Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

1.2.1. Статическая электропоэтика

Весной 1921 года Платонов работал над программной статьей «Пролетарская поэзия», в которой пытался заложить узловые пункты своей поэтики и интегрировать их в систему эстетически-идеологических позиций «Кузницы» 80 . В этой статье проект Электроромана упоминается впервые, поэтому стоит подробно рассмотреть аргументативную структуру этого текста.

Историю мы рассматриваем как путь от абстрактного к конкретному, от отвлеченности к реальности, от метафизики к физике, от хаоса к организации. <…> Сознание, интеллект, – вот душа будущего человека, которая похоронит под собой душу теперешнего человека – сумму инстинктов, интуиции и ощущений. Сознание есть симфония чувств 81 .

80

«Пролетарская поэзия» сочинялась для журнала «Кузница» и вышла в 1922 году в 9-м номере. В весеннем выпуске 1921 года (номер 7, где был опубликован рассказ Платонова «Маркун») во вводной статье издателя разъяснялись основы объединения «Кузница». Воинственный тон этой декларации не мог скрыть, что «Кузница» на тот момент еще находилась в поиске теоретических демаркационных критериев относительно Пролеткульта и приветствовала работу молодого провинциального писателя в своих рядах. Платоновский проект пролетарской поэзии в этом контексте представлял собой попытку обозначиться в московской художественной группе, которая предоставляла ему площадку для участия в формировании программных основ.

81

Платонов А. Пролетарская поэзия // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 2. C. 162.

Дедуктивная модель прогресса, которую Платонов обозначает в первых же строчках своего текста, вскоре сталкивается с индуктивной моделью, ведущей от эмпирического опыта конкретных чувственных восприятий к сверхчувственному абстрактному сознанию (симфония ощущений). В результате возникает синтез чувственных впечатлений того сознания, которое видится Платонову «душой» грядущего человечества. Тем самым конфликт между чувством и сознанием, уже обосновывавшийся в его публицистике, углубляется и одновременно приводится к разрешению. Пролетарское сознание как телос истории человечества уплотняется в топос. Будущее «царство сознания» интегрируется в утопическую модель Золотого века. Царство сознания как ультрамодернистская «конкретная» и «физическая» концепция излагается при этом с помощью традиционной дихотомии «блага» и «истины».

Самый большой переворот, который несет с собою царство сознания, в том, что вся история до сознания была творчеством блага, и ради блага человек жертвовал всем. Истина была ценностью настолько, насколько она служила благу, и сама была благом. Скоро будет не то: не благо будет сидеть верхом на истине, а истина подчинит себе благо 82 .

Благо и истина – фундаментальные категории спасения евангелического Благовещения и как таковые маркируют отмежевание от ветхозаветного (Моисеева) закона. В частности, в русском православном христианстве оппозиция Закона по одну сторону и благодати и истины по другую образует фундаментальную основу как национальной религиозности (содержание), так и национальной литературы (форма), что и было инициировано в старейшем письменном памятнике древнерусской литературы XI века – «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона. Адаптируя в своей программной статье христологическую риторику и одновременно реверсируя соотношение блага и истины (души и сознания), Платонов закладывает в основу своих выводов схоластическую структуру аргументации. Через ряд силлогизмов и энтимем с экспликацией дедуктивного принципа и платонического учения об идеях Платонов приходит к сердцевине своей статьи – поэтике слова. Его художественно-теоретический силлогизм выглядит следующим образом:

82

Платонов А. Пролетарская поэзия // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 2. C. 163.

Первый посыл: Наука – это поиск объективного поля наблюдения – точки зрения вне мира, необходимая для познания сути вселенной.

Второй посыл: Искусство – это поиск объективного состояния мира – сотворение организации из хаоса.

Вывод: Объективная, внешняя позиция наблюдателя совпадает с центром совершенной организации – искусство и наука суть одно – исследование мира = сотворению мира 83 .

После этого Платонов иллюстрирует дедуктивный принцип построения своей аргументации: «Вначале мы говорили об истории, как о пути от абстрактного к конкретному, от идеала вещи к самой вещи, какая она есть, от идеи к материи. А здесь мы все время говорим об истине. Но разве истина не отвлеченное понятие?» 84 – и выводит из этого свой познавательно-теоретический силлогизм:

83

См.: Там же. C. 164.

84

Там же.

Первый посыл: Человечество стремится к истине, все мое тело жаждет истины.

Второй посыл: То, чего требует тело, не может быть имматериальным, духовным и абстрактным.

Вывод: Истина = реальная вещь.

Этим художественным и познавательно-теоретическим определением основ Платонов ставит вопрос о сути пролетарской поэзии и искусства, проходя еще один виток аргументации от абстрактного к конкретному при помощи платонического учения об идеях. «В мире есть вещи, а в человеке есть образы, эхо этих вещей, условные символы явлений» 85 . В контексте эволюции человечества из этого следует еще один вывод: искусство означает (новое) творение мира. Эволюция означает аккумуляцию сил для преобразования мира. Но поскольку сил человека раньше не хватало для конкретной организации действительности (материи), человечество начало организовывать имматериальные «вещи» – изображения и символы действительности, например слово:

85

Там же.

Слово надо считать трехгранным символом действительности. У него есть три элемента: идея, образ и звук. Такой треугольник и рисует нам какую-нибудь вещь из действительности. Нет слова без одновременного слияния этих трех элементов, – они только бывают в разных процентных сочетаниях: иногда пересиливает идея, иногда звучность, иногда образ. Но всегда три элемента бывают вместе. Слово не мыслимо без них. Все опыты создания поэтической школы на преобладании одного какого-нибудь элемента слова не могут иметь успеха: для этого надо прежде всего изменить сущность, природу слова, построив его на одном элементе. Но слово тогда получится неимоверно бледное, сумрачное и будет только неясным образом явления, которым оно сотворено. А слово и так очень глухое эхо действительности 86 .

