Эльфийский бык

Но все одно с трудом в голове укладывалось.

– В Подкозельск нас отправили по просьбе деда Людочки. Имение у них было там. Сам дед пребывал в годах немалых, но Людочку любил. И меня тоже. Нам было хорошо там… пожалуй, самое счастливое время моей жизни. Что до Людочки, то она всегда была легкой и воздушной. И веселой. Она… она как-то умудрялась во всем находить радость. Это я могла часами расстраиваться из-за выговора или наказания… мадам Лерье полагала, что воспитывать девиц надлежит в строгости [1] . И всячески подчеркивала, что её заведение относится к числу перворазрядных [2] . Людочка же умела делать так, что все это становилось неважным…

1

На самом деле порядки в пансионах подобного толка зачастую были армейскими. Ранние подъемы, жесткий распорядок, очень ограниченное питание, холод. Даже в знаменитом Смольном выжить было довольно сложно. И случались смерти воспитанниц от голода, простуд и истощения.

2

Все заведения подобного толка делились на четыре разряда и в первую очередь разряд определялся происхождением и статусом содержательницы пансиона. К первому отделению первого разряда комитет относил воспитательное Общество благородных девиц. Полагалось, что воспитательницы Общества принадлежат к высшему дворянству.

– Госпожа, – Пахом, заглянув в комнату, махнул. – Готово!

– Вот же… невозможный человек. Учу его, учу манерам, обходительности. Готово, – передразнила матушка. – Идем, дорогой… мы росли с Людочкой. Год за годом… и взрослели вместе. Мы были ближе, чем сестры. А потом… потом мы совершили глупость. Более того, я весьма активно участвовала в её совершении.

Кошкин даже смутно догадывался, о какой именно глупости идет речь. О той, которую часто совершали девицы, но в прежние времена подобные глупости обходились им весьма дорого.

– Идем, – матушка встала. – Нет хуже остывшей еды… заодно и посмотрим, что нашлось на кухне. К слову, дорогой, мне кажется, что обстановка несколько устарела, возможно, стоит подумать о том, чтобы освежить её, раз уж Ванечка все одно будет вынужден отъехать.

– Пожалуй, – дипломатично согласился князь, еще и подумал, что ремонт – это и вправду неплохо. Не то, чтобы обстановка успела ему наскучить, скорее уж матушка, будучи человеком по натуре увлекающимся, увлечется и ремонтом.

Эти все обои.

Обивки.

Мебельные салоны и отделки…

В общем, и от Ивана отстанет, и от самого Кошкина.

– Да, – повторил он куда как уверенней. – Кажется, ремонт нужен. Определенно… даже жизненно необходим… Иван потом вернется… помолвка там, еще какие балы давать. А тут обои старые.

Матушка скользнула по обоям взглядом.

Нет, выглядят неплохо, но…

– Я закажу каталоги, – княгиня явно оживилась.

А потчевали блинами.

И явно свежими, тонкими, полупрозрачными. К ним отыскалась и домашняя густая сметана сливочно-желтоватого оттенка, и ветчина, холодная оленина, осетрина, мелко рубленная и мешаная с обжаренным луком.

Мед.

Варенья.

Кошкин зажмурился. Все же дома было хорошо. А он и позабыл… как-то все дела, дела… то одни, то другие.

Чаю матушка налила самолично. И не в фарфор, но в тяжелую крупную чашку, расписанную аляповатыми розами. И Кошкин вспомнил, что притащил эту чашку из очередной командировки, потому как понравилась она ему невероятно. И заявил сходу, что отныне пить будет только из нее.

Заявил.

И уехал. А там как-то завертелось-закружилось. И забыл вот. А теперь вспомнил и почему-то обрадовался. Совсем как в детстве, когда оказалось, что… радоваться можно.

Таким вот пустякам.

И тому, что кто-то эти пустяки запоминает. И они перестают быть пустяками, а становятся чем-то важным, а чем – и слов нет, чтобы рассказать правильно.

