Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Экзамен. Дивертисмент
Шрифт:

а женщина была блондинкой; вышла из подъезда неожиданно, как в кино, —

или уходит вперед, а потом с видом статуи поджидает остальных. «Он как будто чего-то ждет от меня, – подумала Клара. – Как будто я ему что-то должна».

– А она подошла и положила на ладонь муравья, – рассказывала Стелла репортеру. – Ужасно. Никогда не знаешь, что она натворит. Такая озорница.

– Дети, – сказал репортер, – трагичны.

– Ой, они такие славные!

– Кошмарные, – сказал репортер. – Мерзкие дикари. Вы любите их кожей, ваш нос, ваш язык любят их. Но если вдумаетесь…

– Все мужчины одинаковые, – сказала Стелла. – А

потом у них появляется ребенок, и они распускают слюни.

– Я не распущу слюни, даже лежа щекою на животе Гейл Рассел, – сказал репортер. – Че, надо сесть на хорошую скамейку и одурманить себя как следует, созерцая Колумба и звездное коловращение.

– Вы гораздо более чувствительны, чем кажетесь, – сказала Стелла, проявляя интерес. – Насмешничаете, а сами добрый.

– Я просто ангел, – сказал репортер. – А потому не боюсь, что от меня будут дети. Что с тобою, Хуан?

Но Хуан смотрел куда-то вдаль, на деревья, терявшиеся в тумане. Потом достал платок и швырнул его на скамейку —

как Дарио – в море, —

и Клара села, вздохнув с облегчением, справа от нее сел Андрес, и Клара подвинулась, давая место Хуану; Стелла села на самый край, а репортер – между нею и Хуаном. И тогда Андрес поднялся со скамьи, а за ним и Хуан, по-прежнему не отрывая глаз от деревьев.

– Че, отдохните немножко, – говорил репортер. – Мы находимся на самой красивой, самой центральной, самой шикарной площади Буэнос-Айреса. Никто сюда не ходит, только влюбленные и министерские служащие. Однажды ночью я видел тут негра – он целовал мальчика лет четырнадцати. Мальчик слабо сопротивлялся, ему было стыдно – он видел, что я наблюдаю за ними.

– А зачем ты это делал? – спросил Хуан. – Ведь в твоих репортажах любовью не пахнет.

– Что вы такое говорите, – запричитала Стелла. – Негр целовал мальчика, какая гадость.

– Не скажите, в этом что-то было, – возразил репортер. – Некая статуарность в позе, на площади это хорошо смотрится. Ну-ка, Хуан, дай твой знаменитый штопор.

– Я больше не ношу его с собой. А если и у тебя нет, то плохо дело.

Но у репортера был, просто он стеснялся вынимать огромный перочинный нож с рукояткой из пожелтевшей кости и семью лезвиями из фирменной золингеновской стали.

– Придется пить из горла. Сначала – дамы, и не забудьте чокнуться с Колумбом, задрапированным в туман. Стелла, не жеманьтесь, берите пример с Клары, она, сразу видно, из племени пьющих.

– Выпьешь, и туман не будет к тебе липнуть, – сказала Клара, передавая бутылку Стелле. – По правде говоря, надо было купить белого вина.

– Белого у них не бывает, – ответил репортер. – Как говорится, совершенно не их профиль. Это все равно что просить Чарли Паркера сыграть мазурку. Ну, а теперь ты, Хуанито. Да что ты застыл, как часовой? Кто там, Хуан?

– Я бы сам хотел это знать, – сказал Хуан, завладевая бутылкой. – Думаю, и Андрес не прочь бы узнать. Ты что-нибудь видел, Андрес?

– Не знаю. Такой туман. По-моему, да.

Клара остановилась и глядела в сторону клуба автомобилистов, проследив взглядом все изгибы непрямой улицы, огоньки автобусов «А» и «С», застывших на остановке.

– Совсем как начало «Гамлета», – сказал репортер. – Или «Макбета»?

– Пускай их, – сказала Стелла. – Они все трое обожают сочинять романы. Что это у вас на лице прилипло? Позвольте, я сниму.

– Это пушинка, – сказал репортер в некотором удивлении. –

Странное дело: у меня на лице – пушинка.

– Ветер, – пояснила Стелла. – И влажность, вот она и прилипла к носу.

Две женщины с мальчиком шли по площади и остановились, чтобы мальчик пописал на газон. В тишине площади слышно было, как струйка упала на гравий.

– Так всегда, – сказала одна из женщин. – Сколько времени сидели у тебя, и ему в голову не пришло пописать, а только вышли – сразу приспичило.

– Ничего страшного, если только это, – сказала другая.

– Вот и имей детишек, – сказал репортер, забавляясь от всей души.

– А что такого? Что особенного? Слышишь, Клара? Представляешь?

– Нет, я замечталась, – сказала Клара. – Андрес, что мы так нервничаем? Можно подумать, он собирается нас съесть.

– Кто? – спросил репортер.

– Никто, Абель, – сказала Клара. – Один парень.

Андрес устало сел на скамейку.

– Ну, раз уж мы его назвали, давайте поговорим, – сказал он. – Третий раз я его вижу сегодня.

– И я два раза, – сказали Клара и Хуан одновременно.

– А может, нам показалось. Туман…

– Это не туман, – сказал репортер. – Я уже устал повторять. Но вы что-то скрываете. Что за история с этим Абелем?

– Ничего не скрываем, – сказал Хуан, отдавая ему бутылку. – С этим парнем что-то не в порядке последнее время.

– Абелито немного странный, – сказала Стелла. – Но чтобы три раза за ночь… Он же не преследует нас.

– Блестящая мысль, – захлопал в ладоши Андрес.

– Перестань.

– Хорошо. Я перестану. Скамейка мокрая.

– Пошли домой, – сказал Хуан Кларе на ухо, но не понижая голоса.

– Нет, нет. Ты что, нервничаешь?

– Нет, я не поэтому. Просто боюсь, как бы ты не заболела, такая ночь. А завтра надо быть в порядке.

– Завтра никогда не бывает в порядке, – сказал репортер. – У меня такие ловкие фразочки здорово получаются, видели бы вы, как они нравятся нашему Диреку. Он называет меня афористом.

– Аферистом, – сказал Андрес. – Кто говорит «завтра»? Завтра – вот оно, эта мучнистая липкость, что наваливается на нас, и есть завтра.

– Ну и ну.

АБЕЛЬ. БЕАЛЬ. ЛЬЕБА. АБЬЕЛ. ЛЬАБЕ.

ЕЛЬАБ. БЬЕАЛ. АЛЬБЕ. АЛЬЕБ. ЕЛЬБА.

– В воздухе полно пуха, – сказала вдруг Стелла. – Я проглотила пушинку.

– Это не пух, а слова, произнесенные людьми, туман их подхватывает и носит, – сказал Хуан. – В такую ночь…

Такая ночь намкрасит жизнь,в такую ночьзабудет сердцесвои сомненья и раздоры,и звездный свет сияет в выси,как свет лампад у алтаря,и полная луна,неспешно вставнад гладью моря,к нему несет свои моленья.
Поделиться с друзьями: