Экспедиция в иномир

Возражать я не мог. Я и сегодня не знаю, какая идея материализована в прекрасном зеленом Иа, излучавшем в чистой волне пятисот пятидесяти миллимикронов. Оставим решение этой загадки будущим испытателям трансмиров. Ясно одно: этот чудесный, непрерывно трансформирующийся комочек сияния светил глубоким, нежным светом, проникшим нам в душу навсегда. Я бы еще многое мог сказать, но не люблю сентиментальностей. — Пора, друзья! — сказал я. — Пора, пора! Первым вылетел из купола Иа, за ним умчался Иу. Николай со слезами на глазах махал им вслед рукой. Я обошел купол по внутреннему периметру. Возле трех обследованных выходов красовались знаки нашего посещения: солнцеподобная голова, красный бык, золотой дракон. Три отверстия были темны и таинственны.

9

До «Пегаса» Николай добрался легко, а на корабле ослабел. Мы уложили его в салоне. Я с Артуром стал готовить «Пегас» к возвращению. Около Николая сидел Жак.

Николай с наслаждением осматривался, с наслаждением втягивал в себя воздух. От него опять пахло его любимым кремонским «Эликсиром бодрости».

— Знаешь, забронированные в наши ротонные скафандры, мы обменивались только мыслями, и я потерял ощущение, что мы люди, а не вооруженные до зубов призраки, как и все те, с кем встречались, — весело сказал он Жаку. — Запах моих духов напоминает мне обо мне самом…

— Ты отдыхай, — заботливо проговорил Жак. — Ты лежи и отдыхай.

Но Николай скоро соскочил с постели и объявил, что уже не нуждается в сиделке. Он хотел присоединиться ко мне и Артуру: подготовка корабля в обратный путь требовала многих операций.

— Обойдемся без тебя и Жака, — сказал я. — Могу вам дать специальное задание — подумать, как станем отчитываться перед Землей о первом рейсе в иномиры. Материалы для общего доклада будем подготавливать все.

— На меня с Николаем, как на астрофизиков, ты, очевидно, специально возложишь анализ физической природы дзета—пространства, — сказал Артур. — Не возражаю также и против раздела о логике и математике, это могу сделать и один.

Николай грустно усмехнулся:

— Не знаю, чем смогу помочь Артуру. В космосе я немного разбираюсь, но физику и геометрию дзета—мира Артур понимает гораздо лучше меня.

— Артур — не сердись, Артур! — понимает физику дзета—мира лучше нас всех, но, боюсь, изложит ее так же сухо и учено, как писал свой предварительный доклад о двенадцатимерном мире. А ты можешь добавить красочных подробностей о встречах с радиалами и вариалами, о своей дружбе с Иу, о своей схватке с Тодом — и, поверь, это будет всем интересно. Мы с Жаком займемся описанием общего хода экспедиции и анализом социальной природы обществ, с которыми подружились и с которыми боролись.

Жак покачал кудлатой головой.

— Бери себе эти разделы, Казимеж. Ты сумеешь их выполнить лучше, чем я.

— Ты не хочешь участвовать в общем докладе, Жак?

— Хочу, но предпочел бы развить другую тему. Мне приятней будет анализ того, что Артур называет инвариантами миров.

— Первый инвариант всех миров — тот, что они материальны, как и наш, — заметил Артур. — Правда, они лишены нашего стабильного предметного облика, но в них действуют те же физические законы, а все их силовые поля существуют объективно и независимо от нашего сознания, а это и есть определение материальности. Но я думал, что выяснение физических инвариантов относится к проблематике нашего с Николаем раздела…

Жак, засмеявшись, успокоил друга. Он не собирается вторгаться в его разработки. Существует еще один великий инвариант, Артур о нем просто забыл, — человеческая мораль. Законы справедливости остаются теми же, в какие удивительные миры ни попадает человек в своих странствиях по Вселенной. Предметный облик меняется, образ жизни меняется. Но на этику не распространяется закон обратных квадратов, командующий физическими полями. Если мы обнаруживаем в каком-то новом мире чудовищную несправедливость, она не ослабляется в четыре раза, когда мы отдаляемся на двойное расстояние от места, где ее обнаружили. Угнетение слабого сильным, увиденное на далекой планете, не пропадает, когда планету экранируют другие тела. Социальная несправедливость, социальное зло не превращается в добро, когда мы от них отдаляемся. И стремления помочь товарищу, освободить угнетенного, вызволить бедствующего, просветить темного — нет, они не тускнеют никогда, они инвариантны в нашей душе, где бы мы ни оказались. Наша душа радуется, если находит среди незнакомых существ дружбу и взаимоуважение, и переполняется гневом, если встречается с рабством, с издевательством одного над другим. И этот нравственный инвариант, никогда и нигде не покидающий человека, залог того, что вслед за первой экспедицией в иномиры последуют другие — лучше подготовленные, мощнее оснащенные. Мы и на Земле будем мечтать возвратиться к вариалам с защитой от ладарей, к ропухам с освобождением их от рабства. Вот об этом и хочется ему поговорить в докладе.

