Екатерина Великая (Том 1)
Шрифт:
– Знаете что, Фике? Я вас научу одной русской фразе – повторяйте её за мной!
И он стал говорить раздельно, с немецким акцентом:
– Дай Бох, штоп скорей било то, чего мы так оба шелаем… Вы понимаете, что это значит, Фикхен? Мы оба хотим, чтобы нас поскорей обвенчали: это будет так – ха-ха-ха – интересно…
Дверь в покои, где была императрица, отворилась, показался доктор граф Лесток, как всегда – в чёрном кафтане, огляделся и, кусая бритую верхнюю губу, поклонился герцогине Иоганне Елизавете, сказал очень значительно:
– Ваша светлость, её величество просит вас к себе…
Герцогиня подняла было вопросительно брови, ответный взгляд был очень серьёзен. Она быстро встала, свернула
– Что такое? – спросила Фике у великого князя.
– А, наверное, опять какой-нибудь разговор! – махнул тот в ответ рукой. – Слушайте, Фике, скажите: вы целовались когда-нибудь?
Фике продолжала весело болтать, однако чувствовала, что дело за дверями не так-то просто, как кажется оно великому князю. Отвечая на его то вольные, то нелепые вопросы, смеясь его неловким шуткам, она внутренне словно прислушивалась к тому, что происходило за дверью, откуда доносился временами голос Елизаветы.
Дверь внезапно раскрылась, оттуда спиной вперёд уходил Лесток. Остановившись на пороге, он отвесил глубокий поклон в комнату, откуда выходил, закрыл аккуратно дверь, повернулся, посмотрел на юную пару.
– Смеётесь? – спросил он шёпотом. – Ну, скоро вашей радости конец!
– Что, что такое? – спросил великий князь.
Лесток обратился к Фике:
– Вам, пожалуй, придётся скоро уехать отсюда! – сказал он. – Вы поедете домой…
Фике заплакала:
– Почему?
– Узнаете скоро! – ответил Лесток и ушёл.
– О, – шёпотом сказал великий князь. – Пожалуй, я знаю, в чём дело… Но это не касается вас, кузина! Виновата ваша матушка, а не вы…
А за дверью императрица быстро ходила из угла в угол, ломая руки. Её полное выразительное лицо было в красных пятнах, глаза горели. На круглом столе лежали ворохом бумаги, шевелились, когда государыня быстро проходила мимо них. Иоганна Елизавета стояла у окна, опустив голову, и только движения её рук показывали, что она хочет что-то сказать, как-то ворваться в речь царицы. Но не смеет.
– Ваша светлость! – разгневанно говорила Елизавета. – Что всё это значит? Я отогрела на груди моей змею… Не сестру, как я называла вас в моём ослеплении, а змею. Именно змею!
– Ваше величество, – бормотала герцогиня, – ваше величество, – и жалостно моргала.
– Замолчите, низкая женщина… Эти письма говорят всё. О, я поняла теперь, почему вы все так против Бестужева: вы хотите его сбросить, чтобы потом король Прусский взял меня голыми руками. Бестужев правильно сделал, что вскрыл эти письма господина Шетарди… Он… вот где предатель! Негодяй! Да разве он сам, этот Шетарди, не настаивал на том, чтобы я заняла этот трон по праву рождения? А что он пишет в этих письмах? Что я ничем не занимаюсь. Что я ленива… Что подписываю бумаги, не читая их. Что к делам выказываю «совершенное омерзение»… Что «всем естеством предана увеселениям». Боже мой! – всплеснула она руками. – Боже мой! И ещё – «она по четыре раза на день меняет платья»… И это пишет Шетарди!
– Ваше величество… Но ведь это же не мои заявления!
– Неправда! Ты с ними! Ты постоянно прихлёбствуешь перед Шетарди. Ты в переписке с королём Прусским! Вот они, твои письма! Ты пишешь ему, будто бы имеешь на меня сильное влияние, что я тебя зову сестрой и что ты свалишь Бестужева… Мне известно, что ты в своих кувертах пересылаешь за своей печатью секретные донесения королю Прусскому… Шлёшь их во Францию. Ты в переписке со шведским королём. С нашим врагом. Ты в заговоре с Мардефельдом… Ты передаёшь ему все наши сердечные разговоры. Мардефельд пишет королю, что ты работаешь против Бестужева. Кругом меня шпионы… Шетарди платит деньги даже моим горничным… О, вот вы все таковы, эти нищие немецкие князья,
которые едут в Россию, чтобы влезть в наше доверие… Нет, этого больше не будет!Сев за стол, императрица быстро перебрала бумаги и, схватив гусиное перо, одну из них подписала так, что перо затрещало и брызнуло: «Елисавет».
– Вот, – сказала она. – Я подписала указ о высылке Шетарди… Его привёз сегодня Бестужев. И Мардефельд тоже зажился здесь… Двадцать лет! Больше. Я потребую, чтобы король тоже убрал его…
Она помолчала, посмотрела на герцогиню:
– А к тебе, прости, я не могу теперь относиться так же, как относилась до сих пор…
Гремя тяжёлым шёлком платья, императрица быстро вышла из комнаты и задержалась: Фике с женихом сидели рядышком на фоне зелени на залитом солнцем окне. Фике, вытягивая губки, старательно твердила по-русски:
– Дай Бох, чтобы скорей било то, чего мы так оба шелаем!
Увидав расстроенную императрицу, она спрыгнула с подоконника, за ней обрушился на пол и великий князь.
Императрица грустно улыбнулась, подошла к ним, поцеловала обоих.
– Милые дети! – сказала она. – Вы-то ни в чём не виноваты! Не беспокойтесь! Майор Весёлкин уже отправлен с письмом к твоему отцу, Фике. Скоро он вернётся, и тогда «будет то, чего вы так оба желаете»…
Императрица двинулась дальше, но приостановилась:
– Но прежде всего, Фике, ты должна стать православной! Вы сами видите здесь, в монастыре, какая это сила в народе…
Не взглянув на показавшуюся в дверях герцогиню, императрица ушла.
20 июня императрица вернулась с богомолья в Москву, и в тот же день майор Весёлкин привёз из Штеттина согласие фатера герцога Христиана Августа на брак его дочери. Увидев это письмо, великий князь от радости потерял голову. Он целовал бумагу, он, засунув за обшлаг рукава, таскал её всюду с собой, показывал всем, читал всем, начиная со своих лакеев… Христиан Август тактично писал, что он «усматривает в этом избрании Фике руку Божью», благословляет дочь на брак и только хочет, чтобы в брачном договоре было точно оговорено, что Фике «будет обеспечена содержанием и владениями в Голштинии и Лифляндии на случай её вдовства».
На 28 июня было назначено указом исповедание веры принцессой Ангальт-Цербстской и присоединение к православию, а на 29 июня, как раз в Петров день, её обручение с великим князем-наследником.
Канун дня перемены веры Фике провела в одиночестве в своих покоях. Постилась, но ночь проспала очень крепко, а утром, в среду, к 10 часам явилась к обедне в дворцовую церковь. Она была прелестна во всём цвете красоты и молодости.
В церкви собрались двор, сенат, генералитет, дипломаты. Посреди церкви поставили помост, крытый красным сукном, принцесса смело поднялась на него.
Фикхен по-русски очень выразительно, чисто прочла Символ веры от слова до слова и толково ответила на вопросы архиепископа Амвросия Новгородского.
Да разве можно было сравнивать, как она читала «Верую» и как читал его раньше великий князь-наследник! Тогда к двери дворцовой церкви в Петербурге пришлось приставить караул, чтобы случаем не зашёл кто-нибудь из посторонних. Великий князь не хотел учить русский язык, а на настояния его учителя Исаака Веселовского [24] истерически орал подчас:
24
Веселовский Исаак Павлович (168? – 1754) – один из трёх братьев – крещёных евреев, выдвинувшихся по дипломатической линии в конце царствования Петра I. Приближённый. А. Д. Меншикова, затем член Коллегии иностранных дел. Учитель русского языка у Петра Фёдоровича.