Электрический остров

— Без обоснованных предложений, — сухо сказал секретарь, — заказ, оформленный, утвержденный ми­нистерством, с бухты-барахты нам не остановят! У нас ведь есть акты испытательной комиссии, которые го­ворят, что машина работает удовлетворительно.

— Сколько времени вам понадобится, Федор Си­лыч, чтобы подготовить предложения? — взмолился Орленов.

— Два-три месяца, — ответил инженер, с удивле­нием поглядывая на молодого ученого.

Секретарь парткома неожиданно присвистнул, услышав этот ответ, и сконфуженно притих, поглажи­вая пальцами худые виски с синими жилками. Он казался очень расстроенным всей этой историей. Блед­ный, с каким-то устало-скучным лицом и редкими бесцветными волосами, секретарь не понравился Орленову. Ученый поглядывал на него с недоумением, убежденный, что осилить его — пустяки. Но тут се­кретарь снова заговорил горячо, гневно:

— С чем же вы пришли на завод, товарищ Орле­нов? Что говорит филиал по поводу конструкции элек­тротрактора, его Ученый совет? Разве можно на основании одних общих замечаний и сомнений губить такое дело? Я согласен, что в конструкции есть еще недостатки, я сам инженер. Но вы были обязаны прийти на завод с готовыми предложениями! И вам, Федор Силыч, должно быть стыдно, что вы до сих пор только охаиваете конструкцию, вместо того чтобы предложить исправления! Пожалуйста, приготовьте свои предложения. И я уверен, никто вам не поме­шает улучшить машину, если даже конструктор ста­нет сопротивляться. Но задерживать выпуск трактора на основе одних только сомнений вам, думаю, никто не позволит.

— Вот тупой формалист! — с чувством сказал Орленов, когда они вышли из парткома, условившись, что Пустошка займется подготовкой необходимых предложений.

Вдруг инженер, усмехнувшись, спросил: — А чем вам так насолил Улыбышев?

Орленов удивленно оглянулся.

— Почему вы думаете, что он мне насолил? А чем он вам насолил? Возвращаю вам вопрос…

— Ну, у меня другое положение! Я — инженер, начальник цеха, я обязан блюсти государственные ин­тересы. А вы по долгу службы должны защищать Улыбышева.

Орленов стоял ошеломленный, словно его внезапно ударили. Пустошка, испугавшись действия своих слов, заговорил о чем-то другом, но Орленов перебил его:

— Значит, вы думаете, что я действую из личных побуждений? Вот как! И вы считаете, что другие тоже могут так думать?

Пустошка нерешительно пожал плечами, словно не хотел давать ответа за других. Орленов покачал головой, буркнул:

— Ну и пусть думают! — сунул инженеру руку и зашагал от завода, опустив свои широкие плечи.

А Пустошка еще долго стоял и смотрел вслед ему, хотя ученый уже давно скрылся.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

В кабинете Улыбышева сидел Сергей Сергеевич Райчилин, преданно глядя на директора своими доб­родушными, похожими на маслины глазами.

Улыбышев давно уже заметил, что в присутствии Сергея Сергеевича обретает какую-то особенную твер­дость духа. Он не пытался проанализировать, почему появляется эта твердость, но едва Райчилин входил, улыбаясь почтительно и дружелюбно, у Бориса Ми­хайловича становилось легче на душе.

Может быть, такое ощущение бывает у командира, который знает, что он не один, рядом верные солдаты. А может быть, Райчилин заменил ему, одинокому и непривязчивому к людям человеку, друга, которого иногда не хватает и себялюбцам. Во всяком случае, появление Сергея Сергеевича успокаивало Улыбы­шева: день казался хорошим, солнце — ярким, каби­нет — уютным.

Именно потому, что у него не было ни друга, ни семьи, Улыбышев давно уже научился проверять свое настроение по окружающим его вещам, он, так ска­зать, сосуществовал с ними. И, может быть, поэтому он любил вещи, понимал в них толк и умел окружать себя ими с таким же искусством, как умеет это де­лать иная увядающая женщина, если у нее, конечно, хватает средств.

Кабинет директора филиала института был обстав­лен и украшен с единственной целью — дать доброт­ную оправу его владельцу. Над украшением кабинета потрудился и сам Улыбышев и еще больше — Сергей Сергеевич. Кабинет был велик и светел. Два окна почти во всю стену позволяли директору окидывать мечтательным взглядом и город за рекой и остров. Солнце гостило в кабинете с утра до вечера.

Стены кабинета были увешаны картинами местных художников, которые Райчилин скупал по дешевке, приобретая при этом славу мецената. Известно, что хозяйственники относятся к картинам пренебрежи­тельно, а если и покупают, то только в Москве и только копии известных картин, как бы плохи и до­роги они ни были. А Борис Михайлович раз навсегда приказал Райчилину не покупать копий и навещал все выставки местных художников, чтобы отобрать самое ценное… Затем наступал черед Райчилина уговорить художника предать свой шедевр подешевле.

Таким образом, картины на стенах были и хороши и дешевы, мебель и хороша и дорога. Были в каби­нете и ковры — не хорошие и не дорогие, и кадки с растениями, а все вместе создавало особый стиль.

Впрочем, сегодня хозяин не обращал внимания на окружавшие его вещи.

— Что же вы будете делать дальше, Борис Ми­хайлович?— спросил соболезнующе Райчилин.

— Это Орленов считает, что мне больше ничего не остается, как поехать в деревню, пить парное мо­локо и отращивать бороду медвяного цвета. Но он ошибается! — желчно сказал Улыбышев.

— Ай-ай-ай! — покачал головой Райчилин и потя­нулся к коробке папирос, которую Улыбышев, заку­рив, оставил на столе. — Как же вы не подумали о характере человека, которого приглашали на работу? Анкета анкетой, но характер тоже надо знать! От ха­рактера и происходят все неприятности. У нас и так немало вздорных людей, возьмите хоть Чередниченко, хоть Горностаева…

— А что Горностаев? — резко выпрямившись в кресле, спросил Улыбышев. Потом, должно быть, ре­шив, что жест этот можно истолковать неправильно, лениво откинулся на спинку. — Горностаев занят сво­ими делами…

— Не скажите! — предостерегающе поднял брови Райчилин. — Как секретарь партийной организации, он прислушивается ко всяким разговорам. И если до него дойдет слух о вашей размолвке с Орленовым, он обязательно заинтересуется… Если уже не заинте­ресовался! — с ударением закончил он.

— Не думаю, — сухо сказал Улыбышев, однако на этот раз в его голосе не было обычной уверенности.

— Ну, а если принять предложение Орленова? — осторожно спросил Райчилин. У него была отлично зарекомендовавшая себя тактика соглашаться в мело­чах и никогда не уступать в главном. В конце концов то, чего требовал Орленов, — изменить кое-что в тракторе, — было мелочью по сравнению с главным — созданием электротрактора.

— Вот уж не ожидал от вас такой глупости! — сердито проворчал Улыбышев.

— Но я ничего такого не сказал! — воскликнул Райчилин, и в каждом звуке его голоса был белый флаг капитуляции.

— То-то же! — с удовлетворением заключил Улы­бышев. — Поймите: принять предложение Орлено­ва — это значит отсрочить бог знает на какое время выпуск машин, опытную пахоту и, следовательно, сдачу нашего трактора. А мы должны представить все показатели к пятнадцатому сентября! На этом настаивает сам Петр Иванович! Ну, что скажете?