Елена - чудовище для демона и дракона

— И ты решил, что лучше бледная копия, чем ничего? Я не хочу быть заменой.

— Ты не замена. Ты мой единственный шанс! — горячо зашептал Дрэйвен. — Пр-р-ризнаю, сначала я искал в тебе чер-р-рты погибшей возлюбленной. Но потом… ты была такой забавной и непоср-р-редственной, откр-р-рытой и добр-р-рой, и… я влюбился. Опять. Снова. В тебя.

— Драконы любят лишь раз.

Как хотелось верить!

На губах я чувствовала дыхание Дрэйвена. Он пах уютом, дождём и — странные ассоциации — новыми книгами.

— Один и тот же человек меняется в течение жизни. Р-р-разве это повод его р-р-разлюбить? Др-р-ругая внешность, др-р-ругая личность, но душа всё та же. Ты думаешь в тебе нет качеств, за котор-р-рые я полюбил Тёмную? Ты думаешь в тебе, Елене, не нашлось чер-р-рт, котор-р-рых в ней не было, но котор-р-рые заставили меня влюбиться ещё сильнее? Мы связаны, и смер-р-рть эту связь не р-р-разор-р-рвёт. Ты навсегда останешься для меня особенной. В любом воплощении. Когда и этот цикл закончится, я снова отпр-р-равлюсь на твои поиски.

— Но...

— Всю жизнь др-р-раконы преданы одной женщине. Если любимая умир-р-рает, их гложет тоска. Я больше тоски не чувствую.

Я покачала головой:

— Я не она.

— Знаю. А ещё знаю, что если и мог полюбить опять, то только тебя.

Он обхватил ладонями мою голову и прижался к губам. Сначала нежно, словно прося разрешения. Не закрывая глаз. Удерживая мой взгляд. Потом сорвался с цепи, углубил поцелуй, обрушив на меня всю бездну нерастраченных чувств.

— Клянусь, — шептал между глотками воздуха, — ты никогда, никогда не усомнишься в моей любви.

Глава сорок первая

В которой Маир ищет Африку у себя под носом

С возрастом зрение Вождя ухудшилось, но слух чудесным образом обострился. По крайней мере, шаги Маир он слышал всегда. Первым узнавал, когда она приходила в лагерь: ветки шумели по-особенному, выпуская её на поляну.

В этот раз он остался в своей палатке: наблюдать, как выбирают другого, было мучительно. Годы выбелили волосы, забрали силу у рук, исполосовали щёки и лоб морщинами, сделав Вождя невидимым для любимого взгляда. Теперь он принадлежал к тем счастливчикам, сквозь которых смотрели, не замечая, — глупец, продолжающий на что-то надеяться. Старик с дряблой кожей и мешками под глазами. Она не разделит с ним постель. Больше нет.

За пологом из шкуры болотного оленя светило солнце, как в то, первое, утро, когда Вождь её увидел. Стволы сосен купались в золоте. Трава шуршала, проминаясь под босыми ногами.

В последние годы Маир редко навещала лагерь, и это утешало: смотреть, как любимая уходит с соперником, было больнее, чем не видеть её совсем.

Он помнил, как мучительно переживал войну. Ведьмы оставили Болота, улетев с драконами на Великую битву. Небо потемнело от широких кожистых крыльев, и он до рези в глазах высматривал среди тысяч крошечных фигур единственную для него важную.

Как боялся, что Маир не вернётся! Погибнет. Отчаянно жаждал последовать за ней, сражаться бок о бок. Но какая польза от слабого человека?

К счастью, война продлилась недолго. Ведьмы вернулись с победой, и в ту ночь он, безумный от счастья, самоубийственно смелый, исступленно целовал её щёки — здоровую белую и обожжённую до черноты. Магическое пламя забрало ослепительную красоту, но любимое сердце под ладонью билось так же ровно, и не было ничего важнее.

Полог откинулся, солнце озарило внутреннее пространство палатки. Он почувствовал себя кротом, прятавшемся в норе и внезапно вытолкнутым на свет. Но щурить глаза не пришлось: в проёме, заслонив солнечные лучи, нарисовалась фигура. Скользнула в хижину, вернув полог на место.

Маир. Любимая.

Ведьма смотрела отрешённо, словно не понимала, где находится, как и почему ноги привели её сюда, в эту палатку. Вождь молчал, боясь нарушить хрупкую тишину, спугнуть неожиданное чудо, наполнившее тоскливый день смыслом.

Глупо мечтать о поцелуях, когда едва способен разогнуть спину, не морщась от боли. Глупо надеяться вернуть прошлое, снова сплестись в объятиях, как сто-двести лет назад.

Чем он мог привлечь её, всё ещё молодую, пусть и украшенную рубцами, могущественную и не нуждающуюся ни в ком? Своим подбородком, теряющим форму? Узловатыми пальцами? Сединой в волосах?

Зачем она пришла? Почему смотрела с таким смятением? Почему прижимала ладони к животу, словно боялась развалиться на части?

Он хотел спросить, что случилось, но вместо этого молча протянул ведьме чашку с настоем трав.

— Отвар мелиссы и ягод чаблика. Согревает в холодные вечера.

Они говорили редко. О той, кто занимала его мысли, Вождь знал немного. Но иногда замечал, как даже в тёплые, погожие дни дрожат её плечи, как зябнут руки, зарываясь в медвежий мех.

На этот мех Маир опустилась сегодня, сжимая в ладонях горячую кружку чая. Замкнутая, далёкая, но не такая равнодушная, какой её привыкли видеть. Мгновение ему чудилось, будто лицо Маир идёт трещинами и осыпается, оказываясь маской. И что под сломанной бронёй трепещет нежное, уязвимое нутро. Такое же, как у всех.

Вождь знал Маир полтысячи лет, и ему не требовались слова, чтобы понять. Он дал ей то, чего она никогда не просила, но в чём отчаянно нуждалась все эти годы. Со вздохом, в котором слышалась тоска по безнадёжно упущенному, потерянному времени, он прижал чародейку к груди, и она закрыла глаза, согретая приготовленным для неё чаем, успокоенная запахами чаблика и мелиссы. Впервые за века забывшая обо всём.

Глава сорок вторая

В которой демон постигает смысл слова «признательность»

Питон обиделся и не вышел его встречать. Из листвы на мгновение высунулась жёлтая морда с заклеенным глазом и показала язык. После чего змей гордо удалился, махнув хвостом.

— Да ладно тебе, приятель, — протянул Кроу, — зрение скоро восстановится. Ты же порождение Тьмы. Великий ужасный страж.

Питон на лесть не купился, и в течение двух часов демон блуждал по саду в томительном ожидании, пока добрая душа с гнездом на голове не протянула ему яблоко — приглашение в туманный круг. Теперь он мог увидеть дерево с дверью-расщелиной.

— Благодарю, любезная, — бросил Кроу незнакомой пифии, наполняющей свою корзину.

И нырнул в темноту дупла.

Туман клубился у ног. Тут и там сверкали наросты кристаллов. Смотреться в них можно было, как в зеркало. Что Кроу и сделал, остановившись напротив особо широкий и гладкой грани. Поправил ворот рубашки, причесал пятернёй волосы. Красавчик!

Риэль склонялась над столом. Перо скользило по бумаге с немыслимой скоростью. Взгляд не отрывался от зеркала. Демон по привычке заглянул внутрь серебряной рамы и поморщился: как здесь что-либо можно понять? Спирали, волны, круги — всё из дыма. Это даже не иероглифы и не буквы.