Ельцын в Аду

– Вынужден Вас огорчить, - защитил историческую правду Ницше, - но, во-первых, Сасунский, во-вторых, никогда сей литературный персонаж к сексменьшинствам не принадлежал, хотя и был армянином.

– Да? Ну ладно, - швейцар отнюдь не огорчился.
– Кстати, скоро мы станем, слава Дьяволу, сексбольшинством...

– Не допущу! — взвизгнул лукавый.
– Род человечий прекратится — кого я искушать и мучить буду?!

– Как скажешь, Хозяин!
– не стал спорить цербер в парике и вновь обратился к авторитету: - А вот еще был среди наших основателей гениальный физик Гей-Люссак...

– Сколько раз надо вбить в Вашу скорбную разумом голову: это — фамилия, а не сексуальное пристрастие!

– возмутился знаменитый ученый.

– Во непруха прет!
– пожаловался, ни к кому конкретно не обращаясь, привратник миниада под названием «Достанкино».
– Не те примеры привожу... А вот на сей раз не промахнусь! Про Августа слыхал?

– Шо я, совсем тупарь, название месяца не знаю?
– возмутился опетушенный.

– Это — не летний месяц, а римский император, жил на рубеже старой и новой эр, - подсказал Фридрих.
– Его прозвище, точнее титул, вошло в мировой календарь.

– Да ну?

– Кентяра истину базарит, - авторитетно подтвердил Ельцин.

Швейцару надоел чужой исторический экскурс, и он пустился в свой собственный:

– Так вот, знаешь, почему знатный, но бедный Октавий стал всесильным Августом? Потому что его толкал в зад сам Юлий Цезарь!

– Не взад я его толкал, а вверх!
– сделал поправку величайший из римлян, от своих легионеров получивший прозвище «муж всех жен и жена всех мужей».
– Завидуешь, пролетарий сексуального труда? Могу и тебя толкнуть!

– Ой, как здорово!
– восхитился садомазоцербер.
– Это же моя голубая (вдвойне!) мечта! Одним махом... ну, не одним, несколькими десятками махов тазом Цезарь подбросит меня на вершину гей-иерархии!

– Здесь вам не земля!
– взревел бешеным слоном Люцифер.
– Это там можно стать кинозвездой или лордом, если позволить вышестоящему воткнуть себе в гудок (совершить анальное сношение). Ты — просто бельмондо (сумасшедший), если думаешь, что в пекле из манечки превратишься в глиномеса, коли тебе Цезарь под кожу вдует. Случаем, ты в натуралы обратно не хочешь?

– Не, я в детстве уже был натуральным блондином, а потом поработал на ТВ — и стал натуральным геем. А может, ты сам, Хозяин, мне вдуешь? У меня зад — волнующий!

– Размечтался!

– Ой, какой ты противный...

– От такого комплимента не откажусь! Однако базаришь ты много не по делу... Слушай, а давай я тебя бабой сделаю?

– Не в кайф! Мое место здесь, в гей-клубе!

– У параши твое место!

– Параша, кажется, старинное русское женское имя?
– блеснул лингвистическими познаниями немец.

– Ага!
– согласился Сатана и смачно заржал.

– Не, я баб чисто конкретно не люблю! Пощади, Хозяин!
– зарыдал швейцар, но как-то вяло.

– Ладно, гитарой (женским половым органом) одарять не буду. Однако и не помилую. Приговариваю к наказанию: две сотни лет пребывания в женских банях...

– Как прикажешь...
– изобразил печальный вздох объект дьявольской разборки — как показалось Ницше, не очень убедительно. Это заметил и Повелитель мух.

– Отставить!
– скомандовал он сам себе, словно генерал — связистке, принявшей неудобную для него позу.
– Пургу ты гонишь (притворяешься)... Это для активного педрилы — кара, а для тебя — самый кайф, ты ж секелишь…

– Чего он делает, Ваше адское величество?
– не утерпел Фридрих.

– Выражаясь твоим высокопарным штилем, феминопритворяется...

– Это не высокий стиль, с Вашего позволения, а жалкие графоманские потуги! Почему не сказать точно и просто: корчит из себя женщину?!

– Ух, какие мы, философы, обидчивые и дерзкие! Где уж нам до ваших литературных парнасов долететь, мы-то книг не сочиняли! Кстати, зря... Скольких писак я вдохновил на шедевры! В ближайшие же пару столетий займусь... А пока решим, что делать с секелем-натуралом... Или натуралкой? Вот же поистине чертов язык! Ага, придумал... Значит, так: будем срочно тебя лечить — делать из тебя настоящего мужчину!

– В армию, что ли, отправишь?
– с неподдельным интересом вопросил наказуемый.

– Пуркуа бы и па?
– как не говорят французы. Люди в мундирах, как, впрочем, в кольчугах и латах, подобных тебе весьма ценят и очень активно – ха, ха - пользуют! Приговариваю тебя к ста годам пребывания в спартанской армии!

– Почему именно там?
– шепотом осведомился у своего гида его подопечный.

– В античной Спарте все поголовно воины были педерастами, к женщинам их допускали лишь в возрасте тридцати лет — для продолжения рода.

– Ну ни хрена себе!
– отреагировал ЕБН — и замолк под злобным взглядом Дьявола, коему посторонняя болтовня мешала закончить оглашение приговора.

– Однако не радуйся! — Сатана огорчил повеселевшего было достанкинского привратника.
– Во время этого служения (какое точное словечко я нашел, а, Ницше!) по три... не... по пять раз в день у тебя будут менструации...

– Это анатомически невозможно!
– попробовал отбрехнуться несчастный.

– У меня в инферно, как у Ельцина в России, все возможно! И это, и еще фригидность, совмещенная с бешенством матки! Пять... нет, десять абортов ежедневно! И не забудем про роды... Еженедельно! И не говори мне, что мужчины рожают только идеи, у меня здесь они производят на свет все, что я захочу! Так-так... Что еще? Ну, конечно, по два часа каждые сутки на гинекологическом кресле, истерики, головные боли... Страдания по поводу отказа в покупке шубы — на регулярной основе... Причем соседним манечкам всякие манто с кантами будут дарить!

– Пощади, Хозяин!
– на сей раз секель зарыдал непритворно.

– Ладно, пока хватит с тебя! Лети в сектор древней Спарты!

Оба исчезли. Ельцин и Ницше вдруг услышали, как лощеный господин, одетый сверху в смокинг и бабочку, а внизу — лишь в намазанный вазелином презерватив, декламирует стихи новому русскому, который не так давно выпендривался перед паханом:

– «А жаль, что незнаком

Ты с нашим петухом:

Еще б ты боле навострился,

Когда бы у него немного подучился».

– Мне, правильному пацану, у пидора учиться предлагаешь?! Пасть порву!

– Кидай предъяву Крылову — его басня!

– Плохо этот герр стихи читает, без выражения, - прокомментировал Фридрих.

– Какие выражения, Федя?
– удивился ЕБН.
– Это же Крылов, а не Барков!

Великий писатель странно на него посмотрел, но смолчал. Тут сладкую парочку увидел носитель смокинга с презервативом — и просто-таки просиял, насколько это возможно для черной-пречерной души.

– Кто это к нам заехал? Неужто наш долгожданный заказанный? Вот алмазно (здорово)!