Элемента

– Да как вы смеете? – пунцовый от возмущения, чеканя каждое слово, выпалил отец, привстав с места. – Кем вы себя считаете? Небось, возомнили себя Цуру? – Наш водитель никак не реагировал, сосредоточившись на дороге. А глаза чичи все больше воспламенялись огнем. – Так нагло лукавить, да еще с правдоподобными деталями, будто был свидетелем при всех событиях, – не унимался он. – Возмутительно! Большей наглости я в жизни не встречал! – с этими словами он сел, видимо довольный, что со стороны водителя не поступают никаких возражений.

В течение пятнадцати минут мы ехали в полной тишине. Слышны были только гул мотора нашего транспортного средства, да сильные удары, все еще продолжающегося, дождя об его корпус. Каждый из нас делал вид, будто разглядывает за окнами что-то в высшей степени интересное. Один чичи с нахмуренными бровями разглядывал нас и хмыкал время от времени в сторону водителя.

– Одна из главнейших жизненно важных истин заключается в знании самому себе цены, господин «сияющий», – внезапно громогласно начал Дэву-сан, повернувшись и глядя в глаза моего отца. Мы все от неожиданности чуть не взмыли к потолку. Он повернулся всем телом, следовательно, ни руль, ни переключатель передач, ни педали акселератора и тормоза больше не подчинялись ничьим приказам. – И поскольку от этого зависит непосредственное отношение к тебе тех, кого ты считаешь близкими людьми, – он возвышает голос, произнеся последние два слова и делает паузу, потом, все еще глядя на своего противника, продолжает на повышенных тонах, – то и оценка твоя должна быть соответствующей, то есть, отражать твою истинную сущность.

Я уверен, как и нас всех, чичи больше пугало происходящее за лобовым стеклом, оттого он и потерял дар речи, нежели все пертурбации, происходящие с нашим необычным водителем. Зрелище за стеклом действительно ужасало. Хаха принялась кричать от страха, как и наш младшенький в ее объятиях. Я уставился в это сумасшествие, словно вкопанный, забывая моргать. Только Дэву-сан глядел на моего отца, а тот под пристальным взгляд, казалось, был околдован и совсем не шевелился. Наш фуругон, получивший полную свободу от своего хозяина управлять собой, как ему заблагорассудится, чуть повернул руль, выехав на встречную полосу. Но, даже это не привело нас в такой ужас, как самоуправление автомобиля: он набирал высокую скорость и очень аккуратно объезжал встречный транспорт с такой точностью, будто за рулем находился профессиональный гонщик.

– Ваше восприятие собственного «я», господин Хикару, в корне неверно! – вот отчего ваши близкие чувствуют себя в вашем присутствии не в своей тарелке и проявляют страх, – говорил он, не обращая ни малейшего внимания на наши вопли. – Если бы вы трезво взглянули на собственные поступки, то, быть может, искоренили бы трения между вами и собственной семьей. В вашем доме неизбежно воцарились бы взаимопонимание, доверие и любовь, – последние слова были произнесены совершенно спокойным, знакомым нам голосом.

Отец все еще находился в некоем подобии транса, а наш шофер, вернулся к своим прямым обязанностям. Во время своего монолога, он ни разу не взглянул на дорогу. По-видимому, ему важнее было достучаться до своего собеседника, а не безопасность пассажиров. Мама с дитем малость успокоились, только глаза все еще держали закрытыми. Прекратив кричать, бедная женщина не переставала произносить молитву одними губами.

Внезапно фуругон встретился с ухабами, заставив всех в своей утробе вновь взмыть вверх. Его стало заносить из стороны в сторону. Причиной такой контузии автомобиля, стала сильная скорость и, мокрый от дождя, асфальт. Мать громко вскрикнула, крепче прижав к груди сынишку.

– Мы погибли! Мы погибли! – в истерике причитала она.

Ее младший сын, следя за реакцией матери на происходящее, решил, что самое время пустить в ход слезы и зарыдал. Что касается меня, мои руки так крепко вцепились в сиденье, что стали белее мела. Хоть я и старался не подать виду, но внутри мои крики заглушали все остальное. Меня не на шутку тревожил и этот продолжительный занос транспорта с режущими слух скрипучими шумами, и его умение тихонько объезжать встречные омнибусы, пролетки и редко встречающихся рикш, будто обладает разумом, и то обстоятельство, что мои рёсин совершенно теряют самообладание, в патовых ситуациях. Однако, сильнее всего, на меня подействовали странные необъяснимые метаморфозы, происходящие с нашим, до боли неузнаваемым, шофером. Именно они пугали меня до смерти. Благо, нет худа без добра: все это вывело-таки чичи из ступора. Ударившись головой о железную трубу, тянущуюся с пола до потолка рядом с его местом. Он очнулся и тотчас же огляделся, анализируя ситуацию. Встав со своего места, держась за все, что только возможно, чичи стремился подойти к шоферу, что ему никак не удавалось. Какой-то невидимый барьер не давал ему это сделать.

– Тормози! – в отчаянии вскрикнул он.

Часть

III

.

AER

Глава 1

1989 год. Одесса. Холода мало-помалу сдавали свои позиции. Солнцу опостылело быть пленником ее величества зимы, позволявшей ему лишь изредка выходить из своей темницы, охраняемой смотрителями-облаками. В воздухе ощущалась поступь вдохновительницы весны. Настроение у большинства прохожих было приподнятое, о чем свидетельствовали довольные ухмылки на их очерствевших лицах. Даже двукрылые покорительницы неба старались не отставать, шумно и весело перелетая с ветки на ветку. Перевалило за полдень. Деловые люди шли по своим важным делам, те же, кому спешить было особо некуда, неспешным прогулочным шагом шествовали в разных направлениях. Щурясь, они бросали взгляды в сторону небесного светила, чувствуя прилив радости от того, что теплые времена уже не за горами.

Большинство предпочитало общество лесного массива, в связи с чем, выбрали местом встречи с прекрасной Флорой не менее красивый сквер, изобилующий вечнозелеными деревьями. Внимание новоприбывшей публики ненароком притянул человек, который парил в нескольких метрах от земли, вокруг которого столпилась небольшая группа ротозеев. Приблизившись, они стали свидетелями интересного представления: между двумя высокими дубами был протянут канат, длиной в тридцать метров, а на нем очень умелый человек легко жонглировал тремя белыми живыми кроликами, хватая их за большие задние лапы, не забывая при этом продвигаться вперед. Публика, оживленно следившая за манипуляциями артиста, воодушевленно рукоплескала; животные в бешеном ритме, поочередно взмывающие в небо от легкой руки манипулятора, находились в шоке, о чем свидетельствовали их выпученные, налитые кровью, разбегающиеся глаза, прижатые к головке длинные ушки и, дрожащие от страха, увесистые тела. Не дойдя до конца, канатоходец, к величайшему изумлению зрителей, вдруг пошатнулся. Левая нога соскользнула, и он чудом не сорвался с высоты пятиэтажного здания. Перепуганные, в полуобморочном состоянии, пушистые сородичи бесстрашного героя американских анимационных фильмов тридцатых Багза Банни в первый миг почувствовали неимоверное облегчение, получив долгожданную свободу, и, не успев опомниться, камнем полетели вниз. В их глазах читался вопрос, которым часто пользовался их знаменитый сородич: «В чем дело, Док?». Зрители, вскрикнув, резко отшатнулись, прикрывая головы, однако ничего не долетело ни до них, ни до земли. Кролики растворились в воздухе. В изумлении, все разом подняли головы на канатоходца и обмерли. До маленького инцидента, объект их внимания находился на середине пути, а теперь уже двигался с противоположного конца каната, жонглируя все теми же, появившимися на свет для потехи толпы, живыми существами. Открыв глазки один за другим, кролики обрадовались спасанию, даже ушки встали дыбом, но, не успев насладиться, снова взмыли вверх…

Публика вся неистовствовала. Мне же было чрезвычайно жалко бедных маленьких созданий, не имевших шанса защититься от показушного шлемиэля на ниточке! Я сам не без греха и, конечно, все понимаю, нужны гроши на покушать, но, чтобы так…

–Любите фокусы? Что ж, будет вам фокус, – сказал я вслух, презрительно оглядывая толпу и снимая рюкзак, в котором нашли место мои преданные спутники.

Для представления мне нужна была какая-нибудь подставка. Поискав глазами, я приметил небольшой самодельный стол, за которым по вечерам собираются старики вспомнить былые деньки за игрой в шахматы. Подойдя к нему, я достал из наплечной сумки три картонных стаканчика и поставил их на стол горлышками книзу.

Мой фасон вполне соответствовал стоявшей погодке: отцовская выцветшая кепка, старый темный пиджак в белую полоску, белая рубашка с двумя расстегнутыми пуговицами и широким воротником, широкие темные брюки и ботинки на рифленой каучуковой подошве. Вокруг шеи был намотан теплый вязаный шарф, напоминающий своим видом и длиной тот, что носил мой любимый искрометный авантюрист из книжек Ильфа и Петрова. С самого детдома я старался походить на него: говорить как он, двигаться как он, но самое главное – думать, как он. Поэтому все стали называть меня «Бендер». И вот к своим двадцати пяти годам, мне удалось достичь кое-каких результатов в своей профессии. Было много провалов, порой меня даже ловили «драконы в фуражках» и запирали на несколько лет. Однако я не опускал руки. Именно в заключении я научился тонкостям своего ремесла больше, чем на воле. Исправительные учреждения, никогда не испытывают недостатка в самых опасных преступниках и, по своему опыту скажу, никого не исправляют. Ежедневно, втаптывая человеческое достоинство в грязь, избивая по поводу и без, закрывая глаза на произвол со стороны надзирателей, они таким образом взращивают из людей по-настоящему опасных, обозленных на весь белый свет, хищников, а потом, сняв с себя абсолютно всю ответственность, выпускают на волю, да еще хлопают по плечу, будто не они пересчитывали им ребра своими дубинками в течение всего срока. Если тебе «посчастливилось» угодить к ним в лапы, то кем бы ты ни был, хоть святошей, для них ты в любом случае будешь пустым местом. В одной из таких «институтов жизни», когда трое надзирателей испытывали ногами мои почки на прочность за то, что я отказался мыть повторно, только что вымытые, унитазы, лежа в собственной крови и выплевывая остатки легких, я понял одну истину: для людей справедливость в этой жизни возможна лишь при одном условии: если не будет самих людей.

Конец ознакомительного фрагмента.