Экслибрис

— Болван!

Сэр Амброз резко хлестнул поверженного солдата стеком по заднице, затем вытащил свой ятаган и с силой сорвал крышку с пострадавшего ящика. Эмилия, все еще стоявшая у окна, подалась вперед. Этот уплотненный соломой ящик, похоже, был наполнен не книгами, как большинство других, а какими-то склянками и пузырьками, и вот часть сосудов разбилась, а их содержимое вылилось на снег. Какова бы ни была эта жидкость, от нее, должно быть, исходила жуткая вонь, поскольку солдаты, стараясь не дышать и зажимая носы, поскорее отступили на пару шагов. Сэр Амброз, однако, опустился на колени, тщательно проверил все бутылочки и лишь потом вновь забил крышку несколькими ударами молотка.

Увиденное озадачило Эмилию. Сначала она подумала, что в ящик уложили бутылки, изъятые из королевского винного погреба: разве Отакар не утверждал, что Фридрих помимо всего прочего увозит из Праги и свою винную коллекцию? Но эти бутылки, пожалуй, маловаты для вина; они больше похожи на парфюмерные флакончики или аптекарские пузырьки. Должно быть, решила она, их взяли в одной из многочисленных лабораторий замка. В Пражском замке было полно таких таинственных местечек; истории о них слышал всякий, хотя бы год проживший в Праге. Судя по разговорам, бесчисленные оккультисты и алхимики императора Рудольфа занимались своими тайными науками в особых тайных помещениях, где-то в Математической башне. Библиотека была полна не только их печатных работ, сказал ей как-то Вилем, таких как трактаты Basilica chymica Кролла, Novum lumen chymicum Сендивогия и Magna alchemia Турнейссера, но также и рукописей — сотни документов, исписанные непонятными цифрами, астрологическими знаками, а то и нацарапанные как курица лапой. Неужели сэр Амброз, подумала Эмилия, тащит такие сомнительные шедевры по заснеженным просторам вместе с порошками и зельями из потайных лабораторий? Он затеял какое-то необычное дело, уж в этом Эмилия была уверена. Может, сэр Амброз был ко всему прочему еще и алхимиком, одним из языческих магов Рудольфа?

Отведя подальше в сторону изъеденную молью занавеску, она прижалась лбом к заиндевевшему окну и в последний раз попыталась увидеть сэра Амброза. Но он уже ускользнул в темноту вместе с деревянным ящиком в руках.

Глава 3

Восемь часов. Наступившее утро источало в лондонский воздух бледно-розовые и перламутрово-серебристые потоки света. Город уже давно бодрствовал: бурлил, грохотал, скулил, звенел, пел и вздыхал. Но небо еще оставалось сумрачным, несмотря на летний сезон. Вверх поднимались волнистые пряди дыма, пропитывая и окрашивая воздух размытыми темными полосами, — точно бесчисленные джинны, выпущенные из бутылок, толпились они на берегах Темзы от Смитфилда [80] до Рэтклиффа и дальше в сторону моря, насколько мог видеть глаз. Поднявшийся дым затем оседал и скапливался над городом мелким темным порошком, облепляющим стены и разъедающим их облицовку, рассеянной в воздухе плотной взвесью, от которой нет никакого спасу. Свиные окорока, висевшие на Леднхоллском рынке, уже потемнели, как и воротники, шляпы, навесы и подоконники во всем городе. И понятно было, что дальше будет только хуже, ведь уже в этот ранний час начинало припекать, а где жара, там и смрад. Около Темзы, в путанице обветшалых складов и мануфактур, что теснились на пристанях, зловоние речного ила смешивалось с подслащенной мелассой, сахаром и ромом, и все это еще приправлялось едким запахом морских водорослей и улиток, оставленных на берегу отливом. Западный ветер, необычный для середины лета, направлял это зловонное облако вверх по реке, в бесконечные хитросплетения мощеных улиц, в темные дворы и проулки, в приоткрытые двери и окна, наполняя этим смрадом все городские закоулки и щели.

80

Название лондонского мясного рынка.

Речная вонь уже свербила у меня в горле и терзала легкие, когда я вышел из-под арки северных ворот Лондонского моста и направился к Фиш-стрит-хилл. Прогулка от «Редкого Дома» до Малой Британии, куда я планировал зайти сегодня в первую очередь, занимала минут двадцать. Оттуда мне предстояло пройтись в южную сторону к Патерностер-роу и в ограду Святого Павла. И если в этих местах я ничего не найду, то найму экипаж и поеду к Вестминстеру. В сущности, я не очень-то надеялся найти нечто нужное мне в череде букинистических лавок под стенами Вестминстера или даже в книжных рядах во дворе собора Святого Павла или Малой Британии. Опираясь на свою суковатую палку, я тащился вперед, хмуро пряча нос в поднятый воротник, безуспешно пытаясь преградить путь отвратительному городскому зловонию. День обещал быть долгим.

Позавтракав часом раньше, я решил, что пора начать поиски рукописи сэра Амброза. Но сейчас, еще не успев пройти полпути по Фиш-стрит-хилл, уже пожалел о принятом ранее решении. Не только потому, что улицы были полны народа и затоплены смрадом, но и потому, что во время вчерашнего обследования моих книжных полок, каталогов изданий и оригиналов Corpus hermeticum мне не удалось найти ни единого упоминания о «Лабиринте мира». М-да, долгий будет денек. Опустив голову, я быстро протиснулся через толпу, что собралась поглазеть на ломовую лошадь, завалившуюся посреди улицы и дико молотившую копытами воздух.

Удивительно ли, что я обычно избегал прогулок по лондонским улицам? Я продолжал идти по тротуару, петляя среди шатких прилавков и рыночных грузчиков, сгибавшихся под тяжестью свежеразделанных козьих туш. Путь к тому же загромождали старики, катившие тележки с устрицами, и разносчики с лотками, заполненными гребнями и роговыми чернильницами. Мне пришлось отступить в сторону, чтобы пропустить пару таких торговцев, но сзади кто-то толкнул меня, и я вляпался ногой в свежую кучу дерьма, сброшенную в сточную канаву. Очищая башмак о край тротуара, я мог плохо кончить, но чудом избежал тяжелых копыт ломовой лошади. Под дружный хохот толпы я громко выругался и отскочил на безопасное расстояние.

Однако такие привычные унижения не могли особенно испортить мое хорошее настроение. По-моему, я даже начал что-то насвистывать. Нынче ночью — а вернее, около четырех часов утра — я нашел ключ к шифру и расшифровал таинственный листок из Theatrum orbis terrarum Ортелия.

Четыре дня тщетно прождав ответа от моего кузена, я наконец догадался, что он, возможно, уехал в свой долгий отпуск, который неизменно проводит в окрестностях Сомерсетшира, в Пудни-Корт, почтенных развалинах, что служили родовым поместьем для обедневшего клана Инчболдов. Поэтому, закрыв вчера вечером магазин, я решил сам взяться за расшифровку. Вновь я засел в своем освещенном свечой кабинете, положив на один край стола книгу Виженера, на другой — шифрованное послание и листы чистой бумаги — посередине. Когда ночная стража возвестила час ночи, я уже достаточно овладел премудростями «Трактатов» и удовлетворенно проверил схему работы подстановочной таблицы — но при этом в полной мере осознал, что каким бы чудом искусства эта таблица ни была, без ключевого слова в ней толку мало.

К двум часам ночи я уже испробовал огромное количество вероятных — а потом все более и более невероятных — слов и фраз, начиная с имени сэра Амброза и кончая уже именем самой Алетии, которое, как я вдруг понял, происходило от a-letheia, от греческого слова, означающего «истину» — понятие, которым афинские философы обозначали процесс снятия масок, извлечения на свет Божий того, что лежало, свернувшись, в потайной расщелине. Однако даже такое многообещающее имя не помогло обнаружить скрытую истину, когда дело дошло до дешифровки — получилась очередная чепуха, и я уж было прекратил свои изыскания и предался размышлениям над странной иронией его исходного значения применительно к леди Марчмонт, которая явно была не из тех, кто открывает собеседнику свое истинное лицо. Час за часом я сутулился за письменным столом, хмыкая и чертыхаясь, машинально вычерчивая бесконечные значки и зажигая каждую следующую свечу от предшествующего огарка. Нет, все напрасно, продолжал твердить я, совершенно напрасно: от такой головоломки недолго и свихнуться. Можно месяцами пытаться разгадать ее — а ведь далеко не факт, что этот клочок бумаги вообще содержит хоть что-нибудь вразумительное.

Наконец я откинулся на спинку стула и в изнеможении следил, как догорает последняя свеча, шипя и пофыркивая, как котенок. Теплый ветерок, проникающий через окно, постукивал ставнями и колебал огонек оплывающей свечи. Неожиданно на меня навалилась жуткая усталость. Я закрыл на мгновение глаза, погружаясь в дрему, и перед моим мысленным взором всплыли очертания Понтифик-Холла, обрамленные арочным сводом, и затененная, покрытая пятнами мха и лишайника надпись на замковом камне, ее едва различимые слова. ITT. LITTE. LITTER…

Задним числом — в последующие дни — этот ключ будет казаться мне очевидным, само собой разумеющимся. Ведь едва ли не на каждом втором камне в Понтифик-Холле был вырезан этот своего рода девиз сэра Амброза, который украшал и каждую из многих тысяч принадлежащих ему книг. Но в первое мгновение я был ужасно раздосадован, что не сумел обнаружить его без этих многочасовых или даже многодневных трудов. И с этого мгновения расшифровка свелась к простой последовательности действий: заполнять пробелы, сопоставлять зашифрованный текст с ключевой фразой, пользоваться таблицей и наблюдать, как неуклонно становится явным тайное сообщение. Я написал буквы девиза над соответствующими буквами зашифрованного текста, вот так:

LITTERASCRIPTAMANETLITTERA

FVWXVKHWHZOIKEQLVILEPXZSCD

И так до конца, снова и снова — букву девиза под буквой текста. Пользуясь таблицей Виженера, я искал в первом вертикальном ряду букву девиза, потом в горизонтальном ряду, к которому эта буква относилась, находил соответствующую ей букву шифрованного послания, а затем смотрел верхнюю букву этого вертикального ряда — это и была искомая буква нового текста; такая последовательная замена привела к тому, что вскоре вместо бывшей тарабарщины стал получаться вполне внятный текст — настолько интригующего содержания, что перо начало дрожать в моей руке, и я едва сдерживал волнение, чтобы продолжить расшифровку: