Эхо (Сборник фантастических рассказов)

Вошел врач, старик в круглых очках. Остановился у порога, прикрыв дверь. Ребенок кричал.

— Спеленайте его, — сказал он сестре.

— Да… — ответила та коротко.

Елена Андреевна приподнялась на локте.

— Вам нельзя, — сказал врач, укладывая ее в подушки.

— Сергей Петрович… — сказала Елена Андреевна, косясь на сестру, пеленавшую на столе ребенка.

— Что — Сергей Петрович? — спросил старик.

Ребенок кричал неустанно, пронзительно.

— Это у меня — третий… — Елена Андреевна хотела сказать, что ни один из прежних ребят так не кричал.

Сергей Петрович все заметил с порога. Не только крик. Успокаивая роженицу, он украдкой поглядывал на стол, где трудилась сестра. На то он был врач — и уже старик, — чтобы не показывать роженице своего удивления. Сестра тоже взяла себя в руки, перестала призывать бога. Но сестра ничего не могла поделать. Тугую крепкую марлю, которой она пеленала тельце, ребенок продирал ногами, локтями, как промокательную бумагу.

Ему дали имя — Гигант. Елена Андреевна дала, мать. Мальчик встал на ноги на пятый день, когда еще не был зарегистрирован в загсе. А когда пошли регистрировать — попеременно несли мальчишку то мать, то отец, — Елена Андреевна предложила мужу:

— Назовем сына — Гигант.

— Гига… — пробормотал тот, обдумывая, пойдет или нет.

— Гига, — согласилась Елена Андреевна.

— Сорванец не хуже пушкинского Гвидона, — сказал отец, поглядывая на сына сбоку.

Жена рассмеялась:

— У Пушкина очень хорошо сказано:

Сын на ножки поднялся,В дно головкой уперся…

Елена Андреевна остановилась — забыла.

Вспомнил отец, Дмитрий Юрьевич:

Вышиб дно и вышел вон.

Так и зарегистрировали родители Гигу: с шутками и с улыбкой.

На шестом месяце, однако, никто из них не смеялся.

— Мама и папа, — объявил Гигант, подросший за это время и носивший обувь тридцать второго размера, — мне нужен велосипед.

Ему купили велосипед. К вечеру машина была ра* вобрана по винтикам — уже изрядно потрепанная, Гига гонял ее целый день. Теперь, сидя над рамой, над колесами, гайками и педалями, Гига что-то раздумывал, менял колеса местами, пробовал подкачивать шины и наконец все с грохотом бросил:

— Плохо!

Проходивший мимо отец спросил:

— Что плохо?

— Плохая машина, — пояснил Гига.

Отец не без улыбки сказал:

— Изобрети новую.

— Изобрету, — буркнул Гига.

Каждый вечер у отца с сыном проходил час собеседования — больше Дмитрий Юрьевич уделить мальчишке не мог: страда, и ему, агроному совхоза, работы было невпроворот.

— Что такое дервиш, гиперпространство, бионика? Что значит эксцентриситет, где он бывает? — спрашивал Гига. — Кто такие сатрапы? Стомахион?

Отец разъяснял, растолковывал, нередко пасовал — Гига находил слова позаковыристей, — стягивал с полки энциклопедические словари, вместе с сыном они шарили по страницам, читали, а если не находили слова, ругали составителей.

Например, стомахион.

— Гигантская бабочка? — спрашивал сын.

— То — махаон.

— Сто бабочек?

— Нет.

Рылись в книгах, в журналах, пока отец не вспоминал что-то из далекого детства:

— Игра такая, древняя. Берется квадрат картона, разрезается на ряд треугольничков, потом из них складывают фигурки птиц и зверей.

— Стомахион? — спрашивал Гига.

— Стомахион… — Отец думал до боли в голове — как бы не соврать сыну.

— Ладно, запомним, — соглашался Гига.

Переходил к следующему:

— Каким бывает лал — красным или зеленым?

О том, что лал — драгоценный камень, отец знал. Каких бывает цветов — не знал. Слова в энциклопедий не было.

— Подумать только! — Гига ударял ладонью о стол,

Стол гудел, жильцы нижнего этажа поднимали к потолку головы.

Велосипед Гига усовершенствовал. Принес измятый листок, положил перед отцом:

— Вот.

На листке вкривь и вкось сделан чертеж диковинной велосипедной зубчатки, похожей на дыню.

— Эллиптическая зубчатка, — водил по чертежу пальцем Гига, — позволит быстрее проходить мертвые точки. Ну… когда нога движется параллельно поверхности земли, не дает движению стимула. Эллипс, по моим расчетам, позволит работать энергичнее на двенадцать-пятнадцать процентов.

Отец недоуменно смотрел на чертеж.

— Экономия силы и быстрота движения, — заверил его Гигант.

— Такого не бывает, — сказал отец, имея в виду эллиптическую зубчатку.

— Будет, — заверил сын.

— Не поедет!

— Поедет!

Гига пошел с чертежом в механическую мастерскую. Там его проект высмеяли, а самого выставили за дверь.

В девятимесячном возрасте Гига весил двадцать шесть килограммов, достигал роста десятилетнего мальчика. К этому времени он перечитал учебники за четыре класса и множество из отцовских журналов. Читал он довольно странно: перелистнет — глянет, перелистнет. При этом запоминал все: текст, рисунки, формат страницы, шрифт и знаки препинания все до единого.

Первого сентября отец повел его в школу — в пятый класс.

Директор, новый в поселке товарищ, только что принявший школу, глядя на высокого — вровень с отцом, — худого мальчишку и на метрику, в которой значилось, что Гиге от роду девять месяцев, спросил, постучав по метрике ногтем:

— Здесь что — ошибка?

Дмитрию Юрьевичу стоило немалого труда доказать, что Гиге десятый месяц, но вот он такой — особенный. Перечитал учебники, гору книг и журналов, решает задачи и вообще мальчишка развитый.

— Ему бы систематическое обучение, — попросил Дмитрий Юрьевич.

— Семью семь, сколько будет? — спросил у Гиганта директор.

— Сорок девять, — ответил Гига. — Только смотря — чего.

— Как — чего? — не понял директор.

— Сорок девять орехов, или гвоздей, или железнодорожных вагонов. Абстрактных чисел не признаю.

— Гм… — сказал директор.

— Всегда он такой, — пояснил отец. — Или знает много, или не признает ничего.

Директор опять побарабанил ногтем по метрике Гиги, сказал: