Элегантность
Шрифт:
Погоди-ка минутку!
– Но я же вам говорю, что он мне сам сказал! Он что же, не знает, гей он или нет? К тому же мы не трахаемся! Это как, по-вашему, о чем-то говорит?
– У супружеских пар половая активность угасает по разным причинам. – Она поправляет на носу очки, деловито склонив голову набок. – Как вы думаете, почему она прекратилась у вас?
Я тоже склоняю голову набок.
– Думаю, она прекратилась потому, что мой муж гей, и потому, что ему это неинтересно. Посудите сами: когда вы хотите что-то сделать, вы обычно ищете способ, как это осуществить. Мы же не трахаемся, потому что не хотим. Что тут непонятного?
Она изгибает дугой бровь.
– Стало быть, вы тоже не хотите трахаться?
– Когда тебя отвергают двадцать четыре часа в сутки, это, знаете ли, действует не очень стимулирующе.
Она склоняет голову как-то по-другому и теперь похожа на попугая.
– Значит, вы настаиваете, что ваш муж гей?
Да что с ней такое случилось? Я совсем не этого от нее ждала. У меня появляется ощущение, будто я какой-то персонаж из «Перри Мейсона».
– Почему «настаиваю»? Я просто говорю вам то, что знаю точно. – Миссис П. снова смотрит на меня поверх очков. – Послушайте, – продолжаю я, – он-то сам не хочет быть геем. Это чертовски неудобно для него. Он очень консервативный парень из очень консервативной семьи. Он знакомится со мной, мы трахаемся, потом он сообщает мне эту вещь, а я ужасно боюсь остаться одна, буквально схожу с ума от страха, поэтому говорю: «Нет, ты не такой. Я же тебе понравилась!» Эти слова приходятся ему очень кстати, так как разрешают его проблему. Мы женимся, и тут кому-то приходится начать сходить с ума. Потому что когда нормальная женщина выходит замуж за гея, кто-нибудь обязательно должен сойти с ума. Так кто же, если не я? Понимаете?
Ответа у нее нет. Сейчас я просто ненавижу ее.
– Да, я схожу с ума. И такого, знаете ли, никому не пожелаешь!
– По-моему, вы злитесь, – замечает она.
Я комкаю в руках свой несчастный шарфик.
– Злюсь? Ну да, чуть-чуть. Как бы только не описаться от этой злости!
Миссис П. снимает с подола юбки какую-то приблудную нитку.
– Но почему вы думаете, что все так плохо?
Я просто не верю собственным ушам. Мне хочется что-нибудь бросить, сорвать со стены эти паршивые картинки и запустить ими ей прямо в лицо.
– Почему?! Да вы разве не слышали, что я сказала? Я замужем за геем!
Она задумывается.
– Это вы так видите ситуацию.
Становится уже невыносимо.
– Что значит я так вижу?! Дело не только в том, что я вижу, – я с этим живу! Это моя жизнь, независимо от того, верите вы или нет. Я не сумасшедшая! То, что я переживаю каждый день, реально существует. И я не нуждаюсь в том, чтобы вы или кто-то другой подтверждали для меня эту реальность. Если я когда и была сумасшедшей, так это когда поверила, что кто-то вроде вас, с вашей… невероятной, чудовищной посредственностью может помочь мне!
Я встаю.
– Гнев может быть хорошим доктором, – говорит миссис П.
– Да пошла ты! – огрызаюсь я, надевая пальто.
Ее денежки направляются к двери. Ей ничего не остается, как тоже встать.
– Я. вижу, Луиза, мы с вами добились настоящего прогресса. Возможно, сейчас вы чувствуете себя немного неустойчиво, поэтому нам следовало бы подумать о том, чтобы участить наши сеансы.
Я поворачиваюсь и беру миссис П. за руку. Я дотрагиваюсь до нее впервые. Чувствую, как она дернулась, но мне наплевать.
– Спасибо вам за помощь. Никаких дополнительных сеансов не понадобится. Вы научили меня главному. Теперь я знаю, что моя самая большая ошибка заключается в том, что я отдаю свою энергию людям, которые понятия не имеют, как мне помочь.
Я отпускаю ее руку, и та безвольно падает. Она потеряла дар речи, но все же находит в себе силы сказать:
– Луиза, что вы делаете? Вы не можете прервать курс терапии вот так просто! Нам потребуется еще много сеансов, чтобы обсудить это… Нам нужно разрешить вопрос взаимоотношений…
Я смотрю на нее с сочувствием, она вызывает у меня только жалость.
– Нет, ничего этого нам не нужно. Нам не потребуется говорить, обсуждать или что-то разрешать. Вышлите мне счет. И купите себе пару приличных туфель. Предпримите что-нибудь, чтобы измениться. Одних разговоров мало.
