Эльфийские хроники

12 Длинная-предлинная дорога

Нарвэн сидела на берегу реки возле серого морщинистого ствола ольхи, которую она сама посадила здесь восемьдесят или сто зим тому назад, когда она была еще маленькой и думала, что жизнь продолжается вечно. Теперь дерево было уже старым, а сама она — еще старей. И она, и дерево уже приближались к концу своего существования на земле, и относились они к этому с одинаковым равнодушием.

После того как ей пришлось покинуть коллегию друидесс, эта старая эльфийка быстро потеряла вкус к жизни. К ней, безусловно, относились с уважением, однако этого было недостаточно для того, чтобы жизнь была полной. Большинство тех, кого она любила, уже умерли как-то незаметно для нее еще в те годы, которые она провела в сердце Рощи Семи Деревьев. По горькой иронии судьбы, которой она не переставала удивляться, свет знаний изолировал ее от остального мира и тем самым лишил ее главного, потому что, как она теперь считала, все существа, проживающие на поверхности земли, стремятся не к знаниям, а к счастью. Счастье, как ей теперь казалось, заключалось в отсутствии ясности сознания, в наивном и вопиющем неведении истинной природы вещей… Однако в глубине души старая эльфийка с горечью осознавала, что она неправа. Хотя никто, кроме богов, не способен в полной мере овладеть знаниями, только лишь жажда знаний и долгий процесс познания могут обеспечить ту или иную форму счастья — такого, какое она сама раньше иногда чувствовала. Но тот, кто получал свет знания, тем самым сжигал себе крылья — как бабочка, привлеченная светом пламени свечи, — и навсегда оставался изувеченным.

Нарвэн решила, что пожила на белом свете уже достаточно долго. После ночи Альбана Эльведа она перестала размышлять о том страхе, который, как она почувствовала, исходил из земных недр. Миру предстояло измениться. Время заканчивалось — так, как оно когда-то закончилось сначала для фоморов, затем для племени Фир Болг, затем — для самих богов… Именно так все и происходило. Пусть время остановится для нее у основания этой ольхи, пусть она станет перегноем и возродится в этом дереве…

Эта старая эльфийка — в черном платье и с лицом, освещенным улыбкой, которая сглаживала ее морщины — не чувствовала ни холода, ни порывистого ветра. Она наверняка так и оставалась бы сидеть под ольхой до тех пор, пока бы не умерла, если бы ее не вывели из оцепенения звуки какого-то голоса. Она открыла один глаз и повернула голову в сторону лесной тропинки, которая вела в Силл-Дару. При этом она успела лишь заметить, как группа охотников исчезла среди деревьев, и затем осознать, что они несли носилки и что среди них был Морврин. Она в течение некоторого времени пыталась снова впасть в состояние безмятежного забвения, но у нее ничего не получилось. Глубоко вздохнув, она встала, взяла свой посох и пошла вслед за этими охотниками.

Шла Нарвэн медленно. Когда она добралась до самой середины Силл-Дары, то увидела, что на поляне, которая являлась для эльфов тем, чем является для людей городская площадь, собралась огромная толпа. Ей пришлось прибегнуть к своему посоху и к громким крикам, чтобы суметь пробиться в самый центр. Там она увидела Морврина. Он повернулся к ней спиной и наклонился над носилками, на которых лежал Гвидион. Она прикоснулась к его плечу концом посоха и, как только он обернулся, показала ему жестом, чтобы он отошел в сторону. Затем Нарвэн со стоном присела на корточки, положила свою ледяную ладонь на лоб друида и, когда он открыл глаза, улыбнулась ему.

— Тебе следовало бы оставить войну тем, кто помоложе, — сказала она упрекающим тоном, который, однако, явно не соответствовал растроганному выражению ее лица.

— Это вовсе не боевая рана, — ответил Гвидион. — Боюсь, в ней вообще нет ничего почетного.

Нарвэн легонько приподняла ладонь своего старого друга, которую тот прижимал к своему боку. К этому месту у него был приложен пластырь из листьев, почерневший от крови. Она слегка приподняла пластырь — так, чтобы можно было ощупать своими длинными пальцами рану.

