Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Екатерина Великая (Том 2)
Шрифт:

Было очень весело.

Неожиданно, после короткой беседы с Зубовым, императрица обратилась к Елисавете:

– Дитя моё, вот тут генерал нашёл какой-то очень интересный новый романс. У вас чудесный голосок. Я так люблю вас слушать. Больше, чем моих певиц, которым плачу десятки тысяч в год. Ваше пение я понимаю. В нём ласка матери ребёнку, порыв жены к мужу… Хорошо вы поёте. Вот, не хотите ли посмотреть? Я вас послушаю.

Желание, высказанное императрицей, служило законом для всех окружающих.

Но Елисавета нашла в себе твёрдости дрожащим голосом заявить:

– Я совсем не в голосе… Простите, ваше величество…

Другой раз…

– Если позволите, ваше величество, Варвара Николаевна знакома с романсом. Она нам споёт, – вмешался снова Зубов, решивший настоять на своём.

– Ну, пой, дитя моё. Ты тоже очень мило поёшь… Пой…

Овладев собой, сдерживая негодование против дерзкого фаворита, Голицына взяла ноты. Сарти начал аккомпанировать.

Первый куплет, скучный и тягучий, лишённый опасных намёков, пропет.

Звучит рефрен. Начинается вторая строфа… Но находчивая девушка снова поёт слова первого куплета.

Все переглядываются.

Императрица, не любившая музыки и почти не слушавшая пения, обратилась к певице, когда та умолкла:

– Милочка, что это за иеремиада такая?.. [197]

– Как точно, государыня. Истинная иеремиада… Самая скучная на свете, которую я лишь знаю.

Александр с незаметной улыбкой дружески поглядел на умную женщину.

Зубов, надутый, красный, отошёл прочь и целый вечер был не в духе.

197

Иеремиада – слёзная, горькая жалоба, сетование. По имени библейского пророка Иеремии, оплакивавшего падение Иерусалима.

К концу вечера Елисавета шепнула Голицыной:

– Выйдемте вместе. Александр хотел с вами говорить…

Когда стали расходиться, Елисавета с мужем и Голицына втроём отправились ещё прогуляться по тихим аллеям парка.

– Знаете, Зубов влюблён в мою жену! – неожиданно заявил Александр, держа под руки дам. Что мы теперь будем делать?

– Быть того не может…

– Но, но… без хитростей… Вы знаете сами…

– Если он так дерзок, ваше высочество. Если он сошёл совсем с ума… надо его презирать…

– Гм… Это легко сказать… Теперь, когда… Ну, да всё равно… Ссориться с ним нет оснований… Но что всего противней: ему помогают почтенные люди… Княгиня Шувалова, старый дурак Штакельберг… Впрочем, мы ещё подумаем… Вот ваша дверь, chere Barbe! Доброй ночи!

* * *

Говорят, хорошие, радостные вести должны разрушить три бриллиантовых двери, чтобы достигнуть человеческого уха. А печальные, горькие слухи, как лёгкий пух одуванчика, разлетаются по ветру, проникают повсюду и находят именно того, кому должны лечь на душу тяжким, свинцовым гнётом…

Екатерина и сама скоро стала замечать особое внимание, какое Зубов выказывал Елисавете, и с разных сторон, полунамёками, улыбками и выразительными взглядами многие из приближённых давали знать старой покровительнице, что её молодой друг сердца, если ещё и не изменил ей, то собирается это сделать и пока остаётся чист лишь не по своей вине.

Зубов не нравился Елисавете, несмотря на свою писаную красоту, да и благоразумие подсказывало молодой женщине, что расположение фаворита может вольно или невольно завести в беду её и великого князя Александра. Излишняя близость

опаснее искренней вражды.

Екатерина ничего не сказала фавориту, даже когда получила прямые доказательства явного до неприличия ухаживанья Зубова за женой её родного внука.

Только к Мамонову немедленно полетело письмо… Очень дружеское, даже – ласковое.

Раньше много и часто ей писал оставленный фаворит, не нашедший счастья в браке по страсти, каким был его брак со Щербатовой.

Но, не получая благоприятного ответа на свои покаянные письма, просьбы о прощении и мольбы о возврате к прошлому, граф Мамонов умолк.

Письмо Екатерины поразило его своим тоном, почти вызывающим на новые признания, намекающим на возможность вернуться ко двору.

Пока граф думал, что ответить, Зубову дали знать о возникшей переписке, конечно, не без стараний самой государыни.

Чего ждала Екатерина, то и произошло. Ей не хотелось первой нападать… К тому же Екатерина опасалась, что Платон помянет имя брата Валериана, ревновать к которому он имел полное основание.

Она решила выжидать… и дождалась.

Объяснение произошло в первое же утро, после сообщённых ему подробностей о неприятной для него переписке. Зубов получил в руки черновые наброски, даже не задумавшись слишком над тем, как они попали к лицу, предающему Екатерину.

Кончив доклад о более важных делах, о том, как успешно идёт преследование мартинистов здесь и в Москве, насколько подвинулись приготовления к персидско-индийскому походу, фаворит вдруг мягким, но звенящим, напряжённым голосом спросил:

– А что, ваше величество… Вот теперь надо много людей верных делу поставить. В Москве и здесь… Что, если бы графа Александра Матвеича вызвать?

– Какого графа Александра… – как будто не сразу вспомнив, переспросила Екатерина. – Да ты что?! – вдруг с хорошо разыгранным изумлением заговорила она. – Ты это про Мамонова? Да какая муха нынче нас укусила?

– Никакая, ваше величество, – по-французски продолжал Зубов, как бы желая, чтобы холодные обороты чужой речи подчеркнули содержание делового разговора. – Я по совести. Вы изволите доверять бывшему своему любимцу. А это – много значит Не зря же такая доверенность. Видно, что стоит он её… И… – Зубов набрал воздуху, словно подбодряя себя, – и слышал я, снова теперь переписку с графом возобновить изволили… Вот я…

– Переписку? С графом? Да кто тебе сказал? Кто это посмел?..

– Никто, ваше величество… Случайно это вышло… Люди толковали, не знали, что я слышу. Тут никто не виноват…

– Ты ещё покрываешь? За мной шпионят, значит? Я уж не вольна писать, кому хочу? Если справилась, как там живут они с женой… Что же в том?..

– Если бы даже и сюда звали графа – тоже ваша воля! – выпалил Зубов, давая этим знать, что ему известно точно содержание письма.

– Вот как! Не подивлюсь, если и брульон [198] попал к вам, генерал, который я в корзину иногда бросаю по доверенности к людям моим. Это не иначе как Захар. Или одна из девиц моих, к вам неравнодушная. Вы и их очаровали вашими глазами, как чаруете внучку мою, княгиню великую… Елисавету…

198

Черновик (от фр. brouillon).

Поделиться с друзьями: