Экипаж. Команда

У нас в Питере его довольно быстро все узнали. Формально он числился то в одной бригаде, то в другой. Однако по моим ощущениям, он никогда ни с кем не был… То, что за одними столами с лидерами и авторитетами сиживал – на это не гляди. С головой, с языком у него все тики-так, так что хлопнет дело с кем-нибудь – и все…

Я тебе все подряд отксерил, поэтому здесь много неточностей, белиберды всякой. Главное, запомни – он дерзкий… Вот смотри: есть одна информация. Посадили как-то гуся одного по прозвищу Борман, дело нашумевшее было… Так вот, его братва долго думала, как убрать пару-тройку эпизодов. Ташкент вызвался решить вопрос, и не за долю малую, а за собственность на землю, на которой и было-то – пруд гнилой да бурьян степной. Ударили тогда по рукам. Но ему не поверили. Дальше – больше: у следователя, который знакомил Бормана на 201-й и вышел из следственного изолятора, кто-то вырвал портфель с делом. Шум-гам! Разумеется, Бормана не выпустили. А когда дело звероподобно начали восстанавливать, то показания некоторые дали совсем иные. Смекаешь? Ты будешь смеяться, но Борман ограничился отсиженным, а Ташкент получил кусок помойки. Через некоторое время выяснилось, что это место гениально подходит под гипермаркет. Все просто.

– Ты хочешь сказать, Семеныч, что он знает, что во дворец легче пройти с черного хода под видом посудомойки? – вспомнил Нестеров разговор с Козыревым, который, начитавшись исторических книг, поставляемых ему соседкой, взахлеб рассказывал о взрыве Зимнего дворца Халтуриным. Паша умилялся, что, когда после теракта охранное отделение начало тотальную проверку, выяснилось, что с парадного входа – с Иорданской лестницы – даже генерал зайти без семи разрешений не мог, зато с черного входа уличных шмар водили к полотерам. А еще на чердаке была обнаружена живая корова, которую тайно ночью провели по дворцу в опорках.

– Это ты к чему?

– К тому, что это самое легкое и правильное.

– Ну, может, ему кто-то посоветовал.

– Нет, скорее всего он просто наблюдателен и не имеет воображения. Отсутствие воображения – это серьезное оружие. Это спокойствие во время опасности…

– Ну ты даешь!. Как заговорил. Ладно, далее… – Валерий разлил по третьей. Пивом они запивали. – Ташкент работал редко, но по-крупному и при этом всегда считал, что где-то рядом обязательно может быть агент. Даже когда его не было, он все равно вел себя так, как будто кто-то уже вломил. Поэтому частенько гнал дезу по телефону. Например, незадолго перед делом ему звонят и спрашивают: как дела? Спрашивают просто так. А он может сказать, что дела, как зола, – мол, отравился грибами и так далее. Или в Токсово сгорела дача друга – в городе буду поздно вечером. То есть всегда экспромт. У него так голова устроена.

– Молодец!

– Не то слово. С головой все нормально. Да и товарищ он продвинутый, в отличие от многих себе подобных. Вот ты, Саша, если бы была такая необходимость и возможность, носил бы с собой мини-компьютер, связывался бы по мобильнику через Интернет, посылал бы электронную почту?

– Да мне как-то сподручней на спичечном коробке записывать.

– То-то и оно! А этот шарит будьте нате! Например: случилось убийство, на одном сайте в Интернете разместили информацию. Ташкент заходит на форум сайта из Интернет-кафе и пишет там от имени анонима все как было, с телефонами, приметами и кто что делил. Журналисты начинают проверять, милиция узнает у журналистов. Дальше: трали-вали-винегрет – скандал, как минимум. Зачем? Это другой вопрос. Но большинство ему подобных никогда бы до такого не додумалось.

– Ну здесь, в принципе, ничего злодейского нет…

– В вилке тоже ничего злодейского, – поковырял Валера леща вилкой. – …а четыре дырки оставить можно… Еще одна интересная деталь: зачем она нужна, я не знаю, как на нее обратили внимание, тоже не знаю, но Ташкент никогда не спрашивает «Почему?». Всегда – «Отчего?». Вот такое слово-паразит у этого паразита…

Они посидели еще немного… А потом еще немного… И окончательно измусолили-таки копии бумаг, лапая их пятернями и близко поднося к глазам. «Ну, про то, что тут всякие рубопы-губопы на него заводились и все без толку, это ты уже знаешь…» – сильно захмелев, бормотал Семеныч. «Ессессвенно», – гордо отвечал ему Нестеров. Еще через полчаса они уже пели: «Прогудело три гудочка и затихло вдали! А чекисты этой ночкой на облаву пошли!» – и тут из гостей вернулась жена.

– Хороши! – философски заметила она.

– Не мешай – видишь, анализируем информацию! – сфокусировал зрение Валера.

– Да упаси господи мешать осуществлению безопасности Федерации! – возмутилась таким непониманием супруга и, бочком зайдя на кухню, немного привела в порядок стол. – Связь Ташкента с НВФ [72] нужна? – брезгливо поднимая за краешек, жена указала на отцепившийся листок.

– Это служебная тайна! – хрюкнул Валера, аккуратно засовывая листок за пазуху.

72

НВФ – незаконные вооруженные формирования.

Нестеров глупо улыбался.

– Мне немедленно шарахнуться о косяк лбом не надо?

– Зачем? – удивленно спросил Валера, пытаясь очистить пальцы от чешуи.

– Чтобы секрет забыть! – жена жахнула сковороду в раковину и вышла.

– Ну, я пошел, – начал вставать Нестеров.

– Да погоди ты, Саша, все нормально!

– Вот пока нормально – я и пошел. К тому же у меня сейчас конспиративное свидание.

– С бабой?

– Нет. С передовой советской молодежью…

После беседы с Егоровым Александр Сергеевич принял решение в контору не возвращаться. День был теплый, спокойно-красивый и в большей степени располагающий к неспешным прогулкам, нежели к подшиванию дел в опостылевшем кабинете. До заранее оговоренной встречи со сменой оставалось часа полтора (в этот самый момент ребята как раз должны были сидеть на «судебном процессе»), и Нестеров, трезвея по пути, пешочком отправился через центр к скверику, который по причине хорошей погоды невольно стал временной штаб-квартирой их подпольной организации. По дороге он отзвонился в контору и поинтересовался у дежурного насчет текущей обстановки. Серега Васильев ответил, что все спокойно, вот только Нечаев несколько раз заглядывал в дежурку и справлялся, где Нестеров. Александр Сергеевич не стал выдумывать достойных отмазок, попросил по возможности передать шефу, что сегодня он в конторе не объявится, и отключился. Ничего страшного – потерпит до завтра. В конце концов, после утреннего разноса «не по делу» любой нормальный человек имеет право взбунтоваться. «Да-да, Василий Петрович, я взбунтовался. И никакой вы не великий, а выдающийся, и только».

Ребят в условленном месте не оказалось – похоже, вынесение приговора по делу Льва Трушина затягивалось. Нестеров сидел на скамеечке, потягивал свое любимое «Петровское» и переваривал информацию, полученную от Егорова. Данная Семенычем характеристика Ташкента была в высшей степени интересной, однако все, что в этом мире связано с компьютерами, являлось для бригадира темным лесом, а некоторые узкоспециализированные термины из этой области Нестеров до недавнего времени вообще воспринимал как сленговые бранные слова. (В частности, когда однажды в отдел заехал пацан из компьютерной службы Управления и начал сыпать словами, типа «вам варёз новый ставить надо, опять же кулер, а вообще писюха древняя, даже разъема usb не предусмотрено», [73] бригадир не выдержал и рявкнул на него: «Юэсби твою мать! Я тебе сейчас такую писюху устрою!.. Говори толком и по-русски, чего делать-то, чтоб принтер нормально печатал?»

73

Кулер, варёз, писюха (компьют. жаргон) – вентилятор, свежее программное обеспечение, компьютер.

«Надо будет Лямку на это дело подрядить. Паша говорил, что он вроде как в этих самых компьютерах-Интернетах разбирается», – подумал Нестеров и поймал себя на мысли, что былой запал прошел и у него уже нет острого желания отдрючить свою команду за инцидент с Камышом. Тем более сегодня, когда смену в очередной раз смешали с говном и незаслуженно наказали. «Ладно, – решил Нестеров, – проехали и забыли. Работаем в прежнем темпе, как и раньше. До нового прокола. Но уж тогда он будет точно последним…»

Наконец появились ребята. Поначалу все трое в общении с бригадиром держались настороженно, с трепетом ожидая обещанного разбора полетов. Однако поняв, что такового сегодня не ожидается, молодежь заметно повеселела и оживилась. Особенно после того, как Нестеров поинтересовался их впечатлениями от состоявшегося суда чести. Полина и Лямин наперебой принялись цитировать самые яркие и ослепительные гэги и хохмы обвинителей и подсудимых, и Александр Сергеевич понял, что, как он и прогнозировал, сие действо обернулось глупейшим фарсом. По словам Полины, тон всеобщему веселью, сам того не ведая, задал Шлемин, который в свое обличительное выступление умудрился втиснуть более чем двусмысленную фразу, а именно: желая привести собравшейся аудитории наиболее достойный с его точки зрения пример безупречного служения родине, замначальника вспомнил про дедушку Самохина, некогда легендарного «грузчика» образца 60-х годов. Владимир Иванович Самохин вышел на пенсию аж в 84-м году, но с тех пор его регулярно выдергивали на все проходившие в Управлении культурно-массовые мероприятия с участием ветеранов службы, и именно на этом поприще он проявил себя с самой лучшей стороны. Самохин жил на Большом проспекте Васильевского острова, а потому кусок своей речи о нем Шлемин начал так: «…Когда я хожу по Большому, то всегда вспоминаю нашего легендарного Владимира Ивановича Самохина, и мне сразу становится легче, поскольку…» Дальше уже можно было не продолжать – присутствующие в зале просто сползли со стульев от смеха и попадали в проходы. После этого каждое последующее выступление обязательно интерпретировалось сидящими в зале острословами в свете туалетно-пивной темы Трушина и физиологических особенностей несчастного Шлемина. В конечном итоге Жене Стукову влепили выговор, Леве Трушину – строгий. И на кой черт ради этого руководству понадобилось устраивать такое шоу, было непонятно. Разве что в качестве компенсации за подло замотанный массовый выезд на природу?

Ольховская, Нестеров и Лямин хохотали до слез, а сидевший чуть в сторонке Паша Козырев хмурился и украдкой пожирал глазами Полину. После того, как он узнал, что у нее был роман с Камышом (узнал, естественно, в общих чертах, без шокирующих для влюбленного молодого человека подробностей), Паша в сердцах принял решение плюнуть на все и как можно быстрее забыть. «Да будет так: пусть любовь ушла, но она (любовь? Полина?) когда-нибудь еще об этом пожалеет». Однако, когда сегодня утром перед кроссом он увидел ее, выходящую из раздевалки в потрясающем топике и плотно обтягивающих бедра коротких спортивных шортах, козыревское сердце не выдержало, ухнуло и провалилось в тартарары вслед за всеми его клятвами и зареканиями про «ни за что и никогда».