Эхо во тьме

— Ее зовут Дидима.

Марк взял девушку за плечи и отстранил от себя, слегка улыбнувшись Антигону. Явно озадаченная, девушка посмотрела сначала на него, потом перевела взгляд на своего хозяина. Антигон пожал плечами.

— Судя по всему, он тебя не хочет, Диди, — сказал он и разочарованно махнул на Марка рукой.

Марк резко поставил свой кубок на стол.

— Спасибо тебе за заботу, Антигон…

— Однако… — повысив голос и покачав головой, сказал Антигон. — Я тебя не понимаю, Марк. Женщинами ты не интересуешься. Зрелища тебе тоже неинтересны. Что с тобой произошло в Ефесе?

— Ты этого все равно не поймешь.

— А может и пойму.

Марк одарил его сардонической улыбкой.

— Я бы не хотел делиться своей личной жизнью с таким известным человеком.

Антигон прищурил глаза.

— Все эти дни у тебя что ни слово, то просто ядовитый укус, — тихо сказал он. — Чем я-то тебя обидел, что ты так со мной разговариваешь?

Марк покачал головой.

— Дело не в тебе, Антигон. А во всем этом…

— В чем именно? — ничего не понимая, спросил Антигон.

— В жизни. В этой проклятой жизни! — Те чувственные наслаждения, которыми Марк когда-то упивался, теперь были подобны пыли на его зубах. Когда Хадасса погибла, вместе с ней что-то умерло и в нем самом. Как он мог объяснить свою боль, все эти произошедшие в нем перемены такому человеку, как Антигон, по-прежнему поглощенному и просто одержимому плотскими наслаждениями?

Как он мог объяснить, что для него все потеряло смысл, после того как на арене в Ефесе погибла обыкновенная рабыня?

— Извини, — сказал Марк, поднимаясь, чтобы уйти, — но в эти дни из меня плохой собеседник.

В течение следующего месяца он получил еще несколько приглашений, но отклонял их, решив погрузиться в свои дела. Но и там он не находил покоя. Как бы усердно он ни пытался работать, боль не оставляла его. В конце концов, Марк пришел к выводу, что ему надо избавиться от прошлого, от Рима… от всего.

Он продал свою каменоломню и все договоры на строительство — все это давало ему немалую прибыль, хотя он и не испытывал никакой гордости и удовлетворения от этих доходов. Потом он встретился с управляющими складов семьи Валериана, стоявших на Тибре, и сообщил о своих дальнейших намерениях. Один из этих людей, Секст, долгие годы верой и правдой служил интересам Валериана. Марк доверил ему должность главного управляющего всеми владениями Валерианов в Риме с весьма высоким процентом от всех доходов.

Секст был поражен услышанным.

— Ты никогда не был таким щедрым, мой господин, — в его голосе явно звучал оттенок недоверия.

— Деньгами ты можешь распоряжаться так, как сочтешь нужным, не отвечая за них передо мной.

— Я говорю не о деньгах, — растерянно сказал Секст. — Я говорю о своем назначении. Если я понимаю правильно, ты передаешь мне бразды правления всеми твоими делами в Риме.

— Совершенно верно.

— Может быть, ты забыл, что когда-то я был рабом твоего отца?

— Нет.

Секст прищурился и посмотрел на Марка оценивающим взглядом. Он прекрасно знал Децима, известно ему было и то, что Марк в свое время доставлял отцу немало хлопот. Марк — молодой человек с амбициями и горячей кровью. Не иначе, он и сейчас затеял какую-то авантюру.

— Разве ты не стремился владеть делом твоего отца как своим собственным?

Губы Марка скривились в холодной усмешке.

— Я вижу, ты вызываешь меня на откровенность.

— А разве ты сам не стремился к этому? Поэтому и я поступаю так, чтобы ты не говорил, что я льщу тебе.

Марк сжал губы, но сдержался. Он заставил себя вспомнить, что этот человек всегда был верным другом его отца.

— Мы помирились с отцом в Ефесе.

Молчание Секста красноречиво говорило о том, что он не верит.

Марк посмотрел Сексту в глаза и выдержал его пристальный взгляд.

— В моих жилах течет кровь моего отца, Секст, — спокойно сказал он. — Мое предложение — это не признак легкомыслия, и оно ничем тебе не угрожает. Я принял такое решение после нескольких недель раздумий. Ты семнадцать лет прекрасно работал со всем грузом, который поступал на наши склады. Ты поименно знаешь всех людей, которые разгружают наши корабли и отвечают за хранение грузов. Ты знаешь, кому из торговцев можно верить, а кому нельзя. И ты всегда подробно отчитывался за все сделки. Кому же мне все это доверить, как не тебе?

Марк протянул ему пергамент. Секст даже не пошевелился, чтобы взять его.

— Ты волен принять или отклонить мое предложение, дело твое, — сказал ему Марк, — но знай: я продаю все свое имущество в Риме. Единственная причина, по которой я еще не продал корабли и склады, состоит в том, что мой отец посвятил им большую часть жизни. Он создал все это своими потом и кровью. Не моими. И я доверяю все это тебе, потому что ты сможешь этим умело распорядиться, а главное потому, что ты был другом моего отца. Если ты откажешься, я продам и это. Можешь в этом не сомневаться, Секст.

Секст рассмеялся.

— Даже если ты говоришь серьезно, продать тебе все равно не удастся. Рим борется за выживание. И сейчас просто ни у кого нет таких денег, чтобы купить все твои склады и корабли.

— Я понимаю, — сказал Марк. — Но я не против того, чтобы распродать и корабли, и склады поодиночке.

Секст понял, что Марк говорит совершенно серьезно, и был удивлен такой идеей. Как этот молодой человек мог быть сыном Децима?

— На тебя работает свыше пятисот человек! Большинство из них — свободные люди. Ты подумал о том, что будет с ними и с их семьями?

— Но ты их знаешь лучше, чем я.

— Если ты все продашь сейчас, то по частям это будет стоить гораздо дешевле, — сказал Секст, апеллируя к хорошо известной любви Марка к деньгам. — Не думаю, что ты пойдешь на это.

— Пойду, можешь не сомневаться. — Марк положил пергамент на стол перед Секстом.

Секст долго смотрел на Марка изучающим взглядом, обеспокоенный выражением лица молодого человека, который всем своим видом говорил, что его решение окончательное. Было видно, что Марк не блефовал.

— Но зачем ты это затеял?

— Потому что я хочу, чтобы меня больше ничто не удерживало в Риме.

— И ради этого ты готов зайти так далеко? Если то, что ты говоришь, правда, и если ты помирился с отцом, зачем тебе разрушать все то, что твой отец создавал всю жизнь?

— Я вовсе не стремлюсь к этому, — откровенно ответил Марк, — но скажу тебе так, Секст. В самом конце своей жизни отец понял, что все это не более чем суета, и я его теперь понимаю. — Он кивнул в сторону пергамента. — Ну так что ты решил?