Экспансия – III

— Пахнет жареным, — усмехнулся он. — Знаешь, езжай-ка к пареньку, ты ведь был со мною, когда мы беседовали перед Лиссабоном? Жми, Пепе. Всякая бумажка такого рода может сыграть в будущем серьезную службу нашему делу.

…Макайр открыл дверь, не спрашивая, кто пришел: условный звонок, видимо, помощник, что-то чрезвычайное, иначе в три часа ночи кто б рискнул потревожить, подъезд заперт, портье вооружен, район патрулируется полицией, как-никак Пятая авеню.

Увидав на пороге Гуарази, не сразу вспомнил его, а вспомнив, испуганно отшатнулся.

— Я пришел к вам с добром, мистер Макайр, — шепнул Гуарази. — Не волнуйтесь и разрешите мне пройти в ваш кабинет. Дело в том, что только что объявился мистер Вальтер Кохлер… Он грозит вам разоблачением…

В семь утра Фрэнк Визнер позвонил Даллесу:

— Все в порядке, он сдался. По всем позициям. Теперь мы будем знать, куда обратятся за помощью и Роумэн, и Штирлиц, так что операция абсолютно подконтрольна. Мы проводили их до самолета, ушедшего в Панаму. Их там встретят мои люди, все идет как надо. Через неделю начнем спектакль… Но с Макайром нужно заранее поговорить, чтобы он подыгрывал. Кто это сделает? Вы или я?

Даллес пыхнул трубкой и ответил:

— Вы.

Штирлиц, Мюллер (Аргентина, сорок седьмой)

— Группенфюрер, я пришел к вам, чтобы договориться, — сказал Штирлиц, когда они сели к камину в особняке Мюллера; молчаливые люди (глаз нет, алюминиевые монетки, никакого выражения) опустили жалюзи, принесли аккуратно наколотые березовые поленца и, следуя ленивому взгляду Мюллера, исчезли, словно бы их и не было. — Все подлинники документов — у американцев, так что ликвидировать меня, пока мы не кончим собеседование, — неразумно, вы окажетесь под еще большим ударом.

— Вы пришли договориться? — задумчиво повторил Мюллер. — О чем?

— О вашей работе на меня, — ответил Штирлиц.

Мюллер заколыхался в кресле, положил руку на колено Штирлица, ласково его погладил:

— Экий вы, право, фантазер.

— Что есть, то есть, — согласился Штирлиц. — Будете слушать? Или не хотите попусту трепать нервы? Можете убрать меня, но, повторяю, про то, где вы, какими документами пользуетесь, с кем контактируете, знают еще два человека, которые должны увидеть меня живым и здоровым. Если этого не случится, у вас будет жизнь загнанного зверя, потому что в дело вошел не только мой американский друг, — мне-то какая вера, красный, — но и человек итальянской национальности, связанный с синдикатом. Видите, я открыл все карты, теперь решать вам…

— Хотите представить какие-то компрометирующие меня документы?

— Да.

— Зачем?

— Я уже сказал: чтобы договориться… Кстати, ваши люди нас не прослушивают?

— Теперь нет ни Кальтенбруннера, ни доверчивого идеалиста Гиммлера, — кто же даст приказ меня слушать?

— Борман, — ответил Штирлиц. — Нет?

Лицо Мюллера сделалось жестким; он закрыл глаза, сидел неподвижно мгновение, потом сказал:

— Я готов послушать вас, Штирлиц. Будь проклята моя любознательность…

…После разгрома спартаковского восстания, когда Люксембург и Либкнехт были замучены солдатней, представитель русских Советов депутатов товарищ «Карел», прибывший на съезд рабочих и солдатских депутатов Германии, был арестован и заключен в тюрьму Моабит; то, что произошло с русским представителем в последующие недели, могло показаться нереальным и противоестественным; на беседу с ним приехал адъютант Людендорфа, бывшего начальника генерального штаба, — полковник Бауэр; речь шла о том, как помочь выйти стране из трагического кризиса, вызванного версальскими требованиями союзников, оккупировавших в то время и русский Архангельск, Одессу, Владивосток; следом за Бауэром узника Моабита навестил один из представителей германской индустрии Вальтер Ратенау, которого прочили на пост министра иностранных дел.

— Посол Иоффе, которого вы выслали, — отвечал «Карел» как правому Бауэру, так и центристу Ратенау, — уже внес предложение Москвы: заключение немедленного договора между Россией и Германией. Не наша вина, что лидер социал-демократов Эберт отверг этот план. А он — по моему глубокому убеждению — единственный способен вывести вашу страну из хаоса.

Бауэр на предложение заключенного русского комиссара ничего не ответил; Ратенау задумчиво прокомментировал:

— Но ведь вы понимаете, что договор с большевистской Россией может спровоцировать гражданскую войну в нашей стране: ни армия, ни юнкера не согласятся на альянс с революционерами…

Товарищ «Карел» пожал плечами:

— Если можете ждать — ждите, но иного выхода у вас нет…

— У нас есть иной выход, — сказал генерал Людендорф своим ближайшим помощникам. — Берлин полон русских эмигрантов, их здесь десятки тысяч, в основном офицеры. Они группируются вокруг Федора Винберга, его газеты «Призыв». Пусть их соберут на конференцию, пусть к ним присмотрятся, мы должны им помочь стать силой: если они вернутся в Москву, союз с белой Россией спасет Германию от хаоса.

Штабс-капитан Винберг был, как и Альфред Розенберг, выходцем из Прибалтики, хотя называл себя столбовым русским дворянином; одержимо, денно и нощно проповедовал необходимость «окончательного решения еврейского вопроса»; до тех пор, говорил он, пока все евреи в Европе не будут уничтожены, зараза большевизма будет захватывать все новые и новые регионы континента.

Именно он перевел на немецкий язык «Протоколы мудрецов Сиона»; эта фальшивка, сработанная в особом отделе охранки в конце прошлого века, была компиляцией новеллы Германа Гудше «Биариц», опубликованной еще в 1845 году в Штутгарте, и книги Мариса Жоли «Диалоги между Макиавелли и Монтескье», а также нескольких брошюр анонимных авторов, которые писали политические доносы — по заданию германского банкира Криппеля в его борьбе против финансовой империи евреев Мендельсона и Ротшильда.

Смысл «Протоколов» заключался в том, чтобы показать человечеству «истинные планы» евреев, записанные в двадцати четырех секретных стенограммах, когда собирались «мудрецы Сиона», чтобы выработать стратегию распространения в мире социализма и демократии, которые неминуемо свергнут законные монархии в ведущих странах Европы.

Русская либеральная (не говоря уже о социал-демократической) журналистика доказала, что «Протоколы» есть вымысел охранки, которая пыталась перевести гнев измученного народа на рельсы спасительного погромного антисемитизма.

Однако, когда штабс-капитан Федор Винберг опубликовал «Протоколы» в своем «Призыве», а Розенберг перевел их на немецкий язык, брошюра разошлась стотысячным тиражом за два месяца: немецкие обыватели получили вполне удовлетворявший их ответ на вопрос, кто виноват в разыгравшейся трагедии.

Адольф Гитлер именно тогда прочитал «Протоколы»; до этого он был вполне нормальным антисемитом, без зоологических отклонений; в то время он фанатично ненавидел французов — особенно после того, как получил газовые ожоги на фронте под Седаном; именно Гитлер поддержал предложение своего политического советника, балтийского немца Макса фон Шейбнер-Рихтера собрать русских эмигрантов типа Винберга на антибольшевистскую конференцию.