Экстремал из будущего

Игорь скучал — пить он не любил (хотя и умел), в кости и карты не играл. Точнее говоря — играть-то он умел, но не считал нужным. С солдатами… Бессмысленно — прежде требовалось их научить. С офицерами или просто дворянами… Тут его останавливал собственный сомнительный статус.

Ну вот как прикажете действовать, если возникнет щекотливая ситуация? Дуэлировать или сразу бить морду? Можно, но вот несмотря на то, что окружающие считали попаданца дворянином, дворянской грамоты у него не было. Так что формально он мог получить плетью или палками по спине. Как-то не тянет проверять… А ведь карты — дело такое, что даже спокойные люди становятся нервными и могут взвиться на ровном месте. Военные же в большинстве своём выдержанным характером не отличались.

Так что… оставались тренировки, прогулки по лагерю и редкие вылазки в соседний городишко к любовницам. Редкие — потому что командование перед походом начало завинчивать гайки и даже уланскому сержанту требовался достаточно весомый повод, чтобы выехать из лагеря. От скуки и перевозбуждения — возраст-то молодой, спортсмен стал раздражительным и держался с некоторым трудом. “Помогали” ему в этом и пьянствующие сослуживцы, старательно изобретавшие всё новые и новые способы досадить своему сержанту.

Вот и сейчас он стоят перед “залётчиками”, слегка покачиваясь на пятках.

— Ну и что мне с вами делать? — задал попаданец риторический вопрос. Те, как и и было положено по уставу, вид имели лихой и придурковатый, но выглядели виновато. От них ощутимо тянуло раскаянием, желанием продолжить веселье и опасением — Игорь успел заслужить славу человека с фантазией.

Физических наказаний он избегал, хотя применял, чего уж там… Всякое бывало — и иногда проще обломать палку, показательно (и очень болезненно) гоняя виновника по расположению, чем оформлять всё официально, с бумагами — формально оставляя человека целым, но ломая судьбу.

— Ну что ж, сами напросились, — несколько зловеще протянул экстремал и уланы поёжились, — за мной.

Подойдя к расположению пехотного полка и пройдя опознавание “свой-чужой” у знакомого поручика, к этому поручику он и подошёл с предложением.

— Никита (после нескольких серьёзных дел они были на ты), тут я своим залётчикам хочу устроить показательную порку.

Поручик морщится слегка:

— Не узнаю тебя — показательную-то зачем?

— Аа! Нет, я не правильно выразился, — засмеялся сержант, — в смысле — морально их выпороть.

— Забавное выражение, — хмыкнул приятель, — говори, зачем я тебе нужен.

Игорь говорил негромко и с каждой новой фразой выражение лица егеря становилось всё более и более странным. Наконец он не выдержал и откровенно заржал. Через несколько минут можно было наблюдать необычную картину — улан, опытных уже ветеранов, гонял егерский капрал, муштруя их как пехотинцев-новобранцев:

— Сено-солома, левой-правой! Шевелись, вахлаки деревенские!

Красные от стыда уланы “шевелились”, подстёгиваемые комментариями.

— Ить они совсем из берлоги вылезли, раз с сеном-соломой гонять приходится, — раздавались нечастые, но весьма едкие комментарии. Капрал, взявший на себя функции их наставников, командовал с багровой рожей, стараясь не сорваться в смех. Попаданец же с поручиком сидели на чурбачках и наблюдали за импровизированным спектаклем.

— Поняли хоть, почему я вас ТАК наказал, — спросил их спортсмен на обратном пути. Видя полное отсутствие понимая, вздохнул и пояснил:

— Сперва вы меня ослушались, а потом ещё и попасться умудрились — как дети! Ну а раз так, то и наказание соответствующее вашему… возрасту, — ехидно закончил он. От такой проповеди лица подчинённых были красными от стыда.

— Боярин, — взмолился один из залётчиков, — ты в другой раз лучше палками.

