Элементарно, Ватсон!

Мы добрались до пруда, по которому скользили несколько канадских гусей, и остановились полюбоваться ими.

Наконец он прервал молчание:

— Что ж, дерьмо, моча и коррупция. — Пауза. Вздох. — Я тоже провел небольшое расследование. Догадайся, что поделывал Уоттс до того, как поступил в юридическую школу?

— Помимо учебы в колледже?

Бутби потер руки.

— Я позвонил его однокурснику, с которым встречался в Вермонте, и солгал. — Он пожал плечами: мол, mea culpa [56] . — Сказал, что готовлю шутливую речь для одной судейской вечеринки, и мне нужны подробности прошлого Уоттса. — Короткая пауза. — Уоттс работал судебным стенографистом в Мэриленде. Его отметки в колледже оставляли желать лучшего, но он хотел стать адвокатом и выбрал стенографию в качестве пропуска в мир юриспруденции. Через несколько лет подал документы в юридическую школу. Я думаю, опыт работы в зале суда перевесил отметки колледжа.

56

Виноват (лат.).

— То есть Тини знал, как пользоваться машинкой для стенографирования.

— Да.

Итак, мы получили Большое трио: возможность, средства и мотив. Возможность состояла в том, что Уоттс знал Ину и она считала его своим другом, если Тини был тем самым Тини из дневника. Под средства подпадали фортепьянная струна и навык использования машинки для стенографирования. А мотив лежал на поверхности: риск, что Ина согласится стать свидетелем обвинения. Если Уоттс сидел на кокаине, все складывалось.

— Что теперь? — спросил я.

— Гибсон позвонил, предложил заехать и поговорить об Ине. По его словам, никак не может поверить, что ее убили. Думаю, я поеду. Хочешь составить мне компанию?

— Я? Вроде бы он приглашал только вас.

Он повернулся ко мне.

— Я проявляю осторожность: заткнуть рот нам обоим будет сложнее, чем мне одному.

Во второй половине субботы мы подъехали к особняку Гибсона Уоттса, поднялись по лестнице к парадной двери, и я позвонил.

Дверь открылась, на пороге стоял Уоттс в мешковатой повседневной одежде. Поприветствовал нас добродушным:

— Заходите, парни.

— Привет, Мартини! — весело, как ребенок в цирке, воскликнул Бутби и шагнул к Уоттсу, чтобы пожать руку.

Уоттс вроде бы удивился, но улыбка с лица не ушла.

— Кто заразил тебя смешинкой? И как ты узнал это мое прозвище?

— Друзья в судебных чертогах. И твоя репутация наконец-то догнала тебя, — продолжил Бутби все в том же игривом тоне.

Я особой радости от происходящего не испытывал. «Глок» модели 126 между поясницей и поясной лентой брюк напоминал мне о потенциальной опасности нашей встречи. Бутби хотел, чтобы мы «смогли найти деликатный выход из ситуации, если окажется, что правота не на нашей стороне». Меня деликатность совершенно не волновала в отличие от возможного желания Уоттса заткнуть нам рот. До юридической школы я провел какое-то время в Багдаде и крепко усвоил важный урок: не появляться безоружным на вражеской территории, — поэтому позаимствовал пистолет у друга, помешанного на оружии и, естественно, члена Национальной стрелковой ассоциации. Лицензии на ношение пистолета у меня не было, и Бутби я ничего не сказал.

Уоттс провел нас в ту самую библиотеку, где мы беседовали с Эмми. Мы все сели в кресла.

— Линвуд, почему ты с сопровождением? — Он указал на меня.

— Мы думали об Ине. И нам нужна твоя помощь. Я хочу зажать тебе нос.

Уоттс выглядел так, словно его огрели пыльным мешком. Он крепко закрыл глаза, резко качнул головой, открыл глаза, уставился на Бутби.

— Ты хочешь что?

— Зажать тебе нос. Так иногда поступают копы, когда к ним попадает подозреваемый в употреблении кокаина.

— Господи, ты чем-то обкурился?

— Вопрос неправильный, Гибсон. Вопрос звучит так: что ты нюхал, Гибсон? Нам необходимо точно знать, что ты не подсел на кокаин.

— Кокаин? — Уоттс наклонился вперед. — Вы, на хрен, совсем сдурели?

— Гибсон, пожалуйста, выслушай. Есть веские причины подозревать тебя в убийстве.

Уоттс начал подниматься.

— Пожалуйста, выслушай, пожалуйста, не обижайся. — Бутби знаком предложил ему сесть. — Мы здесь потому, что тревожимся о тебе, а не подозреваем тебя.

Уоттс опустился в кресло, не отрывая взгляда от Бутби. Глаза потемнели. Лицо так напряглось, что казалось, разорвется кожа на скулах.

Бутби продолжил:

— Ина, судя по всему, толкала кокаин, и прозвище одного из ее клиентов — Тини. Ина повесилась на басовой фортепьянной струне, и именно такие заменили в твоем рояле. Старые струны оставались у тебя.

Уоттс откинулся на спинку кресла. Сложил руки на груди, чуть повернувшись влево, к окну. Ничего не сказал.

— Предполагаемая предсмертная записка найдена в машинке для стенографирования. Ты знаешь, как пользоваться такими машинками. И у тебя случаются носовые кровотечения. Причин для них много, в том числе и употребление кокаина.

Уоттс продолжал смотреть в окно.

— Ина стенографировала переговоры о сделке со следствием ее поставщика, поэтому знала, что ее дни сочтены. Ты знал о сделке со следствием. И что все это значит? Я надеюсь, что ничего. Тини мог быть кто-то еще. Я здесь, потому что я твой друг и судья. Судейский кодекс говорит, что я не должен никому ни о чем сообщать, пока нет уверенности, что ты сделал что-то предосудительное. Пока в курсе дела только один человек — Арти. Кодекс говорит, что я должен предпринять адекватные меры, поэтому я здесь.

Уоттс повернул голову к Бутби. Его глаза сверкнули.

— Ты называешь обвинение в убийстве адекватными мерами?

— Именно так, — энергично кивнул Бутби. — Я хочу ошибиться. Я рискую нашей дружбой, потому что тревожусь. Если ты не употребляешь кокаин, мы с Арти ошиблись и я встану на колени и буду вымаливать прощение.

Уоттс посмотрел на меня первый раз, и с таким ледяным взглядом я никогда не сталкивался, потом вновь повернулся к Бутби.

— Ина, возможно, продавала кокаин кому-то из знакомых стенографистов или тому, кто каким-то образом научился писать на машинке для стенографирования. И Тини достаточно распространенное прозвище.

Бутби кивнул.

— Ты абсолютно прав. Следующий момент. В квартире Ины после ее смерти не пылесосили и не проводили влажной уборки. Если ты не сможешь снять с себя подозрения или если у меня останутся сомнения, я обращусь в полицию, и они проверят квартиру — и тебя — на образцы ДНК.

Уоттс смотрел на Бутби. Бутби — на Уоттса. Я переводил взгляд с одного на другого. Все молчали. От напряжения воздух насытился озоном, совсем как перед вспышкой молнии: я его чувствовал.

Бутби шевельнулся.