Эксперт по уничтожению

– Вопрос, который тебе не терпится задать с того самого дня, когда мы только прибыли в Ниццу, – пояснил Гавриил. – Обо мне и смотрителе Пенелопе.

– А, вот вы о чем, – дошло наконец до исполнителя. – Да я не то чтобы хотел спросить, просто…

– Просто ты заметил, что наше общение со смотрителем Пенелопой носит немного неформальный характер, не так ли?

Мефодий неопределенно пожал плечами: дескать, было такое, но, если честно, это ваше личное дело, как с кем общаться и кого цветами одаривать.

– Я никогда не делал из наших отношений со смотрителем Пенелопой секрета, – продолжал Гавриил. – Мы с ней… Ты знаешь, что смотрителям запрещено создавать семьи; мы сближаемся только для того, чтобы зачать, родить и вырастить лишь двух детей за всю нашу жизнь. Этот закон создан Хозяином и регулирует количество смотрителей на планете: при длительном сроке жизни следует жестко контролировать нашу численность. Как только гибнет кто-то из смотрителей, Совет сразу дает добро очередной паре молодых смотрителей на зачатие. В общем, когда мы с Пенелопой были молоды…

Пораженный Мефодий даже отложил ложку. Смотритель Гавриил рассказывал настолько интимные вещи, что невольно возникал вопрос: а по какой причине акселерат заслужил подобную откровенность со стороны не кого-нибудь, а самого Главы Совета?

– Наша очередь подходила уже два раза, и мы с Пенелопой воспитали с пятисотого по тысяча двухсотый год двух сыновей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что мы все еще поддерживаем теплые отношения.

Гавриил печально улыбнулся и развел руками: мол, вот такая у смотрителей жизнь, никаких особых секретов.

– И где же теперь ваши дети? – полюбопытствовал акселерат, для которого, как, впрочем, и для большинства исполнителей, человеческие взаимоотношения между смотрителями до сих пор оставались загадкой.

– Младший – Корнелий – погиб четыреста с лишним лет назад при выдворении интервентов, а старший – Симеон – по сей день является помощником куратора одного из австралийских секторов. Ну что, прояснил я для тебя свою биографию?

Мефодий молча кивнул и постарался изгнать из головы взволновавшие Гавриила мысли. Откровенность Главы Совета следовало считать знаком уважения, и отныне надоедать ему своими нескромными мыслями было бы верхом неприличия.

Рыболовный траулер «Каракатица» теперь назывался траулером лишь по бумагам, поскольку тралы на его борту присутствовали только в качестве маскировки. На самом деле судно предназначалось для особых поручений Совета смотрителей и имело такой свирепый двигатель, что могло посоревноваться в скорости с круизным лайнером. Однако в данный момент «Каракатица» не рассекала волны на пути к Гренландии, а лежала в дрейфе неподалеку от восточного побережья Корсики. Виной задержки была не техническая неисправность, а акселерат Мефодий, доставивший неделю назад на «Каракатицу» не одного уникального землекопа, как ему приказывали, а двух.

Смотрители Гавриил и Иошида – непосредственные руководители этой операции – довольно прохладно встретили ступившего на борт полковника российской СОДИР, который оказался старым знакомым не только Мефодия, но и Главы Совета. Похвалы за усердие акселерат так и не дождался, как, впрочем, не дождался и порицания за излишнюю самодеятельность, словно бы в лице полковника Мотылькова он преподнес смотрителям неуместный подарок, который и выкинуть невежливо, и оставить у себя слишком хлопотно.

Смотрители изолировали Мотылькова в трюме и, казалось, не знали, что с ним делать. Именно поэтому «Каракатица» третьи сутки дрейфовала в нейтральных водах: Гавриил и Иошида в срочном порядке решали судьбу потенциального агента, поскольку тащить его в Гренландию не имело смысла. Агент из пленного полковника мог выйти превосходный, так что любой ценой следовало заставить Мотылькова служить в СОДИР и дальше. Ради шанса запустить миротворцам «крота» Глава Совета даже отложил Просвещение Жака Бриоля, которым пообещал заняться позже – во время долгого пути в Гренландию.

