Порхающая мишура. И в конце – насмешка, которая обожгла каленым железом и оставила неизгладимый шрам. Я усвоил урок и с тех пор немедленно рвал с женщиной, если не находил в ней хотя бы капли благородства.

...Она продолжала рассказывать о своей загубленной жизни. Вполне возможно, молодой священник попался на известную удочку. Теперь он явно презирал ту, которая поносила и проклинала его.

Запиликал мобильный телефон. Женщина замолкла на полуслове. У нее был такой вид, словно звонок раздался не в баре, а в гробнице фараона.

Хаммер извлек аппарат из внутреннего кармана куртки и поднес к уху. Через несколько секунд передал его мне:

– Это тебя.

На дисплее вместо цифр было странное сочетание вертикальных и горизонтальных черточек, отдаленно напоминавшее схему лабиринта.

Я сразу узнал голос Дырки. Он звучал одновременно капризно и нагло.

– Папочка велел передать, чтобы ты поторопился. Ему нужны двое к завтрашнему вечеру.

– Я хочу поговорить с ним самим.

– Не получится. Он занят. У него клиент.

– Тогда пусть найдет время сообщить мне насчет приманки.

Дырка издевательски захихикала.

– Не дуй в пылесос, дедуля. У нас с тобой свидание. Сегодня в полдень. Знаешь старый аэродром на юго-востоке? Там все и получишь. Не опаздывай, а то папочка найдет кого-нибудь другого.

Вместо сигнала отбоя раздался оглушительный треск. Затем – тишина.

Я отдал аппарат Хаммеру. У меня не было версий относительно того, что могло связывать священника и сцейрава. А если ничего? Тогда так: Хаммер продолжал высматривать рыбку в мутной воде. И поскольку водоем был размером с медный тазик, я не сомневался, что рано или поздно он схватит ее за жабры.

Значит, еще двое. Черт возьми, я дороговато платил за свою последнюю земную привязанность. Стоила ли она того? Не знаю. Скорее всего нет. Но колесо уже завертелось, и я должен был выдержать эту жестокую гонку, единственной целью которой в любые времена оставалось выживание.

Мы прикончили бутылку. Хаммер выпил большую часть, но выглядел совершенно трезвым. Мое настроение лишь слегка улучшилось. Пока я глядел на вуали сигаретного дыма, мне открылся перекресток – спонтанно, как это обычно и случалось. Один из вариантов ближайшего будущего был таким: женщина доставала из кармана пальто пистолет и всаживала всю обойму Хаммеру в голову. Вероятность такого маргинального смещения была невелика, а до точки разделения оставалось около двух минут. Поэтому несколько секунд я любовался картиной, сотканной изохронами: Хаммер, мертвый и обезображенный до полной неузнаваемости, утративший самоуверенность, превращенный просто в кусок окрещенного мяса, обездвиженный и никчемный...

Но он был нужен мне живым. Поэтому я окончательно закрыл вероятность, для чего мне пришлось второй раз за все мое существование ударить женщину. Я взял пустую коньячную бутылку и нанес удар по возможности аккуратно.

Она не успела даже пикнуть и тихо уплыла под стол. В бессознательном состоянии ее лицо сделалось почти красивым. Кстати, бутылка осталась цела.

Бармен ничего не сказал. Переглянувшись с Хаммером, он только едва заметно кивнул. Я понял, что за нами уберут. Это мне понравилось. Если все закончится для меня неплохо, у хозяина «Года обезьяны» станет одним клиентом больше.

* * *

Погода не улучшилась. С неба по-прежнему сыпалась мерзкая водяная крошка, но теперь этот душ оказался как нельзя кстати – у меня глаза слипались от усталости.

– Надо бы поспать, – заметил я без особой надежды на то, что железный священник отнесется к данной физиологической потребности с пониманием. Однако он был из тех, кто умеет правильно распределять силы.

– Есть подходящее место, – сказал Хаммер. – Сколько у нас времени?

– Примерно до одиннадцати. К полудню я приглашен в Чистилище.

Уже не помню, где и от кого я слышал это название байкерского притона. Вряд ли оно было широко распространено. Его двусмысленность вполне соответствовала противоестественности союза церковника и Возвращенного.

С Хаммером было приятно иметь дело хотя бы потому, что не требовалось ничего разжевывать. Он развернул внедорожник, и в светлеющей мгле мы срезали угол ночи и утра и оказались на улице Четырех аббатов.

* * *

Несмотря на ранний час, хозяйка маленькой гостиницы нисколько не удивилась нашему появлению. Эта женщина, обладавшая в высшей степени строгими манерами, благородной осанкой и одухотворенным лицом, производила впечатление какой-нибудь герцогини, по недоразумению родившейся лет на двести позже своего времени. Но поскольку мы жили в вывихнутый век, то такими же являлись и человеческие типы. Чуть позже Хаммер сообщил мне, что когда-то она была распорядительницей борделя, основными клиентами которого считались шоферы-транзитники. Правда, говорил он об этом не ради злословия. По его словам, она получила свое и раскаялась. Закончил он тем, что сейчас без колебаний доверил бы ей женский монастырь. Надо полагать, это означало, что на несколько часов мы можем доверить ей и свои драгоценные жизни.

Гостиница оказалась очень приличным заведением со здоровым мещанским душком и с почти домашней кухней. Но до кухни дело дошло не сразу. Вначале нам были предложены отличные тихие номера с окнами, выходящими во внутренний дворик. Тут радовал глаз небольшой декоративный сад: мостик через несуществующий ручей, каменные чаши, гномы, дорожки из желтого кирпича... Старая мертвая сказка.

В холле я не заметил ничего похожего на стойку портье, как, впрочем, и самого портье. Хозяйка занималась нами лично, из чего я сделал вывод, что Хаммер повсюду имел своих людей. У себя в номере я нашел все необходимое для того, чтобы с комфортом провести несколько часов. Принял душ и рухнул на кровать. Гипносинтезатор не самой дешевой модели выдавал до десяти тысяч вариантов. Обычно я избегал пользоваться этой штукой, однако сегодня мне не нужны были любые сновидениия, даже естественные. Поэтому я включил «убийцу снов», поставил электронный будильник на половину одиннадцатого и уплыл в темноту.