Эхо
Шрифт:
– Нашего дома?
– Да.
– В саду?
– Да.
Бэзил покачал головой:
– Не понимаю.
– Когда вы видели плиту в последний раз, она была в шкафу?
– Да.
– Давно ли она появилась у вашего отца? Не знаете?
– Не думаю, что очень давно. Кажется, я не видел ее до того, как пошел в колледж. Он привез плиту незадолго до своей смерти, года за два-три.
– Бэзил, у вас есть идеи насчет того, как она могла оказаться в саду?
– Вероятно, из-за меня.
– То есть?
– После ухода из дома я почти не виделся с отцом. Иногда я бывал у него, но, похоже,
– Вас не интересовала плита?
– Наверное, я вообще о ней не вспомнил. Мне хотелось побыстрее все продать.
Алекс допил напиток и поставил стакан на стол.
– Превосходно.
– Хотите еще?
– Нет, спасибо. – Алекс на мгновение закрыл глаза. – Бэзил, мы не можем найти никаких сведений об экспедициях вашего отца – о том, куда он летал, что делал. Где-то он упоминал, что отметил множество мест как пустые – для тех, кто решит продолжить его дело. Но самой этой информации нигде нет. Он не вел дневника? Нет ли чего-нибудь, что поможет нам больше узнать о его деятельности?
– Конечно. Отец хранил журналы всех своих полетов. Насколько мне известно, туда заносились все подробности: куда он летал, что видел. Фотографии, карты, распечатки – все, что угодно.
– Отлично, – сказал Алекс. – Не позволите взглянуть?
– У меня их нет.
– А у кого они?
– У его друга. Хью Коновера.
– Как они оказались у Коновера?
– Я отдал.
– Зачем?
– Он задал мне этот же вопрос. Я решил, что они не представляют никакой ценности, по крайней мере для меня.
– Когда это было, Бэзил?
– Сразу после смерти отца.
– Ясно. Вы, наверное, не знаете, как найти этого Коновера?
– Не знаю. Я не видел его уже двадцать лет.
– Понятно. Наверное, его несложно разыскать.
– Как знать. Я слышал, что он живет на другой планете.
– Проверим. Спасибо.
Бэзил наморщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.
– Кажется, я слышал, что он живет совсем один.
– Совсем один?
– Совершенно. Один на своей собственной планете, – рассмеялся он. – Он никогда не отличался общительностью, как и мой папаша.
И это сказал человек, живущий на вершине горы без коммуникатора.
Глава 5
Бог, видимо, любит археологов, раз он даровал нам такую богатую историю и несколько сотен планет с множеством заброшенных храмов, затерянных городов, военных трофеев и мест, о существовании которых мы успели забыть. В естественных науках осталось мало новых объектов для исследования, а сфера интересов археологов расширяется с приходом очередного поколения.
Тор Маликовский. Выступление перед членами
Всемирной археологической ассоциации по случаю ее переезда
из Барристер-холла в комплекс Университета Корчного (1402 год)
Хью Коновер, как и Таттл, был антропологом, и карьеры их были в чем-то схожи. Он тоже искал следы разумной жизни во Вселенной, но прежде
всего его интересовали места, где высаживались и жили люди, – отдаленные форпосты, города, погребенные в джунглях или в песчаных пустынях, базы, основанные и внезапно брошенные на заре межзвездной эпохи. Если бы он наткнулся на нечто совершенно новое – что ж, хорошо, даже превосходно. Но он прекрасно знал, какова вероятность этого события. И ему хватало ума делать вид, что он не воспринимает эту возможность всерьез.Как и Таттл, он был пилотом. Как и Таттл, он обычно путешествовал один.
Более того, Коновер добился некоторых успехов. Главным его достижением стало открытие неизвестной прежде космической станции двадцать седьмого века на краю Дамы-под-Вуалью. Это случилось в 1402 году. Он работал в этом направлении еще семнадцать лет и внес существенный вклад в историческую науку, но больше не обнаружил ничего столь же впечатляющего и в 1419 году вышел на пенсию. Три года спустя он объявил, что уходит, – и действительно ушел. Возможно, кто-то знал, где его искать, но в открытых базах такие сведения отсутствовали.
Мы продолжали собирать информацию о Таттле и попросили Джейкоба выяснить, к кому могли попасть его бумаги. Искину потребовалось всего несколько секунд на ответ:
– У меня нет таких сведений, Алекс.
– Что ж, – заметил Алекс, – я бы удивился, если бы мы что-нибудь нашли.
– Видимо, его не считали достаточно крупной фигурой, и никто им не заинтересовался, – добавил Джейкоб.
Никто не написал биографию Таттла, никто не удостоил его серьезной награды. Из интервью вырисовывался образ ограниченного чудака, «специалиста» наподобие охотников за привидениями, поклонников Нострадамуса и тех, кто мог различить облик Бога в Андреановом облаке. В прессе о нем почти не упоминалось. Имелись сообщения о его смерти и свадьбе, а также заметка о том, как он спас тонущего ребенка из реки Мелони во время летнего фестиваля. В общем, о Таттле не было известно почти ничего, если не считать его острого интереса к поискам инопланетной жизни.
Некоторые из коллег Таттла были еще живы. Мы встретились с кем смогли – с Уилсоном Брайсом из «Юнион рисерч», Джеем Пакстоном из Университета Йорка, Сарой Инагрой из Института Квеллинга и Лизой Кассаветес, которая давно ушла в политику и стала депутатом Законодательного собрания.
Некоторые из них бывали в риндервудском доме, но, само собой, это было очень давно. Никто не помнил о шкафе, а тем более о его содержимом.
– Собственно говоря, – сказала Кассаветес, которая, несмотря на свои сто шестьдесят лет, с улыбкой намекнула, что ее интерес к Таттлу ограничивался спальней, – я даже не помню, чтобы хоть раз входила в его кабинет.
Никто не был в состоянии объяснить, откуда могла взяться плита.
– Да, – сказал Брайс, высокий и неуклюжий, со слишком длинными руками и ногами; он выговаривал каждую фразу так, будто нам следовало ее конспектировать, – эти символы отдаленно напоминают позднекорбанские. Но взгляните на подлинную позднекорбанскую письменность…
В день, когда мы разговаривали с Брайсом, позвонила Одри. Когда она появилась посреди зала, мы сразу же поняли, что хороших новостей ждать не приходится.