Мефодий, на которого после блестящей работы в Ницце все смотрели не как на наглого выскочку, а как на полноправного мастера, вместе с Мигелем ассистировал смотрителям в процедуре вербовки полковника Мотылькова. Человеком Сергей Васильевич был принципиальным и потому в контакт с врагом на первых порах вступать отказывался, но против смотрительских методов убеждения он был все-таки бессилен.

– Вот в чем первопричина вашей уникальности: контузия от взрыва гранаты, – первым делом просветил Мотылькова Гавриил. – После контузии ваш мозг словно окружил себя защитным полем – в моей практике такое уже встречалось. Теперь понятно, почему миротворцы вас не раскусили – они видят, что параметры мозга изменены, и думают, что это обычные последствия аномалии. На самом же деле вам следует благодарить не миротворцев, а того араба, который угостил вас гранатой… Удивительно: ваши каналы телепатической связи будто покрыты прочной изоляцией и на повреждения не реагируют вовсе! В какой-то степени я вами, Сергей Васильевич, восхищен: вы сумели противостоять психотропной атаке представителей высшего разума!

Мотыльков до сих пор не понимал, каким образом угодил к рефлезианцам в плен, и был очень зол. Во избежание эксцессов его надежно привязали к стулу. И хоть Гавриил непрерывно воздействовал на мозг полковника успокоительными телепатическими волнами, все равно возле пленника стояли наготове Мефодий и Мигель.

Мотыльков держался уверенно и не выказывал ни малейших признаков страха.

– Послушай, папаша, – взгляд полковника был исполнен презрения, но голос оставался невозмутимым, – не морочь мне голову всякой чепухой, а говори, что тебе от меня надо, раз уж убивать не собираешься. Кстати, я тебя раньше нигде не встречал? Больно лицо твое мне знакомо! С головорезом твоим я точно сталкивался. – Мотыльков кивнул в сторону стоящего позади Гавриила Мефодия.

– М-да, – пробормотал Глава Совета. – Не так-то просто оказалось скорректировать ваши воспоминания, уважаемый Сергей Васильевич. Получается, схалтурил я немного… Непорядок! И почему тогда в Староболотинске не обратил на вас внимание?.. Хорошо, уговорили: сейчас вы вспомните все, тем более что скрывать эту часть нашего общего прошлого больше нет нужды.

Гавриил спокойно посмотрел в глаза Мотылькова, игнорируя струящуюся из них ненависть. Полковник хотел было что-то сказать, но Глава Совета посредством телепатии уже открывал ему новую (точнее, не столь хорошо забытую старую) информацию касательно прошлогодних событий. На этот раз заложенные в голову Сергея Васильевича сведения являлись подлинными.

Пытаясь свыкнуться с правдой, полковник угрюмо молчал.

– Не может быть! – проговорил он через минуту. – Как это могло произойти? Не помню я такого… Вернее, нет – помню прекрасно! Но почему раньше не вспоминал? Просто голова кругом идет!..

Гавриил постарался вкратце и доходчиво объяснить полковнику, что случилось тогда в Староболотинске и что с Мотыльковым происходит сейчас. А поскольку Глава Совета делал это посредством телепатии, бедного Сергея Васильевича захлестнул очередной поток обязательной к осмыслению информации.

Мотылькова разрывали изнутри такие противоречия, что он впал в состояние крайней апатии, на время отключившись от действительности и окруживших его рефлезианцев. Обладающий телепатией враг – миротворцы предупреждали, что высшие рефлезианцы способны на такое! – контролировал мысли полковника, и это Сергею Васильевичу очень не нравилось, однако часть сомнений из его головы испарилась бесследно. В прошлом году староболотинский СОБР действительно столкнулся с рефлезианцем, поэтому неудивительно, что ему удалось скрыться. Но почему тогда в личном деле Мотылькова за проваленную операцию красуется благодарность?