Я открываю дверь и выхожу. И почему гораздо легче выходить на высоких каблуках?
Количество предметов одежды, надетых на женщине, существенно сократилось с начала двадцатого столетия. Однако даже несмотря на то что женское белье может
состоять теперь только из двух предметов, они по – крайней мере должны сочетаться друг с другом. Верхом небрежности можно считать вариант, когда белый бюстгальтер надевают, вместе с черным поясом или наоборот. Разноцветное белье очаровательно, но носить его разумеется, можно только под непросвечивающую или темную одежду. Летом предпочтителен белый цвет. Если вы чрезвычайно разборчивы и богаты, ваше нижнее белье может идеально подходить к вашей к верхней одежде.Часто женщины совершают ошибку, недооценивая возможности этой части своего туалета, придающего столько шарма их облику. Коротко полото: когда вы одеваетесь, всегда помните, что позже будете раздеваться, и, возможно, не в одиночестве, а перед кем-то. Одним словом, ничто так не выдает женщину, как ее белье, оно может рассказать о ней гораздо больше, чем тысяча часов, проведенных на диване психотерапевта.
В заключение скажу: при выборе бельм не нужно забывать о благоразумии. Не следует путать красивое и качественное белье, которое прекрасно сидит и держит тело, всегда, оставаясь свежим, с дешевой вульгарной продукцией из иллюстрированных мужских журналов. Приковывает взор? Да. Но об элегантности нет и речи. Мужчине приятно считать свою жену интересной и привлекательной, даже если в настоящий момент он ее не видит, и разумеется, этот свой образ вы хотели бы сохранишь в его восприятии навсегда, с тем чтобы неизменно выбывать у мужа чувство глубочайшего восхищения.
Однажды после того как я вывесила на кухне сушиться свое белье, Риа отзывает меня в сторонку.
– Луиза, что это такое? – Она указывает на мои линялые трусики, жеваной тряпочкой свисающие с веревки. (Несмотря на тотальное преображение, «проклятие старых трусов» продолжает преследовать меня, самым что ни на есть загадочным образом по-прежнему заполняя мой бельевой ящик изношенным барахлом.)
Со времен самого раннего детства, когда я по причине нежного возраста еще могла описать штанишки, никто никогда не обращал столь трагического внимания на мои трусы. Я недоуменно разглядываю их.
– Трусы, – отвечаю я с сомнением в голосе. (Даже я вынуждена поставить под вопрос назначение этого подозрительного предмета.)
– Нет, – твердо заявляет она, беря меня за руку. – Это не трусы. Пойдем, я тебе что-то покажу.
И она ведет меня в свою комнату, настоящее святилище, неприкосновенность которого может быть нарушена разве что пожаром, грабителями или столь же крайними обстоятельствами, созданными промыслом Божьим. В этих стенах Риа сотворила настоящий образец девичьего рая. Ее кровать старинного красного дерева завалена целой коллекцией вышитых подушек и всевозможных покрывал и отрезов ткани, которые она насобирала по всем рынкам Лондона. Стены увешаны фотографиями и настоящими картинами, и повсюду взгляд натыкается на самые, разные предметы, созданные для того, чтобы радовать глаз – молочно-белые фарфоровые чашечки, изящные фигурки дутого стекла, шелковые шарфики, атласные тапочки от Эммы Хоуп, целые груды шляпных коробок всех цветов радуги и стопки альбомов по искусству, на которых громоздятся ароматизированные свечи и вазочки с цветами. На подоконнике – целая батарея цветочных горшков с какими-то пахучими растениями. Несмотря на то, что комната мала, Риа умудрилась тысячей талантливых прикосновений воздать должное каждому из чувств, вынужденных дремать в ожидании остальные десять часов в день.
Я наблюдаю, как она, опустившись на колени перед кроватью, достает из-под нее плоскую розовую коробку от «Ажан провокатер», перевязанную черной шелковой лентой.
– Вот это трусы, – говорит она, осторожно открывая коробку.
В ней обернутый прозрачной тоненькой бумажкой лежит черный кружевной комплект из трусиков и бюстгальтера, украшенных изящнейшей ручной вышивкой в виде алых маков. Эти маки, традиционные символы упоения и обостренной чувственности, столь миниатюрны и столь изысканно выполнены, что от них буквально исходит озорной игривый аромат сексуальности. Яркими шелковистыми огоньками они поблескивают на чернильно-черном кружеве, волнообразными дорожками огибая каждую чашечку бюстгальтера и ветвистыми побегами разбредаясь по пикантному треугольнику трусиков. Это белье – настоящий образец искусного эротизма, классического и самоценного независимо от мужского присутствия.