— Согласен, бери этот раздел, — решил я. — А потом все написанное передаем Артуру. Он составит наш общий доклад.

10

— Подожди, Казимеж! — попросил Николай, всматриваясь в стереоэкран. — Минуты две на осмотр, потом выявление.

На стереоэкране виднелась картина, до того похожая на ту, что была при старте, что она казалась невероятной. В стороне валялись обломки испепеленного звездолета «Нептун», курдин угрюмо щерил дуло, на площадке слонялись люди, подбиравшие разлетевшиеся камни и ящики. В стеклянной рубке перед стереоэкраном стоял Кнут Марек, наш милый Кнут Марек, наш язвительно-лукавый шутник, наш добрый друг и руководитель Кнут Марек! Мы услышали его торжествующий голос:

— Таким образом, дорогие земляне и обитатели соседних планет, я закончу свое сообщение о старте в иномиры одной фразой: вылет «Пегаса» в иные пространства, который вы только что видели, блестяще удался. Следующая задача — ждать возвращения наших колумбов, а если оно, затянется, попытаться наладить с ними связь по ротонному каналу.

Николай в упоении хлопнул себя ладонями по коленям.

— Великолепно! Артур, у тебя ошеломленный вид! Признавайся, ты ведь не ожидал, что мы возвратимся точно в минуту отлета?

— Да, это еще одна проблема, которую надо исследовать, — задумчиво сказал Артур. — На длительное путешествие в иномиры мы совсем не затратили галактического времени. Иначе говоря, пребывание в иномирах иновременно! Понятия не имел, что так будет!

— Снимаю невидимость. Приготовиться к раскрытию в родном пространстве! — скомандовал я.

ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ Научно-фантастическая повесть

Глава первая ВЕЛИКИЙ АРН НА ПОКОЕ

Что Арнольд Гамов, выйдя на пенсию, уединился в домике на заповедной Куршской косе юго-восточной Балтики, мне было известно. И что он не откликается на телефонные звонки, не отвечает на письма и телеграммы, не принимает приглашения на торжественные встречи и деловые совещания, тоже не составляло секрета. Я все же решился проникнуть к нему. Я надеялся, что самый знаменитый звездопроходец нашего времени заинтересуется моделью сверхмощного галактического крейсера, разработанного в нашем конструкторском бюро. Экспертная комиссия Большого Совета отвергла этот вариант космического корабля, компьютер Института Звездонавигации из ста восьмидесяти тысяч слов, хранившихся в его памяти, выбрал только два для оценки конструкции: «Неразумно смело». После такого убийственного заключения нам оставалось лишь поднять руки. Мои сотрудники, не пожелав сдаваться, задумали привлечь к экспертизе Гамова.

Но он не ответил на письмо. Институтские астронавигаторы ехидничали: легче-де спроектировать новый корабль на «отлично», чем добиться от старого поисковика хотя бы малого знака внимания. Тогда я взял расчеты и чертежи и вылетел к Гамову. Я знал, что у него живет садовник Таллиани и что тот лишь по профессии садовник, а по призванию — цербер: свирепо спроваживает любого сразу после фразы «Здравствуйте, я хотел бы…», а кто немедленно не убирается, тому предстоит любоваться распахнутыми пастями трех чудовищных догов, ждущих лишь сигнала, чтобы прыгнуть. Признаться, я не очень верил таким россказням. В прошлом, говорят, бывали и злые сторожа, и цепные собаки, и замки на дверях, и прочие жуткие вещи, о которых ныне давно забыли. Правда, от Арнольда Гамова, когда он ходил в дальний поиск, всегда ждали необычайного. «Чудаковатые находки вполне в духе великого Арна», — выразился о его открытиях друг Гамова Крон Квама. Не удивительно, что и на Земле он, постаревший, но сохранивший прежнюю чудаковатость, не слишком считался с обычаями.