– Мне неприятно вспоминать о том, что было, поскольку я показала себя… не самым лучшим образом, – продолжила матушка. – Как-то оправдывает нас лишь то, что мы обе были молоды и наивны до крайности. В пансионе нас учили и учили хорошо. Английскому, французскому, немецкому. Еще латыни и древнегреческому… стихосложению. Риторике. Манерам. Музыке. Живописи. Немного – естественным наукам, но весьма ограниченно, ибо в них много такого, что может вызвать ненужные вопросы. Учили математике, но ровным счетом так, чтобы знаний этих хватило проверить расходные тетради за экономкой…

А вот матушке подали кофий.

Она любила черный, густой и не разбавляла его ни сливками, ни сахаром. Иногда и вовсе соли кидала, что вовсе уж не вписывалось в созданный ею легкий образ. И потому кофий Софья Никитична пила исключительно дома, а порой и вовсе в одиночестве.

– Старшим курсом позволялось чуть больше. Мы выходили гулять. Посещали… разные мероприятия, которые и устраивали затем, чтобы продемонстрировать нашу красоту и воспитание. Первое время мы были при наставницах, но после число их сократили. Все же открытие женских гимназий весьма повредило делу мадам… это я сейчас понимаю.

Чашечку княгиня поставила на ладонь.

– И тогда мадам решила, что мы в достаточной мере взрослы и серьезны, чтобы отпустить нас на прогулку. Вдвоем. Всенепременное условие.

– Вы с кем-то познакомились?

– Людочка… и я тоже, но на меня мой знакомец не произвел особого впечатления. Она же утверждала, что влюбилась. С первого взгляда. Встреча эта произошла на весеннем балу, который устраивали при пансионе. А раз так, то мы и решили, что все-то, кто на этом балу присутствовал, личности достойные. Бал же для того и устраивался, чтобы подготовить нас к выходу в свет и все прочее…

Матушка прикрыла глаза.

– Он был красив. И даже ослепителен. Хотя сложно ли ослепить провинциальную девушку, которая жила мыслью о большой и чистой любви, чтоб как в романах… романы мы читали взахлеб. Конечно, это была запрещенная литература, но… если немного заплатить воспитателям…

Которые должны были бы оградить неокрепший разум воспитанниц от подобных книг…

– …то они не просто закрывали глаза, но и сами приносили кое-какие особо интересные издания. Нет-нет, в них не было ничего-то. Пожалуй, они были куда целомудренней того, что ныне в этой вашей… сети выставляют. В мое время подобное было немыслимо! – это Софья Никитична произнесла с искренним то ли возмущением, то ли недоумением. – Чтобы девицы достойного рода выставила фотографию своих… своего…

– Тела? – подсказал Кошкин.

– Определенных частей его. Мы… и вслух-то именование сиих частей произносить остерегались по-за неприличностью… Впрочем, не важно. Тот год был престранным… дед Людочки занемог, и потому нас не могли принять в Подкозельске. А мои родители отправились в путешествие… моя сестра удачно вышла замуж, да и отца карьера пошла вдруг в гору, вот они и решили… рассчитывали, верно, что я вновь уеду в гости. А тут не сложилось. Так и выпало, что ненадолго покинули пансион, а уже в июле, где-то за месяц до начала занятий, вернулись. Якобы затем, чтобы дополнительно позаниматься. За это даже заплатили, сколь знаю [3] … подобных нам воспитанниц было немного. Наставницы и вовсе отдыхали, как и сама мадам. И потому режим был весьма вольным…

3

В царской России не было единого начала учебного года. Лицеи, гимназии начинали учебу с августа до сентября, а сельские школы чаще всего отсчитывали год с 1 декабря.

Ну да, кому охота заниматься чьими-то не особо важными и нужными дочерьми, когда своих забот хватает.

– Мы ходили гулять. И в библиотеку, ибо там было много… интересного. Мы чувствовали себя такими взрослыми, самостоятельными. А однажды встретили его… Людочка утверждала, что всегда-то его помнила, но, мнится мне, ей просто хотелось так думать. Эта встреча была случайностью, но он вспомнил нас, вернее, Людочку… и была прогулка. Разговор вроде бы ни о чем… после той встречи Людочка пребывала в восторженном состоянии души, а однажды получила записку. Потом другую… письмецо… снова не так и сложно, если знать, кому заплатить. Мадам отличалась изрядной скупостью.