Елена Троянская

— Мы не хотели его оскорблять.

— Однако он воспримет это как оскорбление. — Она глубоко вздохнула и попыталась изменить свое настроение. — Скажи мне, когда должны прибыть амазонки? Тут поднимется большая суматоха. Может, мне даже случится сидеть рядом со знаменитой Пентесилеей, их царицей. Я видела ее посла — или послицу? — когда заключался союзный договор между Троей и амазонками. Вот это женщина!

— Да, женщина внушительных размеров. Какова же тогда их царица…

Я хотела сказать: «Наверное, это Ахилл в женском обличье», но не пожелала произнести проклятое имя.

В тот вечер я сидела за ткацким станком. Все больше и больше времени проводила я с ним, он стал моим другом. Мне нравилось все: прикосновение нитей к пальцам, запах шерсти, ощущение ее мягкости. Я думала о коврах, которые пылятся, свернутые рулонами, в сокровищницах царских дворцов, и гадала: а вдруг, много лет спустя, кто-нибудь извлечет на свет и мой ковер и вспомнит о нас.

Я никому не запрещала заходить в рабочую комнату, но почему-то люди редко наведывались сюда. Обычно я сидела совершенно одна. Но однажды в холодный день ко мне вошел Геланор. Он немного задохнулся после подъема по высокой лестнице. Я обрадовалась ему. В последнее время мы редко виделись. Он был, пожалуй, самый занятой человек в Трое: лечил больных и раненых, руководил разведчиками, изобретал новые виды оружия, которое пригодится, если враг подойдет слишком близко к стенам. Я даже не знала, с чего начать расспросы. Но Геланор облегчил мне выбор, сказав:

— У меня новости из Греции!

Из Греции! В мгновение ока я мысленно перенеслась туда.

— Море закрылось на зиму, но один кораблик сумел пробиться. Я подумал, не лишним будет узнать, что творится на родине, и послал людей расспросить моряков. Я не ожидал узнать ничего особенного. Однако я ошибся. Твоя сестра Клитемнестра завела любовника, и они совместно правят в Микенах. Если Агамемнон вернется, он обнаружит, что его место занято.

Я испытала приступ удовлетворения. Клитемнестра! Муж не считался с ней, принес в жертву ее ребенка, изменял ей. Вместо того чтобы терпеть, она пошла другим путем. Теперь, очнувшись от своих алчных мечтаний, Агамемнон обнаружит, что он лишился не только дочери.

— Кто же ее избранник? — спросила я.

— Эгисф.

Эгисф! Воплощенное проклятие дома Атрея! Убийца Атрея, который теперь похитил трон у его сына. Через него сбылось и другое проклятие, которое наложила на Тиндарея Афина, пообещав, что его дочери будут изменять мужьям. Так два проклятия помогли друг другу исполниться.

— Надеюсь, он хорош собой? — Я рассмеялась, пораженная таким совпадением.

— Не знаю, моя госпожа. Мой человек не спросил об этом. Послать его еще раз?

— Не надо. Пусть моя сестра будет счастлива с ним, красив он или нет.

— Греки, так надолго покинув свои дома, нажили там себе много неприятностей. Трон — не дубленая шкура, его нельзя оставлять надолго.

— А что делается у нас, в Спарте?

— Твой отец, Тиндарей, крепко держит власть в своих руках. Но он не знает, кому ее передаст: он остался без наследников. А твои братья… Агамемнон сказал правду: они мертвы.

Еще теплившаяся надежда покинула меня.

— А что с Гермионой?

— Тиндарей отправил ее к Клитемнестре.

— Значит, Агамемнон опять сказал правду, — вздохнула я. — Почему отец отправил ее?

— Наверное, он опасается, что не сможет должным образом воспитать ее: девочке необходимо женское внимание, а в Спарте у нее не осталось родственниц. Поэтому он отправил ее к тетке в Микены.

— Чему она там научится? Супружеской измене и предательству?

— Мне кажется, моя дорогая Елена, первые уроки она получила в родном доме… — Геланор закашлялся.

— Но я никого не предавала!

Он рассмеялся, и я вслед за ним: возразить было нечего.

— Однако довольно о Греции, — сказал Геланор. — Мои разведчики, и женщины и мужчины, славно потрудились во вражеском лагере и узнали много интересного.

— Ты уже сообщил об этом Приаму? — Я боялась проявить неуважение к старцу.

— Я пытался. Он отослал меня прочь. Я слишком тесно связан с тобой и Парисом, поэтому кое-кто из советников влияет на Приама, чтобы не подпускать меня слишком близко к царю.

— А Гектору тоже ничего не говорил?

— Гектор, при всем его благородстве, не хочет знать ничего, что может сбить его с выбранного курса.

— Но только глупец затыкает уши, когда ему сообщают важные новости!

— Иногда благородство делает человека глупцом, — грустно сказал Геланор. — В лагере греков начались распри. Ахилл поссорился с Агамемноном из-за того, что тот отнял у него женщину, которая досталась ему при дележе добычи после одного из ужасных набегов. Хрисеида — женщина, которую Агамемнон взял себе, — оказалась дочерью жреца Аполлона. Аполлон прогневался, а ты знаешь, как он страшен в гневе: да, среди греков началась чума. Поэтому Хрисеиду пришлось вернуть отцу. Агамемнон же потребовал возместить ему потерю Хрисеиды и забрал у Ахилла Брисеиду.

Какое нам дело до омерзительных склок греков, которые не могут поделить живую добычу? — подумала я.

— Вижу по твоему лицу, что ты не понимаешь, какую пользу мы можем извлечь из этой ссоры, — заметил Геланор.

— Ты сказал «Мы можем извлечь». Ты окончательно чувствуешь себя троянцем?

— Нет. Я по-прежнему скучаю по родине. Но моя родина не имеет ничего общего с такими чудовищами, как Агамемнон и Ахилл. Если они погибнут — тем будет лучше для греков. А наша польза заключается в том, что Ахилл отказывается сражаться под началом Агамемнона. Сперва он грозился отплыть обратно в Грецию, но ограничился тем, что не выходит из своего шатра и твердит собратьям по оружию: «Наступит день, когда вы придете в отчаяние и будете умолять меня вернуться!»

— Это показывает его безмерное себялюбие: ведь если греки придут в отчаяние, это значит, что многие будут убиты.

— Для тебя ведь не новость, что он ослеплен сознанием собственной важности.

— Да, он таков с детства. Он признавал только двоюродного брата Патрокла, более никого. Можно было надеяться, что, повзрослев, он изменится, но этого не произошло.

— Он и Патроклу запретил сражаться. А мой лучший разведчик, который втерся в доверие к Патроклу, рассказал, что Ахилл впал в бешенство и взывал к своей матери, богине Фетиде, чтобы та примерно наказала Агамемнона за нанесенное ее сыну оскорбление: греки должны потерпеть сокрушительное поражение.