— Удар ножом… Глубокая рана. Из тебя могла бы вытечь вся твоя кровь.

Она отвела назад свои пальцы, вытерла их о красный плащ друида и, взяв пальцами Гвидиона за подбородок, внимательно всмотрелась в его бледное лицо, перекошенное от переносимой им боли.

— Знахарки тут не справятся, — процедила она сквозь зубы, протягивая руку в сторону Морврина, чтобы он помог ей подняться. — Нужно отнести его в Рощу Семи Деревьев! И скажи друидессам, чтобы они приготовили все необходимое. А вы, все остальные, — уходите! Ему нужно побольше свежего воздуха!

Эльфы повиновались и — хотя и неохотно — разошлись кто куда. Их потрясло то, что случилось с наставником, являющимся старейшим эльфом леса и первым среди друидов Элианда. Большинство из них считало его бессмертным, а потому, увидев его в таком состоянии, уже почти умирающим, и не зная, что же могло с ним произойти, они не на шутку встревожились… Охотники подняли носилки и понесли друида в Рощу Семи Деревьев. Старая друидесса удержала Морврина, схватив его за руку и жестом показав, чтобы он следовал за ней.

— Что произошло? — спросила она, садясь на большой пень и жестом приглашая Морврина сесть рядом с ней.

— Я и сам толком не знаю… — ответил Морврин. — Его ударил ножом Махеолас — ребенок-послушник. В этом я уверен, однако я не знаю, каким образом он сумел разорвать путы и где он взял нож, которым ранил Гвидиона.

— Вы его схватили?

— Ты считаешь, что этот мерзавец представляет собой такую большую ценность, что я стал бы рисковать ради нее жизнью друида?

— Значит, вы его не схватили.

— Нет.

— Значит, именно это и произошло…

Морврин повернулся к старой эльфийке, но та остановила его вопрос жестом, чтобы иметь возможность собраться с мыслями.

— Да, именно это, — повторила она с огорченным видом. — Старая дура… Мне следовало бы об этом подумать.

— Может, ты все-таки объяснишь мне, что ты имеешь в виду?

Нарвэн вздохнула и положила Морврину ладонь на лицо с такой трогательной нежностью, что это одновременно и растрогало, и испугало короля Элианда.

— Ллиана, — прошептала она. — Ллиана ушла еще вчера. Я была… Я была возле реки. Я видела, как они куда-то шли, — она и Ллав Ллев Гифф. Вид у него был еще более безумный, чем обычно. Она взяла с собой свой кинжал и свой большой лук. Я тогда не обратила на это никакого внимания. Понимаешь, я в тот момент находилась возле своего дерева. Там так спокойно…

Морврин перебил ее, схватив ее ладонь и отстранив ее от своего лица. Он при этом старался казаться абсолютно спокойным.

— Я не понимаю, Нарвэн. Какое отношение имеет Ллиана к ране Гвидиона?

— Ты, конечно же, ничего не заметил… Отцы никогда ничего не замечают. А вот я уже больше почти не сплю, и ночью меня в моей черной одежде не видно… Ночь мне, кстати, вообще нравится больше, чем день. Ночью ведь так тихо…

— Нарвэн!

— Ну ладно, ладно… Твоя дочь и Ллав несколько раз приходили к подростку-послушнику в жилище Гвидиона. Конечно же, когда самого Гвидиона там не было. Ллав вообще находился там подолгу. Не знаю, что они вдвоем задумали, но они наверняка отправились его искать.

— Кого? Махеоласа?

Нарвэн в ответ лишь рассерженно пожала плечами. Морврин растерянно посмотрел на нее, а затем резко встал.

— О Прародительницы!

Он машинально повернулся к тропинке, которая вела в глубину леса. Ну конечно же Ллиана, Ллав и Махеолас могли встретиться в лесу, после того как Махеолас сбежал! Ллиана и ученик друида наверняка спрятались в чаще и ждали, когда он, Морврин, и другие эльфы появятся вместе с Махеоласом. Мысль об этом привела Морврина в ярость.