Элементарно, Васин! (сборник)

— Так вот, — сказал Денис. — Эта Дина была такой штучкой! Я никак не могу поверить, что она наложила на себя руки. Понимаешь, самоубийство совершенно не в ее характере. Ее нельзя было назвать ангелом. Она была…

— Вредной.

— Точно. Откуда ты знаешь?

— Если про женщину нельзя сказать, что она ангел, значит, она вредная.

Денис вздохнул. Несмотря на два развода, он все еще идеализировал прекрасный пол, искренне веря, что в его тихую заводь акулы заплывали по чистой случайности.

— Да, Дина была той еще штучкой!

— И тебе кажется, что эту штучку кто-то ухлопал.

— Если честно, Толь, меня так измучила эта мысль, что я решил неучтенные выходные посвятить собственному расследованию.

— Пойдешь по следам родной милиции?

— Ну и что? Милиция эту Дину живьем не видела. Кроме того, расследование было простой формальностью. После того, как Бубенцов позвонил и сделал свое сенсационное заявление, с Диной случилась истерика. Соседка слышала, как она рыдала и кричала, что ей больше незачем жить. В ее квартире нашли снотворное, да и конфеты, нашпигованные этим снотворным, она сама купила возле дома. Так что никакого расследования, собственно, и не было.

— Слушай, дружище, неужели ты превратился в поборника справедливости? — подозрительно спросил Толик. — Твоего друга никто ни в чем не подозревает, защищать его не нужно…

— У меня особый интерес, — неохотно признался Денис. Расправившись с ромашкой, он принялся крутить свою пуговицу. Та держалась из последних сил. — Понимаешь, Бубенцов в самом деле разлюбил Дину. Мы с ним довольно близкие друзья, он рассказывал мне о своих планах, о том, что хочет расстаться с любовницей и просить прощения у жены.

— Ну и?

— Но когда этой женщины не стало… Игорь вроде бы и помирился с Натальей, однако самоубийство Дины его потрясло. Он думает, она отравилась из-за сильного чувства, и понимает, что виноват в ее смерти. Убив себя, Дина как бы обессмертила свою любовь и сделала невозможным восстановление прежних отношений между Натальей и Игорем. Теперь ее призрак всегда будет стоять между ними.

— Может, она убила себя просто из вредности? — предположил Толик.

Денис пожал плечами:

— В любом случае в ее самоубийстве все же есть нечто странное.

— И что это?

— Вот смотри, как было дело. — Денис развернулся к напарнику всем корпусом и, чертыхнувшись, засунул отвалившуюся таки пуговицу в карман штанов. — Вечером Бубенцов позвонил Дине и сообщил, что больше не станет встречаться с ней. Она, промучившись всю ночь, утром пошла в магазин, купила коробку дорогих конфет и начинила часть из них сильным снотворным. Вечером она эти конфеты съела.

— Что-то типа русской рулетки? Взять конфетку, не зная: отравлена — не отравлена?

— Вот именно! — в голосе Дениса появился настоящий азарт. — Нет, ну разве не странно, что она начинила конфеты снотворным и слопала их?

— Хм. Может, она хотела отравить неверного любовника, а потом передумала?

— Она не могла строить коварные планы: Игорь ясно сказал, что больше никогда не придет к ней.

— Да ну! Она могла надеяться на то, что уговорит любовничка. Ты спрашивал у Бубенцова, она подбивала его встретиться для последнего разговора?

— Пыталась. Она заходила к нему в офис перед обедом пятого числа — в тот день она умерла.

— Ну вот! — воскликнул Толик. — Но, вижу, ты уперся. Тебя уже не сломить. Так с чего мы начнем наше расследование?

— Наше?

— Да ладно, дружище, конечно, я тебе помогу. — Он подмигнул напарнику. — У нас же выходные.

Первым делом детективы распределили обязанности. Денис должен был выяснить, причем как можно точнее, чем занималась в последний день своей жизни Дина Азарова, а Толик взял на себя лирическую часть. Он собирался поговорить с Натальей Бубенцовой, с продавщицами кондитерского магазина, где были куплены злосчастные конфеты, и с секретаршей Бубенцова, рыжеволосой Лидой. Лида больше всего интересовала Толика. Дело в том, что она находилась в офисе в тот момент, когда грядущая самоубийца в последний раз виделась со своим возлюбленным.

Любые задания, связанные со слабым полом, Толик выполнял блестяще. Женщины считали его обаятельным, шеф — ловким, Денис — смазливым, а сам себе он казался совершенно неотразимым. «Не знаю, чем я располагаю к себе дамочек, но мне они рассказывают все свои секреты», — обычно хвалился он, легкомысленно помахивая в воздухе рукой.

Небольшой магазин, в котором Дина Азарова купила конфеты, находился неподалеку от ее дома. Толик подумал, что это еще один плюсик в пользу версии самоубийства. Хотя… что это он? Убийца мог следить за Диной, мог видеть, что она купила конфеты и каким-то образом добраться до них.

У девушки, продавшей конфеты Дине Азаровой, сегодня был выходной. К счастью, она проводила его дома в одиночестве, поэтому Толику удалось быстро разыскать ее и, как водится, расположить к откровенной беседе.

— Это очень дорогие конфеты, — сообщила молоденькая Маша очаровательному детективу Левашову. — Называются «Ночная жара». Наверное потому, что часть из них начинена экзотическими ликерами. Они так обжигают язык и гортань! А какая у них коробка — фантастика. Гнездышки для конфет выложены крапчатой с золотом калькой…

— А вы могли бы отличить эту коробку конфет от другой такой же? — с любопытством спросил Толик.

— Ой, да! — неожиданно удивилась собственному открытию Маша. — В тот день мы продали несколько коробок. Они хоть и дорогие, но их хорошо покупают. Как-то раз одна дама приобрела такие конфеты и тут же в магазине рассыпала их. И это несмотря на то, что на коробке есть замочек! Тогда наш шеф велел, когда мы чек принимаем, скреплять коробки клейкой лентой — на всякий случай.

— Так-так, — оживился Толик. — А в этот раз…

— А в этот раз клейкая лента упала и куда-то закатилась, у меня не было времени ее искать, и я прихватила замочек на коробке стикером с эмблемой нашего магазина.

— Как он выглядит?

— Я могу вам дать, — Маша достала небольшой лист с наклейками и застенчиво протянула Толику.

Вечером напарники встретились у Дениса на даче. Они устроились на просторной веранде, заставив деревянный стол тарелками и приготовив себе огромную емкость с кофе. Денис разложил на столе свои записи — разграфленные листы, исписанные мелким каллиграфическим почерком, а Толик свои — странички из записной книжки, испещренные легкомысленными каракулями.