Экспонат руками не трогать

– Можно обработать?

Зойка подумала, что такую пустячную рану капитан мог бы сам йодом смазать, но офицер говорил вежливо, уважительно, ей понравился, и она предложила ему дойти до госпиталя. Там она быстро обработала и перевязала порез.

– Какая ты ловкая, – наблюдая за ней, произнес Дмитрий, улыбнувшись. – Ну, извини, красавица, что увольнительный тебе испортил.

Раненые часто называли Зойку «красавицей», но она знала, что это они не всерьез, а из благодарности, тем более что никакой красавицей она не была – маленькая, рыжая, лицо в веснушках. Однако капитан произнес это слово как-то особенно, со значением, да еще за руку ее взял. Зойка смутилась.

– С меня причитается… – сказал Дмитрий, и в этот момент в приемную ввалился фельдшер Остапчук с деревянным ящиком в руках.

– Старшую позови, машина пришла. – С шумом брякнув ящик на пол, Остапчук пошел за следующим.

А Зойка отправилась за старшей сестрой. Когда она вернулась, капитана уже не было.

– Барин фронтовой, – зло процедил сквозь зубы фельдшер, принесший следующий ящик, – петух красноперый.

– За что вы его так? – удивилась Зоя.

– За дело, – бросил на ходу Остапчук и с шумом хлопнул дверью.

На следующий день Дмитрий снова пришел в госпиталь. Зойка заметила его, спустилась. Он стоял у входа и курил душистые трофейные сигареты.

– Хочешь? – спросил он у Зойки. Та отказалась.

– Правильно. Береги здоровье.

Времени у Зойки было в обрез – одного солдатика к ампутации готовили. Так что Дмитрий зашел уже вечером, вернее, заехал на красивом трофейном «Хорхе», предложил покататься. Зойка кататься отказалась, но посидеть посидела.

Дмитрий был не из разговорчивых, байки не травил, про себя рассказывал мало. Обмолвился только, что сам он из Курска, но до войны долго работал в Москве, а так все больше Зойку расспрашивал и шоколадом ее угощал. На лицо он Зойке не очень понравился – все щеки были в рябинах, видно после оспы, но зато ростом высокий, статный, и военная форма ему шла. И потом, в отличие от других офицеров Дмитрий оказался уважительным, под юбку Зойке не лез, не лапал. Так что под конец их свидания оспины на его лице она замечать перестала. Дима сказал, что на следующий день снова приедет. Зоя вернулась в госпиталь, но не успела дойти до приемной, как из окна высунулась Ирка Черепанова, будто специально ее дожидалась:

– Ты, Зоинька, оказывается, не промах, а все тихоней прикидывалась. Такого бравого смершевца отхватила, – с умильной улыбочкой пропела Ирка. – Ничего, что он у тебя в капитанах ходит – с малиновым околышем любого майора за пояс заткнет.

«Что с ней разговаривать, дура, она и есть дура. Пэпэжэ в белом халате», – подумала Зоя и ничего не ответила.

С тех пор Дмитрий стал навещать ее каждый день, угощал американским шоколадом, печеньем, катал по городу на машине. Именно в машине это у них и случилось в первый раз, в том самом «Хорхе». Викентий Иванович ее тогда за спиртом отправил в соседний городок, там немецкий винзавод находился. Но, как назло, их госпитальный «ЗИС» сломался, а на телеге долго, да и груз больно ценный, вот Дмитрий и предложил свою помощь. До места они добрались благополучно, канистры со спиртом забрали, вдобавок зам по тылу им еще две бутылки вина выдал. Обратно ехали весело, по дороге останавливались, пили. Зойка первый раз такое вино попробовала. На вкус вроде сока, не крепче, но в голове зашумело, и на душе так хорошо и весело стало, что она сама не поняла, как все это у них случилось. Перед глазами поплыл туман, внутри разлилось приятное тепло, и сердце забилось часто-часто… Тем временем большие сильные руки Дмитрия уже обнимали ее за плечи, ласкали грудь. Зойка закрыла глаза и инстинктивно потянулась губами к его губам…

– Значит, я у тебя первый… не знал, что такие сестрички еще остались, – с довольной улыбкой произнес Дмитрий, когда они подъезжали к Рабенштайну.