— Э, нет. Палками — больно, но пару дней отлежишься, да друзья сочувствовать будут. А такое… такое на всю жизнь запомнится!

Несмотря на нелюбовь попаданца к пьянкам, гулянки и “симпосиумы” [42] он всё-таки посещал — скучно всё-таки. Из-за “подвешенного” состояния и двойственного положения, бывал как у Румянцева и Салтыкова, так и у своих сержантов. Везде он чувствовал себя спокойно и вольготно — как из-за воспитания, так и из-за свойственного большинству современников попаданца пренебрежения к чинопочитанию.

42

Симпосиум или симпоизиум

— так в те времена часто называли нечто среднее между пьянкой и официальным приёмом.

* * *

— Гляди-ка, Пётр Семёнович, — негромко говорил Румянцев командующему Салтыкову, — эвон как держится — видно, что не впервой.

— Мда, правы были те, кто…, — начал было Салтыков и резко замолчал, наблюдая за уланским сержантом. Тот и вправду чувствовал себя свободно — подходил к разным группам офицеров и гвардейцев [43] , свободно общался на нескольких языках, уверенно отвечал на вопросы и вообще — было видно, что такой вот симпосиум для него — явление совершенно привычное. Подойдя к столу, сержант уверенно (!) выбрал ананас — диковинку, которую большинство офицеров разве что пробовали один-два раза.

43

Офицеров и гвардейцев — Гвардейцы могли быть и в чине рядовых на таком приёме.

Он же выбирал с видом знатока и на лице было едва ли не написано, что ананаса ему захотелось, но вот от качества продукта он не в восторге. Военачальники переглянулись многозначительно — ну точно из знати.

* * *

Правда, на таких пирушках бывал он не часто — обычно ранг был заметно попроще. Вот и сегодня их пригласили казаки, прикомандированные к дивизии Чернышёва.

— Кто приглашал-то?

— Пугачёв Емельян, — отозвался Никифор, перебрасывая с натугой бочонок рома на другое плечо. Такой же бочонок тащил и сержант, но ему вес казался “детским”.

— Трофеи притащил, вот и гуляет по случаю.

— Что-то слышал о нём, — наморщил лоб спортсмен.

— Да мог и слышать, — согласился каптенармус, — казак добрый, не раз в боях отличался. Молодой ещё — твой ровесник, а вот тоже молодец.

Вообще, отношения с казаками поначалу не слишком складывались, но постепенно улан начали воспринимать как равных — и это с учётом того, что уланский полк успел завоевать славу одного из лучших полков русской армии. Во многом этому поспособствовал попаданец, гонявший подчинённых “в хвост и в гриву”. Но и результат — теперь “его” уланы считались лучшими кулачными бойцами, лучшими фехтовальщиками и лучшими плясунами в русской армии.

— Проходите, гости дорогие, — поприветствовал их пожилой казак, — да вы никак со своей выпивкой?

— Ну дык, — важно ответил Трифон, — командир (тут он покосился на сержанта) разрешает пить только на отдыхе, вот и накопилось.

— По казачьи [44] , значит, — как-то неопределённо выразился встречающий, остро глянув на попаданца.

Казаки Игоря впечатлили — это были не те… ряженые с медалями “за возрождение снохачества” во всю грудь [45] . Эти были такие волчары, что отчётливо повеяло воспоминанием из детства — похожее было, когда к отцу приходили друзья-“афганцы”. Сейчас вроде и сам вояка не из последних, а вот поди ж ты…

44

По казачьи — казаки в походе не пили. Не то чтобы вообще — могли позволить себе “расслабиться”, если поход выдавался очень уж длинным, а между боями намечался достаточно длительный перерыв.

45

Ряженые с медалями “за возрождение снохачества” во всю грудь — Так называемое “асфальтовое” казачество. И нет, это не оскорбление — к НАСТОЯЩИМ казакам автор относится с уважением, но настоящие — занимаются настоящими делами. Разгуливать в военизированной одежде с нагайками и раздавать друг-другу висюльки — это не то, что должен делать казак.