Эхо войны (Рассказы)

– Вань…

– Петр Федорович, ничего не мог сделать, единственное, я их еще не зарегистрировал, ждал вас, командир, что скажешь.

– Ваня…

– Командир, если прикажешь, я готов.

– Нет, Ваня. Эта гнида сама сделает. Иди, будь у себя.

Он опять позвонил, еще кричал в трубку. Потом зашел довольно молодой мужчина, я его часто видел, он назывался замом отца. Неожиданно мой отец начал говорить с ним такими словами, каких я от него ни разу не слышал. Бывало, мы с мальчишками игрались, кто какие матерные слова знает, но из уст моего отца… Я от удивления раскрыл рот.

Когда отец на минуту замолчал, тот тип говорит:

– Я не позволю воровать государственное зерно разным всяким.

Отец побагровел от гнева. Мне казалось, он сейчас его задушит, бросится на него и разорвет голыми руками. Но он сдержался, и я услышал:

– Ты гнида. Ты живешь только потому, что их мужья грудью заслоняли тебя, что их мужья погибли, чтобы спасти тебя, гниду. А ты, ты же знаешь, что их дети помрут, если они эту горсть зерна не унесут.

– Это воровство, а за воровство надо в тюрьму сажать.

– Ты – гнида.

После тех слов, которые папа говорил до этого, называть его гнидой – это звучало почти ласково.

– Сегодня же заберешь все бумаги.

– Я не могу этого сделать.

– Если ты этого не сделаешь, ты не доживешь до утра.

Папа сказал это таким твердым и мощным голосом, что у меня по спине пробежали мурашки. Зам повернулся и ушел.

Отец взял трубку и снова набрал чей-то номер.

– Оставайся. Сколько нужно, столько и оставайся на месте.

Отец занялся делами. Приходили люди с бумагами, он читал, иногда подписывал, иногда делал замечания. Часто звонил телефон, он отвечал.

Потом отец вспомнил обо мне. Я сидел в углу, сжавшись от испуга. Он взял меня за руку:

– Ты ничего не слышал.

– Нет, не слышал.

Я был сильно напуган.

– Пойдем домой.

Мы только вышли за проходную, а там опять те же женщины, сбившиеся в стайку, смотрят на отца. Отец только перешагнул порог, как они опять упали на колени. У отца задергалась щека.

– Встаньте, прошу вас, встаньте. Все, что от меня зависит, я сделаю. Встаньте и идите домой.

Они нехотя поднялись и плотно прижались друг к другу. Отец быстро пошел вперед, тащил меня за руку. Я обернулся, а женщины все так же стояли, сбившись в кучку.

Мы пришли домой. Мать, увидев отца, чуть не выронила из рук вязание.

– Петь, что случилось?

– Ничего.

Отец полез в шкаф, открыл дверку, ключ от которой был только у него, достал пистолет, обойму, патроны. Затем сел, разобрал пистолет, протер, смазал. В обойму вставил патроны – они всегда отдельно у него лежали. Я ожидал, что он сейчас наденет кобуру как всегда, но в этот раз он этого не сделал. Взял пистолет, засунул за пояс, прикрыл свитером, набросил куртку…

– Ты вернешься? – спросила испуганная мать.

– Обязательно.

Прошло много времени, я не спал. Наконец, я услышал звуки – отец пришел. Мама тоже сидела на кухне, вязала носки; горела керосиновая лампа, чуть притушенная.

– Уладил?

– Да. Все уладил.

Я вышел и спросил:

– Пап, он доживет до утра?

Отец посмотрел на меня и улыбнулся.

– Конечно, я ему просто мозги вправил. Они у него немножко пошатнулись, а я ему вправил. Иди спать, не волнуйся.

Мне это событие врезалось в память. Потом на следующий день один из охранников, который любил купаться в Кубани, вдруг утонул, зацепился за корягу и не смог выплыть.

…Прошли годы, и как-то раз я случайно встретил одного человека, который напомнил мне об этой истории.