Зойка ничего не ответила, улыбка эта ей не понравилась…

Перевод госпиталя на новое место по настоянию подполковника Соколина решили отложить – не так-то легко найти удобное просторное здание, которое могло бы вместить достаточное количество койкомест. Зойка была счастлива – расставание с Дмитрием откладывалось. Но показывать свои чувства, а тем более крутить роман на глазах у всего госпиталя Зоя не стала, не хотела. «Она не какая-нибудь бесстыжая, вроде Черепановой. Пусть Ирка при всех своему майору на шею вешается, это ее личное дело, а Зойка не будет…» Но разве в госпитале что-то утаишь. Поэтому слухи о романе Зойки-недотроги расползлись быстро. Пошли улыбочки, смешки… А уж когда, спустя короткое время, капитан Дмитрий Ефимов попал к ним с воспалением легких, тут и говорить нечего.

– Где опять Мальцева пропадает? – спрашивал Викентий Иванович.

– Известно где, в офицерской палате… хахалю своему пневмонию лечит…

Воспаление легких – казалось бы, на войне от таких диагнозов все давно отвыкли. Подумаешь, пустяк какой, ерунда, температура, кашель, когда у других ампутация, гнойные раны. Даже сам Викентий Иванович к болезни Дмитрия поначалу отнесся несерьезно. Осмотрел, послушал фонендоскопом и назначил жаропонижающее.

Намного серьезнее он отнесся к Зойкиному роману и даже, улучив момент, смущенно заговорил с ней об этом:

– Я вот о чем хотел… прости, Зоинька, что вмешиваюсь не в свое дело, но знаешь, у меня дочка твоя ровесница… Ты – неглупая девушка, открытая, искренняя. И я по-стариковски хочу тебя предостеречь. Понимаешь, тут…

– Нет, Викентий Иванович, не очень.

– Хотя какое я, в сущности, имею право. Понимаешь, Смерш – это такой орган… очень непростой. С ними надо уметь держать язык за зубами, столько людей поплатилось уже за свою… разумеется, ты ничего такого и в голове не держала, но… одним словом, будь поосторожней, даже несмотря на то, что он твой ухажер.

– Да что вы, Викентий Иванович… – попыталась возразить Зоя, но Соколин ее перебил:

– Не говори ничего, Зоинька, все и так понятно. Просто будь поосмотрительней.

Зойка не подозревала, что военврач Соколин, попав в 41-м в окружение, на собственном горьком опыте узнал, как работают сотрудники Смерша…

Первое время состояние больного Ефимова из второй офицерской палаты не внушало опасений. Казалось, капитан быстро идет на поправку. Но тут неожиданно у него подскочила температура – 39,5. На очередном обходе Соколин долго слушал его, стучал по спине и хмурился. Зойка запаниковала:

– Как же так, Викентий Иванович, ведь еще два дня назад все было нормально? Ефимов даже на двор курить выходил.

– Вот и довыходился! Эх, Зоинька, пневмония – болезнь коварная. Сегодня больному хорошо, а завтра… – Соколин не договорил, чтобы ее не расстраивать.

Хотя Зойка и сама могла догадаться, что синюшные губы, учащенное сердцебиение и частый пульс – признаки тревожные.

Через день Дмитрию стало хуже. Он жаловался на сильные боли в груди, сплевывал в полотенце ржавую мокроту, к ночи температура поднялась до сорока, начался бред. Несколько суток состояние капитана оставалось тяжелым. Зойка совсем измучилась, перестала спать, разрываясь между операционной и Диминой палатой, используя каждую свободную минуту, чтобы посидеть рядом с ним. Улыбочки за ее спиной прекратились, даже Ирка Черепанова смотрела на Зою с сочувствием.

Капитан то на короткое время приходил в себя, то снова проваливался в беспамятство. В бреду он что-то нервно выкрикивал или сипло, через кашель, бормотал… Воспаленный взгляд его бессмысленно блуждал по больничной палате, горячая, точно в огне, голова металась по подушке:

– Все чисто, все прошло чисто… в допросной больше никого… никого, я один… в допросной больше никого… – Из груди его с хрипом вылетали отрывистые слова: – Я же обещал, семью не тронем.

– Тише, Димочка. Все будет хорошо, ты сильный, ты справишься, не говори пока, помолчи, силы не трать, – упрямо повторяла Зоя, вытирая липкий пот с его лица, скорее для самой себя, чем для него.

– Не убивайся ты так, дочка. Поправится твой капитан, – успокаивал ее пожилой майор-артиллерист, страдающий по ночам от бессонницы, – а что болтает – так это ничего, выговорится – легче будет. По всему видать, есть ему в чем покаяться.

Часы тянулись медленно, день сменялся ночью, Зойка, похожая на тень, уходила и возвращалась, сидела и разговаривала, переодевала и делала уколы… Пока, наконец, Черепанова не зашла к ней в операционную с радостной новостью:

– Беги скорей в офицерскую, капитан твой в сознание пришел.