86

Платонов А. Пролетарская поэзия // Платонов А. Сочинения. Т. 1. Кн. 2. C. 165.

Платонов явно выводит поэтику слова из символистской теории искусства Андрея Белого 87 . Платонов перенимает у Белого символистскую теорию не только в триединстве слово-символа. В гораздо большей степени центральные понятия Белого – такие, как «переживание», «тайна», – и определение искусства как преодоления материального и триумфа сознания над пространством и временем оказываются инструктивными для внутренней формы платоновской электропоэтики (подробно об этом – в разделе о «Жажде нищего», 2.2).

87

См.: Белый A. Магия слов // Белый A. Символизм. M"unchen: Fink, 1969. С. 429–448; Белый A. Символизм // Белый A. Арабески. M"unchen: Fink, 1969. С. 241–248. Детальное изучение влияния Белого на Платонова еще предстоит, хотя некоторые исследователи бегло указывают на конвергенцию их литературного опыта. См.: Баршт K. Поэтика прозы Андрея Платонова. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2000. C. 48; Вьюгин В. Андрей Платонов: поэтика загадки (Очерк становления и эволюции стиля). СПб.: Издательство русского христианского гуманитарного института, 2004. C. 356.

Однако полемический импульс у Платонова показывает, что речь идет не о простом перенятии символистской поэтики. Когда Платонов объясняя триаду слово-символа, начинает подспудно критиковать поэтические школы, основанные на вычленении и избыточном подчеркивании одного из элементов слова, эту критику надо понимать в контексте деклараций «Кузницы», которая противопоставляет себя сближению Пролеткульта с символизмом, футуризмом и имажинизмом 88 .

При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что Платонов отмечает три элемента слова (идея, форма и звучание) как предпочитаемые соответственно символизмом, имажинизмом и футуризмом элементы словотворчества. Идейная «магия слова» (Белый) символизма, звучащее «слово как таковое» (Хлебников/ Крученых) футуризма и антисимволистская/антифутуристская «форма слова» (Есенин) имажинизма 89 – это элементы словесного искусства в платоновской триаде, и синтез этих элементов (этих поэтических школ) и есть программа «Поэзии пролетарской эпохи» (в духе синтетических основ декларации «Кузницы») 90 .

88

См.: «Декларация московского художественного объединения Кузница» // Бродский Н. (сост.) Литературные манифесты: От символизма к Октябрю. М.: Федерация, 1929. C. 151–152.

89

Имажинисты опубликовали свой манифест 30 января 1919 года в воронежском журнале «Сирена». Ласунский неоднократно отмечает сильную антипатию Платонова к воронежским имажинистам. – Ласунский О. Житель родного города. C. 80, 130–131.

90

Крайне интересна в этой связи концепция синтетизма Евгения Замятина, над которой он работал между 1919 и 1921 годами, полемически выступая в петроградской газете «Дом искусств» против символизма, футуризма, имажинизма и Пролеткульта (включая «Кузницу»). Cм.: Замятин Е. Рай // Замятин Е. Я боюсь. Литературная критика, публицистика, воспоминания. C. 53–59. На своих выступлениях Замятин собрал вокруг себя некоторое число последователей, и они в форме объединения писателей «Серапионовы братья» с 1922 года внесли важные импульсы в раннюю советскую литературу. В статье «О синтетизме», написанной в начале 1921 года, которая, правда, была опубликована лишь в 1922-м, Замятин изложил декларативные основы пропагандируемого им литературного направления «неореализм». – Замятин Е. О синтетизме // Там же. C. 74–82.

В крайнем своем напряжении все чувства сливаются и превращаются в сознание, в мысль. Так и тут: слово в крайнем своем выражении, при бесконечной энергии не имеет элементов, – оно однородно. <…> Надо стремиться к синтезу элементов слова, тогда оно получает величайшую ценность и по своей энергии становится близким к действительности. <…> Организация символов природы слов, сообразно желанию, внутренней необходимости, – вот что есть поэзия пролетарской эпохи 91 .

91

Платонов А. Пролетарская поэзия. C. 165.

Но поэзия пролетарской эпохи в концепции Платонова еще не тождественна поэзии пролетариата, ибо истинно пролетарская поэзия означает для него не организацию символов – «отображений или призраков материи», – а организацию материи и изменение действительности; она есть лишь в царстве сознания, в утопической (постисторической) эпохе, возможной после пролетарской эпохи 92 . Пролетарская поэзия требует следующего синтеза: художественное творение (преодоление (языкового) материала) + продукция машин (преодоление материи) = пролетарская поэзия, начала которой в пролетарской эпохе только зарождаются. Таким образом, в платоновской концепции пролетарское искусство может явить миру лишь деятельный пролетарий с текущим рабочим опытом и лишь при условии, что он сознательно воспринимает свою повседневную работу в цеху, у станка как квазихудожественное творчество и борьбу против природы.

92

Там же. C. 166.

Каждая новая машина – это настоящая пролетарская поэма. Каждый новый великий труд над изменением природы ради человека – пролетарская, четкая, волнующая проза. Величайшая опасность для нашего искусства – это превращение труда – творчества в песни о труде. Электрификация – вот первый пролетарский роман, наша большая книга в железном переплете. Машины – наши стихи, и творчество машин – начало пролетарской поэзии, которая есть восстание человека на вселенную ради самого себя 93 .

93

Там же. C. 167.