В те страшные годы, 46–47-е, люди голодали, есть было совсем нечего. С войны из мужчин почти никто не вернулся. Остались одни женщины и дети. Работали они тогда на спиртзаводе. Лопатили зерно, чтобы оно не горело Это была самая тяжелая, пыльная и грязная работа. После работы иногда охранники проверяли, чтобы женщины не воровали зерно. И вот однажды в отсутствие моего отца его заместитель, считавший себя начальником, решил проверить, не прячут ли женщины зерно в рейтузах и лифчиках. Все охранники отказались от такой проверки, но один все-таки согласился – вызвался, чтобы «протрусить». Это было позорище: заставляли женщин раздеться до нижнего белья, проверяли, нет ли зерна. Охранник выискивал у них спрятанные зерна. У восьми женщин нашел по горсти пшеницы, были составлены документы, потом вызван следователь.

Следователь пытался уговорить заместителя, но без толку. Были составлены акты, протоколы и переданы куда надо. Следователь, пока не приехал мой отец, не решился пускать дело в ход. Каким образом отец заставил этого типа забрать все бумаги лично у следователя, разорвать и сжечь? Я не знаю. Я предполагаю, что отец просто очень доходчиво объяснил. Не знаю, хорошим ли пловцом был тот охранник или плохим…

Я часто вспоминал этих женщинах, просящих отца защитить их… Им грозила статья, им грозила тюрьма. И они знали, что их дети, если не умрут с голоду, то попадут в детдом или будут беспризорниками или бандитами. И они, как могли, защищали их. Я часто встречал этих женщин, они даже кланялись мне, помнили, что я был при том разговоре, как бы своим присутствием поддерживал их, когда отец поднимал их с колен. Он практически спас их всех: и женщин, и детей от мора, который впоследствии назовут голодомором, и сам едва не стал жертвой тех обстоятельств.

Генка

В 70-е годы я почти пять лет безвыездно работал в индийских джунглях на монтаже гидротурбинного оборудования. По возвращени мне был предоставлен длинный отпуск. Я решил часть его провести на родине, на Кубани.

В то время чтобы купить машину «Волгу», нужно было стоять в длинной очереди. Правда, чаще в бесконечной. Машину можно было либо купить, что считалось почти невозможным, либо получить. Продавали машину, особенно «Волгу», героям соцтруда, спортсменам и еще тем, кто работал за границей. То есть у них была возможность за те инвалютные рубли, которые они заработали за границей, купить машину здесь, на родине. Свою «Волгу» я приобрел так же – за инвалютные рубли. А иметь в те годы «Волгу» – все равно, что сегодня летать на личном вертолете.

…Вот на «Волге» я и поехал на Кубань. Захотелось порыбачить именно на Кубани, вспомнить, как в детстве с одной удочкой ходил на сомов. Сейчас, конечно, хотелось поймать сома покрупнее на закидные…

Я приехал на знакомые места. Для машины там оказалась неплохая стоянка, подъезд также был ровный. Я остановился, расположился и пошел ставить сомятницы. Вообще, сома можно ловить или на лягушку, или на живца. У меня было и то и другое. Я поставил пару на лягушек, пару на живцов.

Вдруг слышу звук мотора – кто-то подъезжает. Я посмотрел и увидел, как к моей машине подъехал запорожец. Из машины вышел крупный мужчина, лица я его как-то не рассмотрел. Но что-то в нем мне показалось знакомым. Он посмотрел в мою сторону, увидел меня, приветственно махнул рукой и крикнул:

– Я вверх по течению пойду!

Вверх так вверх, а я внизу.

Я расставил сомятницы и решил побросать спиннинг. После первого заброса блесна зацепилась за корягу. Мне пришлось оборвать, но настроение пропало, поскольку блесна была сделана из серебряной ложки. Мне было очень жалко ее, поэтому я решил развести костер и просто посидеть перед ним, помечтать. Но не удалось мне посидеть и помечтать. Только я развел костер и поставил котелок, как подошел мужчина.

– Приветствую вас.